Кровь и свет Галагара - Аркадий Застырец

О печальных событиях этого дня были еще сложены такие строки:

Рухнул на землю последний из племени форлов,И в крови захлебнулась свирели последняя трель.Ранен Ур Фта, и во мрак отступила надеждаВместе с душою прекрасной царевны Шан Цот.

Царевич пришел в себя глубокой ночью. Он едва шевельнулся — и нестерпимая боль пронзила плечо. Кто-то удержал его и прижал к воспаленному лбу прохладную сухую ладонь.

— Знаю, царевич, тебе теперь нелегко, но времени остается чересчур мало.

Ур Фта с трудом разобрал эти слова сквозь медленный гром, наполнявший голову, и узнал голос произнесшего их. То был комендант Дац Дар, и он продолжал говорить.

— Скажи или дай знак, можешь ты хотя бы слушать и разуметь?

— Могу… и говорить, — чуть слышно произнес царевич.

— Твой крылатый друг мертв, убит из самострела. Меткий выстрел, в самое сердце, но кто стрелял — неизвестно.

— Где Шан Цот? — прошептал царевич.

— И ее больше нет. Прости, царевич, беспощадная правда для воина всегда лучше ласковой лжи. А ты — настоящий воин. Царевну нашли с перерезанным горлом.

— Гоц Фур? — вновь шепотом вопросил царевич.

— Нет, не он. Это случилось во время вашего поединка. Я уверен, что кровь царевны на советнике Гоц Фура по имени Цул Гат, который бесследно исчез из крепости. Неудивительно, если он виновен и в смерти Кин Лакка. Но поговорим о тебе, благородный царевич. Ты получил свою рану по причине предательского выстрела. Я сразу уразумел это и, как только ты упал, остановил поединок. Не столько потому, что хотел помочь тебе, — прости и за это, царевич, — сколько из необходимости оградить от бесчестного дела наследника миргальского престола. Ведь если бы Гоц Фур пустил в ход кинжал и оборвал твою жизнь там, на площади, — это было бы не чистой победой, а соучастием в подлом убийстве. Осознав, что именно так и поймут это все свидетели поединка, он в ярости покинул площадь. А я распорядился, чтобы тебе омыли и перевязали рану. Но все-таки Гоц Фуру, кажется, удалось добиться своего и без помощи кинжала.

— Меня казнят?

— Тебя опустят в колодец Ог Мирга. Это равносильно… Нет, это хуже любой смерти. На глубине в полторы дюжины керпитов тебе предстоит медленно умирать, лежа на груде костей твоих предшественников, ибо никто из погребенных в этом каменном мешке не был поднят обратно на поверхность. Поверь, царевич, я сделал все возможное, чтобы спасти тебе жизнь. Но мои планы потерпели крушение. Признаюсь тебе, когда я поддакивал, выслушивая ваши речи о походе на Саркат, я думал о мире, я ждал, что твоя женитьба на крианской царевне вот-вот заставит великие царства сложить оружие, я даже тайно отправил двоих гонцов с радостной вестью в одно и в другое войска, но, увы, оба посланных канули без вести. Теперь царевна мертва. Война продолжается. Миргалия — в союзе с крианским царем. А наш царь — Гоц Фур. И он настаивает на том, что ты — его пленник, ибо он тебя захватил в честном бою, ибо ты находился в миргальской крепости и вместе со своими слугами склонял гарнизон к мятежу и переходу на сторону Цли. И этому есть свидетели. Да что там! Первый свидетель — я сам. Правда, мне и против себя пришлось бы показывать. Но царь уже выслушал мои объяснения, признал, что я лишь добросовестно заблуждался, и назначил меня своим советником… Ты слушаешь, царевич?

— Да… я слышал все, — с трудом подтвердил Ур Фта.

— Поверь, я несколько раз пытался склонить его к милосердному решению. Напоминал о примерах щедрого великодушия к пленным, не однажды проявленного его отцом, великим Ар Гоцем. Соблазнял его щедрым выкупом, который можно потребовать за тебя. Пытался встревожить его отмщением великого Син Ура, с коим тот не помедлит, если мы не сохраним тебе жизнь.

— Благодарю… ты получишь награду за хлопоты… когда я… взойду на престол.

Чтобы разобрать последние слова, Дац Дару пришлось склониться ухом к самым губам царевича, И когда он уловил их смысл, а вернее — полную бессмысленность, то решил, что царевич бредит и, быть может, бредил все время их разговора.

— Доспехи… должны быть со мной, — сказал Ур Фта чуть громче.

Нет, это не было бредом.

«Желание вполне разумное, — подумалось Дац Дару. — Ведь именно благодаря доспехам, если он наденет их на себя, позднее можно будет отличить от чужих костей его останки. Но, конечно, Гоц Фур воспротивится этому, и для того, чтобы выполнить последнюю просьбу царевича, придется действовать тайно, вопреки очевидной опасности».

— Я сделаю для тебя все, что смогу, — сказал он вслух. — И если мне это удастся, если доспехи и оружие будут с тобой, припомни мои слова: не гоже воину заживо гнить, когда в руках у него спасительная сталь. Прощай же, царевич! Я слышу, идут за тобой.

— Прощай… — прошептал царевич и погрузился в беспамятство.

Очнувшись вновь, он было подумал, что лежит на прежнем месте и после разговора с советником Дац Даром прошло лишь несколько лумов. Во всяком случае, в голове еще звенели его прощальные слова. Но стоило чуть пошевелиться, как под ним хрустнуло, затрещало — и в спину уткнулось что-то острое. Ур Фта мучительным усилием пытался припомнить последний разговор и принялся шарить целыми руками по своему телу и рядом с ним. Дац Дар что-то говорил о костях. Да, это и были кости. Он уразумел, что лежит на груде агарских костей, раздетый донага — только на рассеченном плече царевич нащупал большой липкий комок цинволевой корпии, набухшей кровью и гноем. Он со стоном повернулся на бок и, стиснув зубы, полз по костям, пока не наткнулся на мокрую каменную стену, скользкую и холодную. С громадным трудом, испытывая невыносимую боль, от плеча пронзавшую все тело, царевич пополз в противоположную сторону, медленно оттолкнув от себя мерзкую стену. Всей душой он мрачно предчувствовал, что вот-вот, и перед ним встанет новая преграда. Ведь кругом не было ни ветерка, тяжелый смрад стеснял дыхание, ни звука, кроме постукивания и хруста костей. Как вдруг рука его нашарила впереди что-то округлое, но более холодное, нежели то и дело попадавшиеся черепа. Шлем! Это был его шлем. И все доспехи здесь же рядом. И цохларан, и кинжал. И мешок из грубого цинволя, а в нем — одежда, кувшин и корсовые лепешки. И в тот же лум царевича пронзили давешние слова Дац Дара: «Тебя опустят в колодец Ог Мирга!»

Лежа на боку, он зубами вытащил габалевую пробку из кувшина и отхлебнул глоток оказавшейся в нем рабады. Славный, благородный Дац Дар, он выполнил обещание и спустил все это сюда, быть может, рискуя жизнью. Теперь в памяти, слово в слово, ясно всплывало все говоренное комендантом, нет, теперь уж царским советником. Нет больше Кин Лакка. Погибла прекрасная Шан Цот. Сбылось предсказание вещей сужицы! Спасенье? Да, возможно, царевна принесла и спасенье: ведь если бы не она, которую Дац Дар считал залогом грядущего мира, неизвестно, чем кончился бы их поход на Эсбу. Одно ясно: в крепость они так просто не вошли бы. Но какое значение все это имеет теперь? На беду, на беду взяли они ее из Сарката.