Том 6. Кабала святош - Михаил Булгаков

Адам за спиной Ефросимова делает знак Дарагану, обозначающий: «Ефросимов не в своем уме».

Дараган (покосившись на аппарат Ефросимова). Впрочем, конечно, это вопрос очень сложный… А это простое изобретение?

Ефросимов. Я полагаю, что оно будет просто… сравнительно…

Пончик (входя с шумом). Привет, товарищи, привет! Вот и я! Ева! (Целует руку.)

Ева. Знакомьтесь…

Пончик. Литератор — Павел Пончик-Непобеда.

Ефросимов. Ефросимов.

Все садятся за стол.

Пончик. Поздравьте, друзья! В Ленинграде большая литературная новость…

Ева. Какая?

Пончик. Мой роман принят к печатанью… Двадцать два печатных листика. Так-то-с…

Адам. Читай!

Ева. Вот сейчас закусим…

Пончик. Можно читать и во время еды.

Адам. У нас тоже литературная новость: мы, брат, сегодня расписались…

Пончик. Где?

Адам. Ну, где… В ЗАГСе…

Пончик. Так… (Пауза.) Поздравляю!

Дараган. А вы где, профессор, живете?

Ефросимов. Я живу… Ну, словом, номер 16-й… Коричневый дом… Виноват… (Вынимает записную книжку.) Ага. Вот. Улица Жуковского… Нет… С этим надо бороться.

Дараган. Только что переехали?

Ефросимов. Да нет, третий год живу. Забыл, понимаете ли, название улицы.

Ева. Со всяким может случиться!

Дараган. Угу…

Пончик дико смотрит на Ефросимова.

Адам. Ну, роман! Роман!

Пончик (вынимая рукопись). Впрочем, вам, может быть, скучно слушать?

Ева. Нет, нет! Хотим!

Дараган. Дуйте, дуйте!

Пончик (вооружается рукописью, и под лампой сразу становится уютно. Читает). «…Красные Зеленя… Роман. Глава первая…Там, где некогда тощую землю бороздили землистые лица крестьян князя Барятинского, ныне показались свежие щечки колхозниц. „Эх, Ваня! Ваня!..“ — зазвенело на меже…»

Ефросимов. Тясячу извинений… Я только один вопрос: ведь это было напечатано во вчерашней «Вечерке»?

Пончик. Я извиняюсь, в какой «Вечерке»? Я читаю рукопись!

Ефросимов. Простите. (Вынимает газету, показывает Пончику.)

Пончик (поглядев в газету). Какая сволочь! А!

Адам. Кто?

Пончик. Марьин-Рощин! Вот кто! Нет, вы послушайте! (Читает в газете.) «…Там, где когда-то хилые поля обрабатывали голодные мужики графа Шереметьева…» Ах, мерзавец! (Читает.) «…теперь работают колхозницы в красных повязках. „Егорка“, — закричали на полосе…» Сукин сын!

Ева. Списал?

Пончик. Как он мог списать? Нет! Мы в одной бригаде ездили в колхоз, и он таскался за мной по колхозу, как тень, и мы видели одни и те же картины.

Дараган. А имение-то чье? Шереметьева или Барятинского?

Пончик. Дондукова-Корсакова именье.

Ефросимов. Что ж! Теперь публике останется решить одно: у кого из двух эти картины вышли лучше…

Пончик. Так… Так… У кого лучше вышли картины… У лакировщика и примазавшегося графомана или же у Павла Пончика-Непобеды?

Ефросимов (простодушно). У графомана вышло лучше.

Пончик. Мерси. Адам, мерси. (Ефросимову.) Аполлон Акимович лично мне в Москве сказал: «Молодец! Крепкий роман!»

Ефросимов. А кто это — Аполлон Акимович?

Пончик. Здрасте! Спасибо, Адам… Может быть, гражданин не знает, кто такой Савелий Савельевич? Может быть, он «Войны и мира» не читал? В Главлите никогда не был, но критикует!

Ева. Павел Апостолович!

Дараган. Товарищи! По рюмке водки!

В передней звонок телефона. Дараган выбегает в переднюю и задергивает комнату занавесом.

Дараган. Да… Я у телефона. (Пауза. Бледнеет.) Вышла уже машина? (Пауза.) Сейчас! (Вешает трубку, зовет тихонько.) Пончик-Непобеда! Пончик!

Пончик (выходит в переднюю). Что это за гусь такой?

Дараган. Это знаменитый химик Ефросимов.

Пончик. Так черт его возьми! Может, он в химии и смыслит…

Дараган. Погодите, Пончик-Непобеда, слушайте: я сейчас уеду срочно на аэродром. Вы же сделайте следующее: никуда не звоня по телефону и сказав Адаму, чтобы профессор ни в коем случае не вышел отсюда, отправитесь и сообщите — первое, что профессор Ефросимов, по моему подозрению, сделал военное величайшей важности открытие. Что это изобретение в виде аппарата надето на нем. Что он здесь. Это раз. Второе — по моему подозрению, он психически расстроен и может натворить величайшей ерунды в смысле заграницы… Третье — пусть сейчас же явятся и проверят все это. Все. Но, Пончик-Непобеда, если профессор с аппаратом уйдет отсюда, отвечать будете вы по делу о государственной измене.

Пончик. Товарищ Дараган, помилуйте… (Резкий стук в дверь квартиры.)

Дараган (открыв дверь, говорит). Не помилую. Еду. (И исчезает без фуражки.)

Пончик. Товарищ Дараган, вы фуражку забыли.

Дараган (за дверью). Черт с ней!

Пончик. Вот навязалась история на мою голову. (Тихонько.) Адам! Адам!

Адам (выходя в переднюю). Что такое?

Пончик. Слушай, Адам. Прими меры, чтобы этот чертов химик никуда от тебя со своим аппаратом не ушел, пока я не вернусь.

Адам. Это что обозначает?

Пончик. Мы сейчас с Дараганом догадались, что на нем государственное военное изобретение. Аппарат!

Адам. Это фотографический аппарат!

Пончик. Какой там фотографический!

Адам. А-а!

Пончик. Я вернусь не один. И помни: отвечать будешь ты! (Бросается в дверь.)

Адам (в дверь). Где Дараган?

Пончик (за дверью). Не знаю.

Адам. Что за собачий вечер! (Потрясенный, возвращается в комнату.)

Ева. А где Пончик и Дараган?

Адам. Они пошли в магазин.

Ева. Вот чудаки! Ведь все же есть…

Адам. Они сейчас придут. (Пауза.)

Ефросимов (неожиданно). Боже мой! Жак! Жак! Ах, я дурак! Ведь я же забыл снять Жака… В первую очередь. Господи! Ведь это прямо помрачение ума. Но не может же быть, чтобы все свалилось так внезапно и сию минуту. Успокойте меня, Ева! Что, «Фауст» идет еще? Ах, ах… ах… (Подходит к окну и начинает смотреть в него.)

Адам (тихо Еве). Ты считаешь его нормальным?

Ева. Я считаю его совершенно нормальным.

Ефросимов. «Фауст» идет еще?

Ева. Сейчас. (Открывает громкоговоритель, и оттуда слышны последние такты сцены в храме, а затем начинается марш.) Идет.

Ефросимов. И зачем физиологу Буслову Фауст?

Ева. Голубчик Александр Ипполитович, что случилось? Перестаньте так волноваться, выпейте вина!

Ефросимов. Постойте, постойте! Слышите, опять…

Адам (тревожно). Что? Ну, собака завыла. Ее дразнит гармоника…

Ефросимов. Ах, нет, нет… Они целый день воют сегодня. И если б вы знали, как это меня тревожит! И я уже раздираем между двумя желаниями: ждать Буслова или бросить его и бежать к Жаку…

Адам. Кто такой Жак?

Ефросимов. Ах, если бы не Жак, я был бы совершенно одинок на этом свете, потому что нельзя же считать мою тетку, которая гладит сорочки… Жак освещает мою жизнь… (Пауза.) Жак — это моя собака. Вижу, идут четверо, несут щенка и смеются. Оказывается — вешать! И я им заплатил 12 рублей, чтобы они не вешали его. Теперь он взрослый и я никогда не расстаюсь с ним. В неядовитые дни он сидит у меня в лаборатории, и он смотрит, как я работаю. За что вешать собаку?..

Ева. Александр Ипполитович, вам непременно нужно жениться!

Ефросимов. Ах, я ни за что не женюсь, пока не узнаю, почему развылись собаки!.. Так что же, наконец, научите! Ждать ли Буслова или бежать к Жаку? А?

Ева. Миленький Александр Ипполитович! Нельзя же так! Ну, что случится с вашим Жаком? Ведь это же просто — неврастения! Ну, конечно, дождаться Буслова, поговорить с ним и спокойно отправиться домой и лечь спать!