Паломники Бесконечности - Семен Слепынин

Потом я снова с увлечением брался за свои жуткие картины. Часа через два знобящего творческого восторга я вышел на берег освежиться. Здесь меня ждала нарядно одетая Фрида.

— Слетаем? — шепотом спросила она.

— Потом, Фрида. Вечером.

Но вечером, как только начало темнеть, одна из фрейлин принесла от царицы записку:

«Очень нужно поговорить. Приходи к голубой беседке».

Сердце у меня учащенно забилось. Нет, это, пожалуй, не шутка. Пишет записочку, как впервые влюбившаяся девчонка? Но это объяснимо для сказочной девы. Наивна она еще в земной жизни.

Беседка находилась в глубине сада под огромным экзотическим деревом с крупными, как у магнолии, цветами. Его ветвистая крона клубилась подобно зеленой туче, и сейчас там наверняка непроглядная темь. «Впору и лоб расшибить», — с неудовольствием подумал я, подходя к дереву и уж не зная, как отнестись к свиданию. Шуточка? Если так, наговорю ей тут же дерзостей и завтра покину остров. Верная мне Фрида унесет на корабль к боцману и юнге — на волю, на морские просторы.

К моему удивлению, висевшие на ветвях цветы светились как голубые фонари и заливали полянку мягким сиянием. С цветка на цветок перелетали какие-то белые мотыльки — ночные опыляющие насекомые.

Из тьмы на поляну выступила Аннабель Лии словно шагнула из мглы веков… Узнал я ее! Узнал! Милый овал лица, ослепительно прекрасный лоб… Она! Подходила она ко мне робко, с каким-то мучительным ожиданием. И я начал догадываться:

— Вспомнила? И ты вспомнила? — Да. Мне кажется… Нет, уверена, что мы любили когда-то. Давным-давно. И как несчастны мы были… О, бедный ты мой рыцарь. Ты ли это?

— И похож, и не похож? Проверь.

— Но как? — улыбнулась она. — А, вот как. А ну-ка, скажи, как меня звали там, в старинном замке. Я-то вспомнила.

— Как-то на «Ли»… «Ли»… — морща лоб, бормотал я. И вдруг память мою пронзила ослепительная молния. — Физули! Физули!

— Вспомнил! Ты это! Ты! — ликовала Аннабель Ли и приникла ко мне.

Я обнял ее, целовал губы, щеки, милые длинные ресницы. Аннабель Ли разрыдалась.

— Что с тобой, подружка? Отчего плачешь?

— От счастья, — шептала она, глядя на меня сияющими глазами. — От счастья плачу. Ведь это первый поцелуй в моей многовековой жизни. Миллионы лет была сказкой, летала по всем Вселенным и ничего этого не знала.

— Неправда. Однажды, в этой или в какой-то другой Вселенной, ты уже была в прекрасном земном образе. Физули! Герцогиня де Грие!

— Ах, не говори об этом. — Лицо Аннабель Ли затуманилось грустью. — Горько вспомнить. Какие-то редкие встречи, поцелуи украдкой и наконец вечная разлука. Какими мы были несчастными!..

— Здесь будет по-другому. — Я усадил ее на скамейку, сел рядом и, стараясь развеселить Аннабель Ли, сказал: — Знала бы ты, с какой яростью, с каким клокотанием в груди шел я на это наше нынешнее свидание. Уверен был, что царица затеяла шутку, и собрался устроить вот под этим деревом жуткую сцену.

Аннабель Ли рассмеялась:

— Нет, хватит шуток. Пошутила однажды с одним юнцом и до сих пор раскаиваюсь.

— С кем же это ты позволила себе такие вольности? — Я свирепо сдвинул брови. — Назови имя этого негодяя. Я его вызову на дуэль.

— Не волнуйся, — улыбалась Аннабель Ли. — Ведь я была тогда сказкой. Прогуляемся по саду, и я расскажу, где это было.

Было это, оказывается, все на том же загадочном Лебедином озере. А я поведал о себе, о том, как бестелесным незримым духом скитался по жуткой мертвой Вселенной, о средневековом замке в черной космической пустоте и рыцарях зла. И вдруг Аннабель Ли ошеломила меня, оглушила вопросом:

— А что, если все это страшная сказка? До нашей нынешней и настоящей жизни ты, как и я, был всего лишь сказкой, чьей-то выдумкой…

— Не может быть! — испуганно воскликнул я и осекся, вспомнив старпома: «У этого дьявола все может быть».

— А почему это тебя расстраивает? Разве плохо? Быть может, все люди — это тоже чья-то выдумка.

— Выдумка природы! — подхватил я, вспомнив на сей раз капитана. — Это хочешь сказать? Согласен. Мы с тобой во всем равны. Ты в конечном счете такая же выдумка природы. Но выдумка, опосредованная человеком.

— Быть непосредственной выдумкой природы или опосредованной, — задумчиво говорила Аннабель Ли, — какая разница?

— Тебе бы сейчас в собеседники капитана, — пошутил я. — Какой бы разгорелся ожесточенный философский диспут.

— Ну нет, философ из меня никудышный, — рассмеялась Аннабель Ли. — Читала я как-то Гегеля и Канта. Ничегошеньки не поняла. Мне бы только музыку да танцы. Я ведь глупенькая и легкомысленная. Любишь такую?

В ответ я молча и крепко поцеловал ее. Бродили мы с Аннабель Ли по саду до самого рассвета. Из сада вышли на берег. Легкий ветерок морщинил зеркальную гладь воды. С востока на озеро тихо наплывало облако, серебристо пенившееся под лучами восходящего солнца. От облака отделились какие-то клочки тумана. Они снизились и, взмахнув крыльями, полетели над озером.

— Мои фрейлины ночевали в этом облаке, — пояснила Аннабель Ли. — Спрячемся. А то увидят нас, шушукаться будут.

— Сплетницы? — удивился я.

— Еще какие, — рассмеялась Аннабель Ли.

После завтрака я предложил ей и капитану посмотреть мою картину «На абордаж». В мастерской я подтащил картину ближе к окну, раздвинул шторы и увидел в глазах Аннабель Ли восторг и ужас.

— Потрясающе! — воскликнула она. — Эта картина пугающе гениальна.

— Вот именно. Пугающе, — нахмурился капитан. — Что с тобой случилось? Раньше в твоих картинах я видел что-то светлое, метафизические тайны и печально зовущие дали. А сейчас?

— Ты односторонен, капитан, — возразил я. — Вселенная не только светлый ангел, но…

— Но и дьявол, хочешь сказать? Понимаю. Ты увидел мир глазами старпома.

— Клевета, — обиделся я.

— Не веришь? А вот посмотри: один из пиратов, вот этот, с окровавленной саблей, похож на старпома.

— Неправда, — сказал я, но, приглядевшись, поразился: действительно похож!

— А мне картина нравится, — настаивала Аннабель Ли. — Не знаю, как насчет философии, но это высокое искусство.

— Да, — согласился капитан. — Картина совершенна. Даже гениальна.

— Она романтична! — воскликнула Аннабель Ли.

— И здесь не возражаю, — продолжал беспощадный капитан. — Но это зловещая романтика. Романтика зла и разрушения.

Услышал я от капитана еще немало безжалостных слов. Упомянул он, конечно, и о метафизическом ужасе. Раздосадованный и обиженный, я вышел на берег озера и увидел Фриду, явно поджидавшую меня.