Кровь и свет Галагара - Аркадий Застырец

— Ты полагаешь? — пропела красавица и, присев к витязю на колени, правую ручку запустила в его непокорные кудри, а левою принялась ласкать его богатырскую грудь.

— Что ж, я не стану спорить и вмиг подчинюсь воле своего сердца, но при одном непременном условии: ты тоже внемлешь тому, о чем тебя просит твое.

— Но какою ценой выполнимы его сокровенные просьбы? — вопросил Нодаль, сразу вспомнив, что связан, и, как мог, увернулся от нежностей своей притеснительницы.

— Ценою кровавой клятвы, — прошептала она ему в самое ухо, и этот шепот разбудил славного витязя, будто удар грома.

Он вспомнил о клятве в Бирцидовом саду, о том, куда направлялся, и уразумел, что едва не попался в ловушку.

— Я послушен своему сердцу, а сердце мое преисполнено верности уже данной клятве! — воскликнул отважный витязь.

Красавица сразу вскочила у него с колен и прогнала прочь своих бизиэр. А когда она обернулась, лицо ее было искажено уже знакомой ему отвратительной злобой.

— Упрямый глупец! — крикнула она не своим голосом. — Надо полагать, уж если тебя не соблазнишь, то не запугаешь и подавно?

— Справедливые слова, — спокойно сказал Нодаль. — Но соблазнять ты меня будешь теперь или запугивать — прикажи прежде руки развязать. Я тебя и пальцем не трону, верь моему слову.

— Да ты что, и впрямь вообразил, что перед тобой беззащитное существо? — расхохоталась красавица и, высоко задрав чидьяровый подол, широко расставив колени и вскинув подбородок, уселась в высокое кресло из цельного видраба, заваленное блестящими таранчовыми подушками.

— Я тебе не ласковая красотка, я — всесильный дварт, наследник Великой Мокморы и подлинный властелин всего Галагара! Имя мое гремит от гор до гор и от моря до моря, внушая трепет и благоговение самым отчаянным смельчакам. Трепещи и ты, храбрый витязь, трепещи и не опасайся, что это повредит твоей славе, ибо имя мое — Ра Он!

При этих словах волосы с сияющей диадемой, прекрасное лицо, нежная кожа вместе с изысканным одеянием — словом, все обличье мнимой красавицы потемнело и, словно смола мубигала, нагретая в пламени, оплывая, шипя и пузырясь, потекло вниз, к ногам Ра Она, и бесследно исчезло, обнажив его настоящий вид. Был он в том же одеянии, в каком накануне явился в шатер Цфанк Шана: желтая с красным горская шапочка из свори, короткий сигон, высокие тарилановые сапоги с отворотами и простой кинжал на боку. Злокозненный дварт поднялся со своего кресла и взглянул на славного Нодаля вниз с невозмутимым презрением.

— Если бы ты действительно был всесильным двартом, — не растерялся тот, — то не стал бы в страхе перед честным агаром привязывать его за руки к каменному столбу.

— Как тебе в голову-то пришло? — фыркнув, сказал Ра Он. — Чтобы я стал возиться с веревками из страха перед таким мозгляком? Да ты привязан к столбу собственным воображением! Страх сковал тебе руки!

Нодаль рванулся и с удивлением обнаружил что он и впрямь свободен и ничто не мешает ему подняться и размять ноги. Не веря собственным глазам, он повернул перед ними свои запястья, и не обнаружил на них никакого следа от веревок или оков. Затем он храбро посмотрел в лицо чернородному дварту и громко сказал:

— Ты связал меня при помощи чар, а теперь пытаешься вызвать страх и растерянность, которым — ты знаешь прекрасно — вовек не свить гнезда в моем сердце!

— Красиво говоришь, агар, — ответил Ра Он и вновь опустился в кресло. — Отчего ты не хочешь послужить мне, всесильному дварту? Ведь я нуждаюсь в таких храбрецах.

— Я поклялся служить верой и правдой наследнику цлиянского престола до тех пор…

— До тех пор, пока он не смешает с грязью несчастного Ра Она? — усмехнулся злокозненный дварт. — Ладно, не отвечай. Это мы еще посмотрим, кто из нас счастливчик. А скажи-ка мне лучше, Нодальвирхицуглигир… Ведь таково твое имя? Скажи-ка мне, какая такая сила или корысть заставляет тебя служить слепому царевичу?

— Ты вряд ли уразумеешь, зловредный дварт, — прямодушно ответил Нодаль. — Я служу ему, оттого что Ур Фта мне дорог, оттого что я полюбил его.

— Полюбил, как любят мальчиков в Зимзире? Вполне понимаю.

— Страсть, о которой ты говоришь, никогда меня не увлекала. Нет, не о том вовсе речь. Я полюбил царевича всей душою, как друга, как брата. И готов пожертвовать собственной жизнью, лишь бы он достиг исполнения желаний, лишь бы ему не в чем было меня упрекнуть.

— Слыхал я о бескорыстной любви и о готовности к жертвам на благо другого. Слыхал и полагаю, что эта чепуха произрастает в агарских головах от праздности и сытой жизни. Иначе говоря, со скуки! Так вот, теперь я на твоем месте постарался бы слушать внимательней. Бедный Нодаль, твоя бескорыстная любовь терпит крушение по причине отсутствия возлюбленного предмета. Вчера на закате мой верный слуга по имени Цул Гат вложил в нежные ручки царевны Шан Цот самострел, из которого она по моему велению на лету подстрелила Кин Лакка, крылатого прихвостня твоего царевича. Заметь, агар, как я откровенен с тобой. И продолжим. Сверзиться с небес вместе со своей хитроумной свирелью и со стрелой в сердце глупому форлу пришлось как раз во время поединка Ур Фты с тем самым Гоц Фуром, у коего вы по собственной глупости неизвестно зачем украли невесту и коему я вовремя об этом злодействе сообщил. И как только царевич лишился своего помощника в небесах, Гоц Фур в справедливом гневе нанес ему жестокую рану. Правда, он благородно не стал добивать своего соперника на месте поединка. Я предвидел такой оборот и приказал моему верному Цул Гату уничтожить крианскую царевну. Что он и выполнил в точности, кажется, перерезав ей горло. Благодаря этому несложному фокусу царевич Ур Фта из зятя крианского властелина превратился во вражеского лазутчика, и Гоц Фур, которого миргальцы признали своим царем, приказал им спустить своего соперника, истекающего кровью и раздетого донага в колодец Ог Мирга, прелестное местечко глубиной в полтора уктаса, где он и догнивает теперь, удобно расположившись на груде агарских костей.

— Это ложь! Ты непрестанно лжешь и притворяешься! — взорвался Нодаль.

— Ты знаешь, что это правда. Прислушайся к своему сердцу. Да и стал бы я разве лгать с такими подробностями? — спокойно продолжал Ра Он. — Или ты думаешь, мне нет больше дела, как только сидеть и сочинять истории в духе скучнейших цлиянских эрпаралов? Нет уж, поверь мне, бедный влюбленный витязь, все в точности так и есть, как я тебе говорю. И у тебя, бескорыстного ревнителя чужого блага, может существенно поубавиться хлопот, если ты, конечно, по-прежнему будешь упрямиться и не согласишься послужить мне. Подумай, мертвецы ведь не могут потребовать от тебя верности клятве. Да и к чему это им?