Бэкап Междумирье - Ал Коруд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опять же – опричнина, русские в целом люди зверски топтали собственный же народ. Петр наш Алексеевич, прозванный еще при жизни Великим, людишек в совершенно ненужных войнах сжег прорву. Не жалел ни себя, ни вельмож, ни обычного мужика, чтобы воплотить собственные мечтания. Русский посконный и зажиточный север пустил по ветру, поморов забрил в матросы, где они и сгинули, воюя за немецкие интересы. «Большой политик!» Так что про старину не надо. Тяжко жил русский человек, поэтому всегда был готов бунтовать.
Что это меня вдруг на исторические темы повело? Да просто бесит, когда социальные завоевания, полученные от предков и данный готовым еще с детства технологичный прогресс совершенно не ценят, смотрят на кривое зеркало, привитое чужаками, и плюют в реальную жизнь. Все эти мифы о прекрасном прошлом и ужасном настоящем от нашей общей безграмотности и необразованности. Быть темным человеком выгодно, ты как бы находишься в популярном тренде, не выделяешься из толпы. Вот скажи слово поперек и понесется… Так что живем пока настоящим и ценим то, что у нас есть.
Мы с Машей уже неделю как в бегах. Пока нам удается оставлять сотрудников органов в дураках, сбили крепко их со следа, которого практически и не осталось. Вездеход лежит на дне Волги, наша старая одежда и документы брошена в Костроме и ничего особого о нас рассказать не могут. У меня существует местный двойник, Маша вынырнула ниоткуда, там же растворилась. Только есть факты о моих фронтовых заслугах и смутные догадки о том, зачем и откуда мы пришли. Очень уж мутные... ха-ха!
Народ же здесь хороший, добрый народ. Поэтому, наверное, и вспомнил о своем оголтелом безвременьи, где человек человеку волк. Вот и в этой деревне нас приютили без лишних вопросов. Даже документов толком не рассматривали. Я по виду фронтовик, Мария медсестра, все вроде предельно ясно. С транспортом сейчас в целом хреново, вот оказией ждем машину в сторону станции. В холод даже десять километров большое расстояние. Зима же сей год выпала суровой.
- Водички вот принес!
В комнату зашел Семеныч, так себя отрекомендовал хозяин дома, колоритный такой семидесятилетний старик. Настоящий дед, как и положено чуть согнутый временем, с седой роскошной бородой, с подслеповатыми глазенками. Вот только бодрости в нем было на иного молодого оболтуса. Он решительно поставил закопчённый чайник на плиту и двинулся к старинному буфету. Громоздкое произведение столярного искусства, наверное, было гордостью всей семьи. В эту эпохе еще в ходу массивная мебель, созданная, казалось, на века.
- Вот этот сбор заваришь. Сам травки собираю, да и тебе по болезни будет польза. Я пока лягу, полежу, утомился что-ль.
- Лежите дедушка, - почему-то Маша называла старика именно так, а он её внучкой. Мне поначалу это было странно, но потом прикинул, что по тутошним временам такая взрослая внучка - это норма.
Я открыл пакет и принюхался. И в самом деле, травы. У меня лично ботанический кретинизм, очень сложно запоминаю названия различных трав и соцветий. Бывшая жена часто шпыняла меня тем, что я не разбираюсь в цветах. Так по мне они и так красивы и ладно!
- Вася, как там на войне?
Вопрос прозвучал, с одной стороны неожиданно, с другой — ожидаемо. Оба зятя Семеныча были сейчас в армии, но не на передовой. Один моторист, работал на тракторной станции, служит в ремонтном батальоне, другой был железнодорожником. Ну, правда, я то знал, что такие, казалось бы, тыловые должности в текущей войне ничего не значат. Даже в этой деревушке летом наблюдали американские самолеты.
- А что на войне, Семеныч? Воюют!
- Да это понятно. Страшно поди сейчас, стокма новой техники?
- А когда солдату было не страшно, дед? Наверное, и богатыри русские от страху срались, но супостата били.
- Это ты правильно заметил, что били, - дед оживился и даже присел на промятом диванчике. – Бойся, но сражайся! Так нас в ту Великую учили! Помню, стояли мы у Барановичей, в обороне. Как раз немчура тогда в первом разе газ пустила. Никто ж не разумел, что тодысь делать! Мне свезло, я с робятами на пригорок взобрался. Кто из солдатиков в канавы и окопы укрылся, все померли. Страшно помирали, эх! Легкие наземь выкашляли, дохтура ничче поделать не могли. Чегой-то только человек и не придумает для смертоубийства.
- Да, страшный зверь – человек.
- Не, не зверь он. Он природу свою ангельскую поганит, а это грех. Большой грех!
Дед у нас был набожным, в этом слое к церкви отношение такое – есть и ладно, только воли сильно не давали и налогами обложили. По мне, это и честнее, попы были с народом, без пафоса и излишеств служили прихожанам, неся все тяготы невзгоды вместе. Священник, как и художник должны быть голодными!
Вскоре чайник вскипел, и мы стали вечерять. От нас Семеныч принял только банку рыбных консервов, любил он шпроты, еще с той войны. Последние месяцы служил в Прибалтике, вспоминал о ней с удовольствием. На столе появился чугунок с теплой картошечкой в мундире, квашеная капуста, грибочки и моченые яблочки. Немудреная такая деревенская закуска.
- Садитесь, гости дорогие. Клавдия наказала, чтобы я вас хорошенько накормил.
Клавдия была его дочкой, ушла на ночную смену в коровник. Все в семье работали, старший внук на железной дороге, а младших внучек
