Ратибор. Окталогия (СИ) - Фомичев Александр Игоревич

«А вот это, определённо, очень хорошо, – довольно улыбнулся про себя Ратибор. – Надобно только покумекать, как ента можно использовать…»

В это время на первый этаж спешным шагом влетел Гючлай и тут же стремительно подошёл к Ельваху, с ходу нервозно прогундосив: – Там Зоривес обозначился! Весть на словах передал. Тёмный колдун требует, дабы ему немедля отдали тушу тигра‑людоеда. Целиком! Что делаем?

– Эх, кажись, накаркал я! М‑де!.. – глава стражей смущённо почесал себе зад, после чего сконфуженно продолжил: – Уж не серчай, русич, но ссориться с придворным волшебником, нынче заместо Урсулы шепчущим в уши императора, желания нет никакого. Хоть я и сказал, что вес у твоего слова теперь имеется, да только у верховного жреца Ахримана, определённо, куда как потяжелее словечки, чем у невольника, пусть уже и не безызвестного, – Ельвах, скривившись так, будто сел на ежа, виновато покосился на помрачневшего Ратибора, а затем, выдержав небольшую паузу и окончательно утвердившись в своём первоначальном решении, неохотно гыркнул помощнику: – Что делаем, что делаем… Выбор‑то невелик! Отдавай тулово Сивого Убийцы тёмному магу! Хрен с ним, пущай забирает, лишь бы отвалил, и вообще, пореже нас беспокоил!..

Глава 21

Спустя год

Кузгар

– Ра‑ти‑бор! Ра‑ти‑бор! Ра‑ти‑бор! – без устали скандировала в предвкушении главного боя вечера разгорячённая публика, с нетерпением ожидая выхода на арену вот уж год как бессменного чемпиона Кузгара, могучего, непобедимого русича, сминавшего на своём пути любого, кому не повезло оказаться у него на дороге.

Император Эдиз, с которым у молодого богатыря по известным причинам отношения, прямо скажем, не заладились, не мог уже просто взять и втихую казнить непокорного «рыжего медведя», ибо тот стал за очень короткий срок невероятно популярен и знаменит в Нурязиме. Причём не только среди черни; значительная часть ослямбской аристократии, регулярно посещавшая Кузгар, также благоволила к рыжебородому витязю, ибо то, что он вытворял на арене, многим казалось попросту невообразимым. Нет, конечно, волевым решением, наплевав на последствия, можно было оформить указ‑однодневку, позволяющий отправить варвара на плаху, скажем, за систематические оскорбления его высокосветской персоны. В частности, за постоянные демонстративные плевки, рыгания и чихи в сторону императорской ложи. Да только это надо было делать раньше, а вот как сейчас подобное сведение счётов со своим обожаемым любимчиком воспримет легко воспламеняющаяся, всегда капризная толпа, оставалось лишь гадать. Но народные волнения в любом случае неизбежны. А там и до стихийного бунта рукой подать. И вот этого, крайне, мягко говоря, неприятного для любого властителя события, даже слабый, всего лишь гипотетический намёк на которое вызывал у владыки лихорадочный, нервный трепет да кошмарный зуд на пятой точке, очень бы хотелось избежать.

Плюс, как думалось Эдизу, просто казнить рыжего варвара недостаточно. Во‑первых, чересчур обыденная и слишком лёгкая смерть. Во‑вторых: делать из него мученика, сложившего голову по указке мстительного правителя, тоже не самый лучший вариант; злопамятная орава, даже если проглотит, стерпит и не взбунтуется, то наверняка припомнит при первом же удобном случае, как пить дать. Ну и третье, главное: император мечтал увидеть, ну или хотя бы получить радостное известие о том, как его враг… проиграл. Пал на арене, сражённый копьём, мечом аль топором. А затем с удовлетворением лицезреть, как следом непременно рассыпется, аки карточный домик, его ореол непобедимого бойца, разорванный на куски людьми аль дикими зверями.

Данная монаршая блажь стала навязчивой целью для повелителя Ослямбской империи, вострой занозой свербя у него в причинном месте, и ради достижения своей мечты Эдиз за последний год затратил очень много времени, средств и усилий, пытаясь найти того, кто способен одолеть рыжебородого витязя в бою. Но это оказалось неразрешимой задачей, ибо Ратибор сносил всех, кого выставляли против него. Одиннадцатые по счёту игрища в текущем году подходили к концу, а ершистый русич по‑прежнему не собирался умирать. Это дико бесило да нервировало вспыльчивого императора, и без того легко выходящего из состояния душевного равновесия. Как итог, властелин Солнечной державы стал редким гостем на кузгарской арене, ибо лицезреть сначала плевок в свою сторону, а после и очередную победу ненавистного раба было выше его сил. Впрочем, сегодня, в виде исключения, государь решил снова посетить игрища.

«Десять на одного, причём все сразу, не по очереди. Только на таких условиях удалось найти варвару новых противников, согласившихся выйти против него!.. Остальных русич уже всех покрошил, кто, соблазнившись золотом, заявился в Кузгар за его башкой! Очуметь просто! Если и этих сдюжит закопать, только и останется, что толпу рабов против него выставлять… Как скотину на убой! М‑де, ну не будем бежать впереди рысака! Определённо есть шанс, что варвар сегодня оступится… Авось? А вдруг⁈ Нельзя же, в конце концов, постоянно побеждать!.. Или всё‑таки можно?..» – сам себя мысленно спрашивал самодержец, нервозно елозя в императорской ложе на бархатной подушке, заботливо подложенной сметливой служанкой под его нежный зад. При этом правитель Солнечной державы усиленно налегал на ялминское красное винишко, периодически чередуя сие дорогущее пойло с довольно бюджетным (по меркам местной аристократии), но зато хорошо бьющим в голову, терпким шварийским элем. В последнюю годину, по примеру развалившегося рядом в стельку пьяного Джушукана, Эдиз стал регулярно прикладываться к спиртному, помогавшему, пусть и на время, заглушать его душевные терзания. Император чувствовал, что непостижимым образом стремительно утрачивает как своё влияние среди знати, так и остатки уважения простого народа. И происходит сие непотребство в первую очередь благодаря наглому русу, как будто стоящему на другой чаше весов и перетягивающему на себя всеобщие почёт, обожание и признание.

* * *

Ратибор был сегодня не в настроении. Ровно год прошёл, как он застрял в Кузгаре. За это время могучий гигант узнал кучу полезной информации как об Ослямбской империи в целом, так и непосредственно о её знаменитой столице, внешне величавом Нурязиме, оказавшимся при ближайшем знакомстве тем ещё гадюшником, самым настоящим рассадником смрада, хаоса и разврата. Повсеместно насаждаемый культ Тёмного бога Ахримана, охотно поощрявший разнообразнейшие низменные пороки да страсти, свойственные не особо обременённому нравственными моральными принципами человеку, казалось, неизлечимой опухолью поразил Нурязим в самое сердце, чуть ли не в буквальном смысле заставляя город гнить изнутри. Рыжебородый витязь для себя решил, что без всякой жалости развалит данную помойную дыру при первой же возможности. Дело осталось за малым; эту самую возможность заиметь.

Весь минувший год Ратибор, исправно круша черепа да ломая кости вырастающим перед ним на арене, как грибы после дождя, воителям да дикому зверью, думал над тем, как ему бежать из плена. Вариантов была перебрана уйма, вплоть до совершенно безумных и отчаянных. Как пример: по возвращении с ристалища, заместо сдачи оружия Ельваху, снести лысому смотрителю башку, перерезать стражу на первом этаже, а затем пробиваться с боем к воротам столицы Ослямбии. Или взять какого‑нибудь высокородного охламона в заложники, того же тысяцкого Зелима, да прикрываясь им, как щитом, опять же по направлению к выходу прорубаться. Аль под покровом ночи втихаря удавить охрану на посту на третьем ярусе подземелья, завладеть оружием, подняться на второй этаж и уже там «вымочить» да «высушить» их собратьев, как опосля и на первом без шума и пыли учинить подобную расправу. Ну а далее также втихушку добраться до дворца, перебить нурязимских ватажников и снять с императора Эдиза корону. Вместе с башкой, естественно, после чего всё же рвануть из града, попутно пробивая черепушки тем несчастливцам, кто посмеет мешать его бравому, но явно сумасбродному походу на волю вольную.