Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России - Стивен Коен

Кроме того, когда станет ясно, что война не может быть выиграна на московских условиях, общественная поддержка прекратится, и Россия останется наедине со своими проклятыми вопросами. Кто, спросят её, и зачем второй раз за 5 лет послал тысячи молодых, необученных солдат умирать и калечиться в Чечню? Кто будет отвечать за гибель русских стариков, не сумевших убежать из Грозного? И даже (вопрос, который уже прозвучал) кто на самом деле заложил в московские дома гексоген, взрыв которого стал сигналом к началу кровопролития в Чечне?{173}. В русской истории подобные вопросы о преступлениях власти звучали не раз, но приводили они чаще всего не к появлению законов, ограничивающих произвол, а лишь к глубокому расколу в обществе.

Всё вышесказанное имеет непосредственное отношение к «демократическому переходу» власти к Путину и к тому, что за этим стояло. Не нужно обязательно разделять широко распространённую точку зрения, что с приходом Путина к власти вновь вернётся КГБ и Россия превратится в полицейское государство, чтобы понять, что это событие имеет особое историческое и политическое значение{174}.

Впервые в многовековой российской истории полицейского произвола кадровый офицер тайной полиции занял пост верховного руководителя страны. В своё время, после 20-летнего сталинского полицейского террора советская элита решила, что ни один кадровый офицер КГБ никогда не будет руководить страной, и это неукоснительно выполнялось. (Юрий Андропов, бывший советским лидером короткое время с 1982 г. по 1984 г., прежде возглавлял КГБ, но он не сделал карьеру в этом ведомстве, он был лишь партийный чиновник и заранее оставил свой пост, чтобы сменить умершего Брежнева){175}.

Почему же посткоммунистическая «демократическая» элита решила прервать эту царскую и советскую традицию? Как поведал читателям один московский информированный источник, «случайный приход» Путина не был случайным.

Предопределяющими стали две характерные черты социально-экономической реальности 90-х гг.: разграбление кучкой близких к Кремлю людей крупнейших богатств страны и, одновременно, обнищание, полное или частичное, большинства их сограждан. В связи с этим на передний план вышли и приняли беспрецедентно острую форму ещё две традиционных для России вещи: пресловутый вопрос «Кто виноват?» и страх пополам с презрением в отношении московской элиты к своему народу. Отсюда необходимость президента преторианского типа, способного использовать «тоталитарную силу» (как заявил один олигарх), если понадобится защитить тех, кто привёл его к власти{176}.

Это означает, однако, что «путинизм» должен обязательно стать «высшей и последней стадией грабительского капитализма в России»{177}. Ещё довольно молодой человек, Путин вполне может проявиться с другой стороны, неожиданной для его создателей. История знает немало политических лидеров, переступавших через себя ради интересов нации.

После формальной инаугурации в мае 2000 г. Путин начал править Россией, как послушный преемник и защитник прав олигархов. Ельцин получил иммунитет, олигархи — приостановку большинства расследований в отношении их деятельности. Но вскоре оказалось, что сложившаяся ситуация далеко не стабильна и, возможно, носит временный характер. В течение второй половины 2000 г. Путин явно колебался между предоставлением олигархам так чаемой ими амнистии и стремлением начать новые расследования по поводу их приватизационных сделок, финансовых операций и уклонения от уплаты налогов. Как действия будут развиваться дальше, какие последствия оно будет иметь для страны и Путина лично, пока неизвестно.

Что касается администрации Клинтона, то она заявила, и это заявление было немедленно подхвачено рядом учёных и журналистов, что победа Путина на выборах была победой американских целей и российско-американских отношений.

Если так, то речь идёт о странным образом изменившихся целях и отношениях.

В 1999–2000 гг. в Москве почти никто не сомневался, что путинские «антизападные инсинуации» носили популистский характер и были одним из решающих факторов его прихода к власти{178}. Но и на деле сегодня мало что осталось, если осталось вообще, от российско-американской «дружбы и стратегического партнёрства», столь широко декларируемых в 90-е гг. И хотя Путин быстро составил расписание встреч на высшем уровне с западными лидерами, включая встречу с президентом Клинтоном в Москве в июне 2000 г., а Дума наконец ратифицировала договор ОСВ-2, подобные шаги были в порядке вещей и во время «холодной войны».

Более существенно то, что приход Путина к власти обнажил одну из ложных посылок американской политики. Российские «либеральные» ценности и их носители из числа политического бомонда, которых администрация США поддерживала на протяжении всех 90-х гг., продемонстрировали ей свою иную сущность. Будучи уверены (как и бизнесмены и даже часть интеллектуалов), что осуществилась «их мечта о русском Пиночете», «молодые радикал-реформаторы» — Анатолий Чубайс, Борис Немцов, Сергей Кириенко — с готовностью сплотились вокруг Путина и его чеченской войны{179}. Даже неизменные сторонники вынуждены были признать, что их герои самым противоестественным образом бросились «в объятия военного национализма… усилив политическое влияние армии и разведывательных структур»{180}.

Между тем, администрация Клинтона по-прежнему продолжает рисковать потерять в России если не душу Америки, то её репутацию наверняка. Признав Путина так поспешно и некритически, правительство США подкинуло российским оппозиционным демократам ещё один вопрос: «Чем Путин так полюбился американским лидерам?» (Эти чувства продолжались до сентября 2000 г., когда американцы окончательно убедились в том, что Путин «не Борис»). По мере того, как нарастал (во всяком случае, так казалось) энтузиазм американской администрации по поводу продолжения «демократического перехода» после Ельцина, ответ становился всё более очевидным: «Запад прельщает перспектива русского Пиночета, способного гарантировать права западных инвесторов в России»{181}.

Все эти факторы, лежащие в основе феномена Путина, от разграбления и обнищания страны до войны, требований «твёрдой руки» и антиамериканизма, были логическими, а не «противоестественными» последствиями «великого перехода». Таким образом, американский крестовый поход за изменение чужой цивилизации закончился катастрофой в посткоммунистической России и «холодным миром», или, что звучит ещё хуже, отношениями США с охваченной кризисом ядерной страной.

Часть III.

На пути к новой российской политике 

Опыт 90-х гг. убедительно показывает, что по настоящему успешное возрождение нашей Родины не может быть достигнуто без чрезмерных издержек простым переносом заимствованных из иностранных учебников абстрактных моделей и схем на российскую почву… Россия не скоро станет, если вообще когда-нибудь станет вторым изданием, скажем, Соединённых Штатов или Англии.

Только с наступлением ночи сова Минервы расправляет крылья

Соединённые Штаты отчаянно нуждаются в новой и фундаментально иной политике по отношению к посткоммунистической России. Вдохновлявшаяся миссионерскими идеалами политика 1990-х гг. не достигла ни одной из принципиальных целей. Став не только крупнейшим провалом со времён войны во Вьетнаме, она ещё и способствовала появлению, в итоге, новых, беспрецедентных угроз и опасностей. На пороге двадцать первого века Россия, американо-российские отношения и международная ядерная безопасность находятся в значительно худшем положении, чем десять лет назад.

Выработать новую политику будет непросто. Для этого потребуется пересмотр взглядов на посткоммунистическую Россию, а также президент, который захочет и сможет обеспечить этому процессу необходимую поддержку, начав с того, что скажет правду о том, как в действительности обстоит дело с Россией и американо-российскими отношениями. Существовавшие, но упущенные возможности делают значительно более трудным достижение значимых для США целей, чем это было в начале 90-х гг. Более того, легионы защитников провалившегося крестового похода в Россию в правительстве, в академическом мире и средствах массовой информации будут продолжать противиться каким-либо фундаментальным изменениям. Перед тем, как обратиться к сущности новой российской политики США, необходим обзор пагубных последствий прежней — в особенности той, которая проводилась в годы администрации Клинтона.