Перед бурей - Иван Майский

тут жандармы враз... Как были на конях, так на народ и

полезли... Нагайками бьют, саблями машут... Бабы визг

подняли, ребятишки ревут... Уж и не помню, что дальше

было-то. Рассказывали потом, я совсем обеспамятовал, на

жандарма кинулся, вырвал у него нагайку да давай его

самого полосовать...

Словом, в деревне Горюнова произошло то, что на офи

циальном языке того времени носило наименование «аграр

ных беспорядков». И дальше все пошло, как полагается в

таких случаях. Крестьянская масса не выдала «зачинщи

ков», но жандармы все-таки арестовали десятка полтора

случайных людей и увезли их в город. В числе захвачен

ных оказался и Горюнов. Арестованные месяцев восемь

просидели в тюрьме, потом их судили, троих оправдали,

106

а остальных приговорили к различным срокам каторжных

работ и к поселению. Горюнов по молодости лет отделал

ся поселением. В глухую зиму вместе с другими сопро-

цессниками он был отправлен пешим этапом из Вятки в

Восточную Сибирь. Перевозки арестантов на барже в то

время еще не было. После долгих странствий и мытарств

Горюнов прибыл, наконец, на место своего поселения —

где-то в дальнем углу Забайкалья. Здесь он провел четы

ре года, и здесь же он имел случай столкнуться с «поли

тическими». Они научили его грамоте и вложили в его го

лову первые политические мысли.

— Хороший народ «политические», — как бы подводя

итог, еще раз повторил Горюнов, — очень для бедного че

ловека стараются. Только вот что-то все не выходит.

— Ну, а что было потом? — нетерпеливо перебил я.

— Значит, Манифест вышел... Освободили меня... Вер

нулся я на родину...

Голос Горюнова как-то сорвался, и в штурвальной руб

ке опять воцарилось молчание. Слышны были только гул

кие удары пароходных колес.

— Дома все вразвалку пошло, — овладев собой, про

должал Горюнов. — Отец умер вскоре, как меня взяли.

Матушка не могла осилить хозяйство, продала лошадь, ко

рову, стала побираться. Трое младших ребят умерли в

горячке. Другие пошли по людям.

— Ну, а Паранька?

Горюнов снова замолчал, и молчание его продолжалось

так долго, что я уже стал отчаиваться в ответе. Я почув

ствовал, что затронул какое-то особенно болезненное ме

сто, и даже пожалел о своем вопросе. Но Горюнов еще

раз преодолел свое волнение и с оттенком горечи в голосе

сказал:

— А Паранька, сказывают, спуталась с бариновым сы

ном... Ну, он, конечно, побаловался с ней, а как Паранька

затяжелела, выгнал на все четыре стороны... Она возьми

и утопись в речке... Известно — баба!

Родное село стало после этого Горюнову ненавистно.

Он ушел в Истобенское и стал ходить матросом на Оби.

Вот уже лет пятнадцать занимается этим промыслом. До

ма, в Истобенском, у него жена, двое сыновей и одна

дочь, он учит их в школе и надеется, что жизнь его детей

будет лучше и счастливее, чем его собственная.

107

В конце августа я стал собираться домой. Отец дол

жен был проплавать на барже еще весь сентябрь, но мне

надо было вернуться в Омск к началу учения. Придуман

был такой план: на другой арестантской барже, ходившей

в течение лета по тому же маршруту, что и наша, врачом

был наш омский знакомый Бориславский. С ним на барже

плавали два его сына — старший, Коля, только что окон

чивший гимназию, и младший, Петя, мой одноклассник.

Между нашими родителями было договорено, что меня

присоединяют к Бориславским, и все мы трое, под руко

водством семнадцатилетнего Коли, возвращаемся в Омск

на пароходе «Сарапулец». В пути между Тюменью и Том

ском, где-то неподалеку от Самаровского, меня пересадили

на баржу Бориславских, шедшую в Тюмень, и в Тобольске

трое молодых путешественников были спущены на берег,

для того чтобы дождаться здесь «Сарапульца» и двинуть

ся на нем домой вверх по Иртышу. Все было разработано

как будто бы точно, ясно, до мельчайших подробностей,

и намеченный план казался нашим родителям верхом со

вершенства. Но...

Гладко сказано в бумаге,

Да забыли про овраги,

А по ним ходить.

Едва наша небольшая компания ступила на территорию

Тобольска, как начались неожиданности и злоключения.

Мы приехали в Тобольск утром и, по расписанию, должны

были в тот же вечер отплыть в Омск на «Сарапульце».

К обеду, однако, пришло известие, что «Сарапулец» по

терпел аварию, стал в ремонт, и его очередной рейс на

Омск отменяется. Сильно обескураженные, мы стали обхо

дить тобольские пристани и выяснять, нет ли в ближайшее

время какого-нибудь другого парохода в нужном нам на

правлении. Оказалось, что на следующий день из Тоболь

ска в Омск идет «Федор», принадлежавший компании Зло¬

казова, причем, как нас заверили, он поведет только одну

баржу и, стало быть, доберется до Омска в пять-шесть

дней. Это было и приятно, и неприятно. Приятно — потому

что не приходилось слишком долго ждать парохода, не

приятно — потому что новая ситуация ставила нас в очень

трудное финансовое положение. Родители снабдили нас

билетами второго класса на «Сарапулец» и известной сум

мой наличными, которой было вполне достаточно для

108

оплаты питания даже из пароходного буфета. Но «Сарапу

лец» принадлежал компании Курбатова, и билет на него

был недействителен для «Федора», принадлежавшего ком

пании Злоказова. Стало быть, нам надо было покупать

новые билеты, а сверх того, еще снимать до завтра номер

в гостинице. Молодые путешественники устроили военный

совет и, подсчитав свои ресурсы, пришли к выводу, что их

хватит лишь на билеты третьего класса. Так и сделали:

через полчаса три билета третьего класс до Омска лежали

у нас в кармане. В какой-то очень подозрительной

гостинице, носившей громкое название «Европа», мы сняли

номер на троих и заказали себе две «пары чаю». Потом

мы пошли бродить по городу; изучили во всех подробно

стях базар, поднялись на гору, где был когда-то кремль,

а теперь помещались правительственные учреждения, за

шли в городской сад, полюбовались на памятник Ермаку