Любовник - Авраам Иехошуа

И она рассмеялась. Она что-то недоговаривала, была взволнованна, что-то происходило с ней в последнее время, постоянно беспокойна, смотрит на меня испытующим взглядом. Я жду на пороге, повернув к ней голову.

– Что же я сказала? Что ты слышал?

– Да и впрямь какая-то путаница, я тоже еще не совсем проснулся.

– Ну что, например?

– Не помню, да и какое это имеет значение?

Она не отвечает, поудобней укладывается, как будто успокоилась. Я поворачиваюсь и выхожу из комнаты, захожу к Дафи, смотрю на нее спящую, влажный купальник еще валяется на полу у кровати, прохожу мимо рабочей комнаты и вижу царящий там беспорядок, почти как у Дафи. Вхожу на кухню, ставлю на огонь воду, нарезаю хлеб, вынимаю масло, творог и маслины, начинаю жевать стоя. Вода закипает, я делаю себе кофе, выхожу с чашкой и куском хлеба на балкон, сажусь на влажный от росы стул, медленно пью кофе и смотрю на мутное море, над которым поднимается желтоватый пар. Что делает там Дафи целыми днями? Со стороны залива слышатся звуки взрывов. Там расположен завод боеприпасов, и оттуда стреляют снарядами в море, чтобы проверить качество продукции. В моих руках – чашка с кофе, горьким, крепким кофе, который заставляет меня быстро стряхнуть с себя сон, но в голове никаких мыслей, просто сижу и жду, когда придет время ехать на работу, и вдруг рядом возникает Ася, в старом домашнем халате, преследуемая своими снами, уже умылась, заснуть ей так и не удалось, опирается о перила балкона, давит пальцами тяжелые капли росы.

– Ты все еще со своим сном?

– Да, как ты догадался? – Она краснеет. Вытаскивает из кармана халата смятую пачку сигарет и спички, зажигает сигарету, глубоко затягивается. – Странно, все время вспоминаю еще какие-то подробности. Такой ясный сон. Кто-то был там, одетый в белый халат, точно нарядился помощником врача, потому что врач уснул. Он дал мне питье и начал лечение какими-то деревянными инструментами, вроде тонкого шпателя, и правда никакой боли, все делал осторожно… Было так приятно… просто незабываемое впечатление…

– Кто это был?

– Кто-то незнакомый… не узнала его… просто какой-то молодой человек…

Я смотрю на часы. Она выходит, ставит на плиту чайник, идет помыться, воздух начинает накаляться, слышны голоса просыпающегося города. Наверно, будет хамсин. Она приходит с чашкой кофе и печеньем, чтобы присоединиться ко мне; давно уже не сидели мы вместе в такой ранний час. Она устраивается в углу балкона, в соломенном полуразвалившемся кресле, которое когда-то, во время траура, мы привезли для ее отца. В ее руке сигарета, лицо напоминает лицо ее старого отца, когда он сидел там в последние месяцы своей жизни с пледом на коленях, мрачно принимая людей, приходивших выразить ему сочувствие, попросить у него прощения.

Сидим молча. Каждый пьет свой кофе. Лицом к морю.

– Он придет сегодня?

– Да.

– Вы продвигаетесь?

– Потихоньку.

– Надо будет записывать часы его работы, улыбаюсь я, но она совершенно серьезна.

– Сколько он должен тебе?

– Я не помню, надо посмотреть счет… Еще немного, и мы будем должны ему…

Она не отвечает, уставилась в пол. Способна ли она еще влюбиться?

– Надо подсчитать… Может быть, мне пора уже вернуть ему машину.

– Уже? – тихо срывается с ее губ.

– Но если от него есть польза, можно и продолжать… Он помогает тебе?

– Да… помогает… Мы можем себе это позволить?

Этот страх передо мной, испуганный взгляд, обращенный ко мне. Жалость к этой маленькой, охваченной страстью женщине поднимается во мне. Я улыбаюсь ей, а она все так же серьезна.

– Что еще было в твоем сне?

– Сон? – Она уже забыла его. – Это все… Я проглотил остатки кофе, принес ботинки, чтобы надеть их на балконе, как обычно. Она напряженно следила за мной. Я причесался, пригладил бороду, сунул в карман бумажник с деньгами, ключи, она встала, идет за мной, провожает до двери, как собака, не знает, что с ней такое делается, как будто вдруг не может со мной расстаться. У двери я говорю:

– Сейчас вспомнил… ты сказала что-то вроде… «Любимый»? «Любимый»…

– Что? «Любимый»? – Она рассмеялась, смутившись. – Я сказала «любимый»? Не может быть…

Дафи

Я просто не поняла, сначала до меня не дошло, что дверь закрыта на ключ изнутри, кто же, кроме меня, закрывает двери в доме? Я с силой нажала на ручку и стала крутить ее, стараясь открыть дверь, подумала, что там что-то застряло. Даже не знаю, с чего я так на этой двери зациклилась, просто была немного не в себе, этот переход от яркого солнца к сумеркам дома как-то спутал все у меня в голове. Потому что сегодня я ушла с моря в полдень и вернулась домой, вдруг и мне надоела эта нирвана на морском берегу. Оснат перестала ходить с нами еще на той неделе, и только мы с Тали все не сдавались. Последние дни каникул, воздух стал каким-то странным, смесь хамсина с осенью, на небе облака, и я обнаруживаю, что Тали не хочет больше залезать в воду, даже бегать отказывается, просто лежит на песке, о чем-то думает, выставляя на всеобщее обозрение свое темное от загара, потрясающе красивое тело, на которое со всех сторон бросают не совсем невинные взгляды. Почти ничего не говорит, только улыбается этой своей отсутствующей, бессмысленной улыбкой. А берег постепенно пустеет, я смотрю на дома города, на шоссе с бегущими по нему машинами, и чувство одиночества охватывает меня, я начинаю думать, что если буду общаться только с ней, то стану такой же скучной. Сегодня я вскочила и сказала: «Я ухожу, надоело мне тут, ужасная скука». Но она не захотела уйти, я оставила ее, села в автобус и поехала домой, у меня накопилась потребность поговорить с кем-нибудь, я сразу же подошла к двери рабочей комнаты, ведь мама всегда там, и вдруг – дверь заперта.

Я отошла, вытащила ключ из моей двери, попробовала засунуть его в отверстие замка и тогда обнаружила, что с другой стороны вставлен ключ.

– Мама? – позвала я. – Мама?

Но ответа не было, даже ни шороха, и вдруг, ну и дура же я, в меня вселилась уверенность, что с ней что-то случилось, что ее убили; не знаю, с чего это вдруг возникла у меня мысль об убийстве, может быть, из-за этих многочисленных фильмов, которых я насмотрелась во время каникул, ничего менее ужасного, кроме как убийство, не пришло мне в голову; я начала рыдать, царапать дверь и стучать в нее что было силы.

– Мама! Мама!

И вдруг я услышала ее тихий ясный голос, не похожий на голос только что проснувшегося человека:

– Да, Дафи, что такое?

– Мама? Это ты? Что случилось?

– Ничего, я работаю.

– Так открой мне на минутку…

– Сейчас. Я тут должна закончить кое-что, не мешай мне…