Айза - Альберто Васкес-Фигероа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вопрос был адресован всем, и все пятеро смущенно переглядывались, пока Себастьян не отважился подать голос.
— Ничего, — сказал он просто. — Как я себе представляю, его заявление о том, что он женится на Айзе по-хорошему или по-плохому, всего лишь бравада.
— А если нет?
— Что вы хотите этим сказать?
— Что здесь, если мужчина украдет девушку, закон не вмешивается, если он в итоге на ней женится. Возможно, это и входит в его намерения.
— Если он приблизится к Айзе, я его убью.
Аурелия Пердомо быстро повернулась к своему сыну Асдрубалю — заявление исходило от него — и испепелила его взглядом.
— Чтобы я никогда этого больше не слышала! — сказала она. — Ты уже однажды убил человека… и не сделаешь этого ни ради Айзы, ни ради кого-то другого. — Она помолчала, а затем решительно сказала: — Мы уезжаем!
— Опять? — всполошился Себастьян. — Мы что, так и будем всю жизнь бегать? Мы покинули Лансароте, и это нам не помогло. Оставили Гвадалупе, и все без толку. Уехали из Каракаса, и все напрасно. — Он сердито выдохнул, в знак того, как ему все надоело. — Если всякий раз, когда кто-то задумает посягнуть на Айзу, мы должны будем спасать задницы, пустившись в бега, уверяю тебя, что мир окажется нам мал. — Он резко мотнул головой. — Нет уж! — заявил он. — Здесь нам хорошо, здесь мы и останемся, кто бы сюда ни пожаловал. — Он протянул руку и положил ее на колено матери, словно желая ее утешить. — Мне жаль, — сказал он в заключение. — Но ведь ты сама назначила меня главой семьи, когда умер папа, а это мое решение.
Аурелия Пердомо хотела было возразить, но, похоже, вняла доводам сына и склонила голову в знак согласия. Асдрубаль и Айза, судя по всему, разделяли мнение брата, а Селесте Баэс и Акилес Анайя предпочитали держаться в стороне.
И все же на следующий день, пока остальные были заняты тем, что красили внутренние помещения, Селесте Баэс пришла на кухню и села напротив Аурелии, чтобы помочь ей лущить чечевицу.
— Тебе незачем волноваться, — первым делом сказала она. — Этот дом может служить крепостью, и у моего кузена пороху не хватит сюда сунуться. Ведь ему известно, что, если он попытается, льянеро будут гнать его до Апуре, чтобы кинуть на съедение пираньям. Решение Себастьяна самое разумное: вам здесь хорошо, значит, вам надо остаться.
— Сколько времени?
— Сколько захотите. Это соглашение всем нам идет на пользу. Акилес счастлив, и даже индейцы выглядят более довольными. Они сказали мне, что вы к ним часто наведываетесь, заботитесь о детях и приносите еду.
— Они выглядят такими беспомощными!
— Слишком уж большая пропасть отделяет их от нашей цивилизации, и, что бы мы ни делали, нам не удастся приобщить их к ней. Они обречены на вымирание, и наш долг постараться сделать так, чтобы агония была по возможности менее болезненной.
— И что же, ничего нельзя изменить?
— Что, например? Призвать к оружию, чтобы отстоять их права? Какому оружию? Луки и стрелы против танков и самолетов армии? И какие у них права? На огромные пространства земли, по которым они могли бы кочевать, живя за счет охоты, не позволяя, чтобы здесь паслась хоть одна корова или лошадь, чтобы здесь сажали рис и картофель? Или право на образ жизни, который они отвергают и который приносит им только несчастья и болезни? Нет! — уверенно сказала Селесте. — Печально это признавать, но их песенка спета. Рыжеволосый Ромуло мог быть замечательным безумцем, однако в конечном итоге его дело с самого начала было проиграно.
— А если бы они с раннего детства воспитывали детей в наших обычаях? Они бы не смогли адаптироваться?
— Может быть, — согласилась Селесте. — Но как вы намерены это осуществить? Забрать их у родителей сразу после рождения или с первого момента вбить клин между двумя культурами, чтобы в результате родители и дети чувствовали себя чужими и стыдились друг друга? — Она скептически покачала головой. — Только некоторым, очень немногим, удастся преодолеть пропасть многовековой отсталости. Прочие в конце концов тихо вымрут — точно так же, как на протяжении истории вымерло столько других культур.
— Трудно с этим согласиться.
— Тем не менее приходится согласиться. — Селесте перестала выбирать камешки из чечевицы и взглянула на Аурелию Пердомо. — Вы как-то говорили, что там, на Лансароте, прежде чем выйти замуж, были учительницей, не так ли?
— Да. И после замужества я продолжала учить детей в поселке.
— Вам бы хотелось, чтобы здесь была школа?
— Здесь? — удивилась Аурелия Пердомо. — И кого бы я учила? Ближайшее имение находится в трех часах пути.
— Да, но ведь есть пеоны. А у этих пеонов есть дети, которые никогда не научатся читать, потому что даже их родители этого не умеют. — Селесте внезапно воодушевилась, словно идея показалась ей вполне осуществимой. — Мы могли бы приспособить для этого несколько комнат и часть конюшен, и дети приезжали бы на время. Месяц или немного дольше интенсивных занятий. Затем они уезжали бы к себе домой, чтобы вернуться в сезон дождей, когда все равно нечего делать. Как вам кажется?
— Это было бы здорово, — согласилась Аурелия. — Но полагаю, на это потребовалось бы много денег, а я не знаю, готовы ли пеоны платить.
— Не беспокойтесь о деньгах, — ответила льянеро. — Как думаете, вы с Айзой смогли бы заняться школой для пятнадцати или двадцати детей?
— Да. Конечно смогли бы. — Аурелия замолчала, вглядываясь в какую-ту точку на равнине. — Кто-то едет, — с озабоченным видом заметила она.
Селесте Баэс встала и подошла к окну; прищурившись, чтобы глаза не ослепил яркий свет полуденного солнца, она попыталась рассмотреть всадника, за которым, как водится, следовал столб пыли.
— Надо быть сумасшедшим, чтобы скакать по саванне в такое время дня, — проговорила она. — Это настоящее пекло.
— Предупредить мужчин?
— Нет. В этом нет необходимости.
Женщины вышли на галерею и стали ждать в тени, пока небольшой и нервный каштановый конек, храпящий и потный, не остановился перед ними.
— Добрый день!
— Добрый день!
Аурелия, Селесте и приехавшая женщина смотрели друг на друга.
— Вы ведь Селесте Баэс, правда? Не ожидала вас здесь встретить, но я рада с вами познакомиться. Я Имельда Каморра. — Женщина сделала выразительную паузу и добавила как бы невзначай: — Племянница Факундо Каморры, упокой его Господи.
Руки Селесте Баэс, лежавшие на перилах, сжались в кулаки, однако голос не дрогнул, когда она ответила:
— Будет лучше, если вы войдете.
Вновь прибывшая не стала ждать повторного приглашения, ловко спешилась, позволив своей лошади самостоятельно искать тень и водопой, и последовала за обеими женщинами в просторную гостиную, самое прохладное и уютное помещение в доме.
Аурелия Пердомо махнула рукой, показывая, что пойдет на кухню, но Селесте покачала головой.
— Нет. Не уходите, — попросила она. — Если она не ожидала встретить меня здесь, полагаю, она приехала не ради меня. — Она повернулась к Имельде, которая отряхивалась от пыли: — Или я ошибаюсь?
— Нисколько. — Имельда попыталась улыбнуться, но получилась гримаса. — Вы не могли бы дать мне попить? — попросила она. — Кажется, я наглоталась пыли со всей проклятой равнины.
— Лимонад? — предложила Аурелия.
— Если можно, добавьте немного рома.
Имельда устало опустилась в одно из кресел и с интересом огляделась, обратив внимание на тяжелую мебель, старые портьеры, широкую лестницу, которая величественно восходила на верхний этаж, и огромные картины.
— Значит, вот он какой, этот дом! — воскликнула она. — Столько лет я только о нем и слышу и привыкаю к мысли о том, что однажды он станет моим. — Она иронически улыбнулась, поворачиваясь к Селесте: — Вам известно, что ваш кузен обещал на мне жениться и привезти меня жить сюда?
— Нет, неизвестно.
— Так вот, обещал! — Имельда покачала головой, словно ей самой было трудно это признать. — И ведь я поверила! — добавила она. — Вот дура! — Она вперила взгляд в Аурелию, которая вернулась с кухни с подносом, на котором стояли кувшин лимонада, три стакана и бутылка рома, и, подождав, пока та нальет, заметила: — Вы, должно быть, мать.
— У меня трое детей, — был сухой ответ.
— Да. Знаю. Два парня и одна девчонка, из-за которой Кандидо готов отослать меня обратно в бордель. — В голосе женщины послышался вызов, чуть ли не бравада. — Потому что я была проституткой, знаете? Моего дядю Факундо убили, мой отец был ни на что не годен, и мне пришлось окунуться в жизнь. Семь тысяч боливаров! — со злостью проговорила она. — Семь тысяч боливаров предлагает мне эта свинья в обмен на лучшие годы моей жизни и обещание на мне жениться и жить в этом доме. — Она широко развела руками. — Что вы на это скажете?