Русский код. Беседы с героями современной культуры - Вероника Александровна Пономарёва-Коржевская

ВП: Кажется, что время в городах невероятно ускорилось, и городская культура ускоренного времени подавила аутентику. Люди, уставшие от гонки, не понимают, для чего они живут и работают на индустрию времени, но пытаются догнать тот или иной материальный тренд.

СС: Безусловно, у людей, живущих на земле, и у горожан разное ощущение времени. Много ли по-настоящему необходимо человеку? Ему нужен кров, средства на жизнь, семья, дети – и надежда на то, что они станут продолжателями тебя, унаследуют твои идеи, не предадут, не бросят. Если эти условия соблюдены, жизнь гармонизируется, появляется перспектива, вера в будущее. Становится понятно, для чего ты живешь и во что вкладываешь. Такой уклад предопределялся традицией. Могло измениться место, могла выгореть деревня, случалось, что люди переезжали целыми областями – но продолжали жить традиционным укладом.

Я рассчитываю не только на свой век, но и смотрю дальше. За мной те, кто строил этот пьедестал не для того, чтобы я с него спрыгнул и куда-то убежал, – предки накапливали драгоценный багаж, мудрость, знания, обряды, художественные проявления, чтобы передать мне. Получил богатое приданое? Двигайся дальше!

ВП: Получается, что мы это приданое разбазарили, раз массовая культура уничтожила понимание того, что традиция – наша общая ценность? Но в то же время ты говоришь, что смотришь в будущее с надеждой.

СС: Безусловно, мы многое невосполнимо утратили. Но огромная часть культурного наследства сохраняется и становится все более востребованной. На протяжении трех поколений происходит возврат к корням, причем посыл идет не от деревенских, а от городских жителей – тех, чья молодость пришлась на восьмидесятые годы, их детей и даже внуков. Они не пашут землю, не гоняют коров, но приобщаются к художественной части наследия: поют песни, водят хороводы, устраивают вечерки и пытаются показать красоту родной культуры всем желающим, причем не всегда со сцены. Явление интересное, но не представляющее интереса для масс-медиа. Следовательно, человеку, далекому от темы, не так-то просто найти точку входа в среду, где живет фольклор.

Одна из таких точек – YouTube-канал «Век», настоящая современная отдушина: молодые люди, даже не наряжаясь в народные костюмы, в лесу, на дороге, на даче красиво поют замечательные песни, унаследованные от предков. Это дорогого стоит. У роликов миллионные просмотры, а значит, есть надежда, что посеянное зернышко прорастет. Хочется спросить: «Ребята, вы откуда, с какой планеты? Откуда вы эти песни знаете?» Меня пробрало, потому что они докопались до таких глубин, которые я в себе не подозревал.

Количество людей, которые поняли ценность народной культуры, прибывает в геометрической прогрессии. Когда произойдет качественный переход и народная тяга к истокам начнет влиять на тех, кто формирует культурную политику, я не знаю. Но очевидно, что уже сейчас настало время, когда надо пытаться пробивать брешь. Потому что больше не получается воспринимать радио, телевидение, «голубые огоньки» – нынешний медийный контент убивает в человеке все настоящее, все живое.

ВП: Скажи, как человек, окончивший консерваторию, есть ли в России самоценная, конкурентная музыка? Что нужно сделать, чтобы русские люди перестали преклоняться перед западной музыкой?

СС: А надо ли конкурировать с миром? Американцы создали прекрасные музыкальные жанры и направления, включая рок-музыку и джаз. Какой смысл с ними соревноваться? Надо идти другой дорогой.

Я много езжу по фестивалям, и однажды мне пришла в голову идея сделать фестиваль тишины. Я объявил бы не минуту, а пятилетие тишины эфирного пространства – просто выключил бы всех вещателей, чтобы люди начали слушать себя и сами запели. Бесконечное давление радиостанций уже невозможно выдерживать – все жизненное пространство в мусорных звуках. Они не дают нам прислушаться к себе. Фестиваль тишины – это не фестиваль безмолвия, а площадка, где проявляются природные звуки, включается природный голос человека, с помощью которого он не разрушает, а созидает.

Если говорить о самоценности нашей музыки, то мне кажется, что сейчас идет накопление музыкального резерва. Пусть не сегодня, но оно обязательно даст достойные плоды. Не нужно списывать со счетов и наше классическое музыкальное наследие – настолько сильное, что его инерция ощущается по сей день.

Слишком мало времени прошло для качественного восстановления после того, как мы планомерно разрушали культуру на протяжении полувека. Думаю, в ближайшее десятилетие нас ждет некий качественный скачок – произойдет ее расцвет.

Золотой век русской культуры впереди. Пусть часть наследия упущена, но часть поймана за хвост, и это колоссальный потенциал и колоссальная сила.

ВП: И ты не воспринимаешь царство пошлости, порождаемое массовой культурой, как смертельную угрозу?

СС: Нет. Битва давно проиграна, но это не конец.

ВП: При этом было бы глупо отрицать, что у нас утрачены критерии красоты. Причина в прерванной традиции?

СС: Во многом отсутствие разграничения того, что красиво, а что нет, действительно связано с утратой традиции. В ней были заложены механизмы понимания того, как должно быть. Но эти механизмы оказались уязвимы: бессмертие состояло в том, что нравственные, духовные, художественные критерии передавались естественным путем до тех пор, пока живы носители традиции. Даже при потере родителей у человека оставались бабушки, дедушки – и связь сохранялась. Традиция потеряла свою эффективность, когда прогресс породил шайтан-машины, которые могут воспроизводить все что угодно, не требуя от человека коммуникации с предками. Мы перестали узнавать и запоминать, полностью положившись на электронные носители. Маленький диск вмещает терабайты музыки – больше, чем память каждого из нас. Но уронишь его – и все, информация исчезла! Цифровая память крайне ненадежна. Маленькая диверсия – и память человечества стерлась. Наследуется только то, что человек может передать из уст в уста.

ВП: В иконописи, в народной культуре есть понятие канона. Хорошо ли постоянно копировать канон? Разве он не теряет свою живую силу?

СС: Абсолютного копирования не бывает. Не было его даже в традиционной культуре, потому что творцы – живые люди, бесконечные струи потока. Мы даем свой отклик и растворяемся в этом потоке, посылаем знак вечности, с которой мы связаны, о том, что живем сегодня. Мы – мостик между прошлым и будущим. Без этого мы превратились бы в копировщиков.

ВП: Как будто есть большой холст, над которым трудились многие поколения живописцев. А сейчас ты вносишь что-то свое, оставляешь часть себя. И этот же холст продолжат потомки.

СС: Именно так. И все наслоения живописи продолжают нести свою энергию, они живы.

Разговор с Алексеем Гинтовтом

ВЕРОНИКА Пономарёва: