Город - Уильям Фолкнер

- Ладно, ладно, - сказал дядя Гэвин. Но глядел он на Рэтлифа. - Ну? сказал он.

- Сам не знаю, - сказал Рэтлиф. - Знаю только одно - слава богу, что я не Монтгомери Уорд Сноупс.

- Да, - сказал дядя Гэвин. - Пусть только судья Лонг увидит этот чемодан...

- Конечно, - сказал Рэтлиф. - Это уж дело Сэма. Нет, Монтгомери Уорд своего дядюшку Флема должен бояться, только он этого, как видно, пока не понимает. Да и нам его надо опасаться. Пока он только за деньгами гнался, мы хоть знали, о чем нужно догадываться, хоть и понимали, что сразу не догадаться. Но на этот раз... - Он поглядел на нас, моргая.

- Ладно, - сказал дядя Гэвин. - Как же быть?

- Помните анекдот, как один человек нашел свою заблудившуюся собаку? Он просто сел, представил себе, куда бы он сам убежал, будь он собакой, встал, пошел туда, нашел свою собаку и отвел домой. Так вот. Положим, мы с вами - Флем Сноупс. У нас есть возможность избавиться от нашего - как бишь это говорится?.. - непрезентабельного... от непрезентабельного племянника, упечь его в тюрьму. Только мы теперь - вице-президент банка и не можем допустить, чтобы все узнали, что племянник, хоть и непрезентабельный, тайно показывает французские картинки. А судья, что упечет его в тюрьму, тот самый, который сказал Уилберу Провайну, что посылает его в Парчмен не за то, что он делал виски, а за то, что его жена таскала воду за полторы мили. - Он поморгал, глядя на дядю Гэвина. - Вы правы. Не "что?", а "как?" - вот правильная постановка вопроса. И, поскольку вы человек не корыстный, а у него хватило ума не предлагать денег Хэбу Хэмптону, мы просто не знаем, что это за "как". Разве только теперь, когда он сделался важной шишкой у баптистов, он стал уповать на провидение.

Может, он и уповал на провидение. Как бы то ни было, оно ему помогло. Было это на другое утро, часов в десять; мы с дядей Гэвином как раз выходили из кабинета, чтобы ехать на Уайотт-Кроссинг, где случилась какая-то передряга из-за тяжбы по поводу налога на осушительные канавы, и вдруг вошел мистер Хэмптон. Он, казалось, насвистывал что-то сквозь зубы, веселый и беззаботный, вроде бы свистел, только никакого звука не получалось, не говоря уж о мотиве. - Доброе утро, - сказал он. - Вчера, когда мы были в этой студии и я шарил среди бутылок на полке в поисках спиртного или чего-нибудь горючего...

- Ну, - сказал дядя Гэвин.

- Сколько бутылок и банок я открыл и понюхал? Вы ведь там были. Вы видели.

- Кажется, все до единой, - сказал дядя Гэвин. - А что?

- Мне тоже так казалось, - сказал мистер Хэмптон. - Но я мог ошибиться. - Он смотрел на дядю Гэвина своими колючими глазками и все так же беззвучно свистел сквозь зубы.

- Ну, теперь вы нас подготовили, - сказал дядя Гэвин. - Привели нас в должное взволнованное состояние. Говорите же.

- Сегодня утром, часов в шесть, мне позвонил Джек Креншоу (мистер Креншоу был разъездным налоговым сборщиком и все еще охотился за самогоном в нашем округе). Он попросил меня прийти в эту студию как можно скорее. Они были там вдвоем и уже обыскали ее. В двух галлонных кувшинах из тех, что стояли там на полке, которые я вчера открыл и нюхал, и там тогда не было ничего, кроме проявителя "кодак", сегодня утром было самогонное кукурузное виски, хотя, говорю вам, я мог ошибиться и пропустить эти кувшины. Я уж не говорю еще о пяти галлонах в керосиновом бачке, стоявшем за печкой, я вчера его не понюхал по той простой причине, что его там не было, когда я заглянул за печь, иначе я не стал бы нюхать бутылки на полке, искать, на чем сжечь эти картинки. Хотя, как вы говорите, я мог ошибиться.

- Нет, это вы так говорите, - сказал дядя Гэвин.

- Может, вы правы, - сказал мистер Хэмптон. - В конце концов я вынюхиваю самогонку в этом округе с тех самых пор, как меня в первый раз выбрали шерифом. И с тысяча девятьсот девятнадцатого года я так насобачился, что мне и нюхать теперь не надо: я чую ее в тот же миг, как оказываюсь там, где ее не должно быть. Не говоря уж об этом полнехоньком пятигаллонном бачке, который стоял так, что я непременно споткнулся бы об него и упал, когда старался дотянуться до полки.

- Ну, - сказал дядя Гэвин. - Дальше.

- Все, - сказал мистер Хэмптон.

- Как он туда пробрался? - спросил дядя Гэвин.

- Он? - сказал мистер Хэмптон.

- Ну ладно, - сказал дядя Гэвин. - Пускай "они", если вам так больше нравится.

- Я и сам об этом думал, - сказал мистер Хэмптон. - Этот самый ключ. Я сказал - этот самый, потому что даже у такого дурака хватило ума не прятать ключ от своей студии, а носить его с собой, на шее.

- Ах, вот оно что, - сказал дядя Гэвин.

- Ага, - сказал мистер Хэмптон. - Я этот ключ сунул в ящик, где держу всякие такие штуки, наручники и запасной револьвер. Кто угодно мог войти, пока меня и мисс Эльмы не было (это его секретарша, вдова, ее муж был шерифом до мистера Хэмптона), и взять его.

- Или взять револьвер, - сказал дядя Гэвин. - Право, вам следует запирать свой кабинет, Хэб. Когда-нибудь вы оставите там свой шерифский значок, а когда вернетесь, увидите, что какой-нибудь мальчишка на улице арестовывает людей.

- Может, оно и верно, - сказал мистер Хэмптон. - Ну так вот, - сказал он. - Кто-то взял этот ключ и принес туда виски. Может, это кто-нибудь из них, кто-нибудь из тех, как сказал этот проклятый Гровер Уинбуш, что съезжаются с четырех округов, чтобы по ночам пускать слюни, глядя на эти чертовы картинки.

- Как хорошо, что вы хоть чемодан заперли. Он ведь до сих пор у вас, потому что мистер Гомбольт еще не вернулся, верно?

- Верно, - сказал мистер Хэмптон.

- А Джека Креншоу и его приятеля интересует как раз виски, а не фотографии. Значит, вы еще никому не передали этот чемодан.

- Верно, - сказал мистер Хэмптон.

- Но вы это сделаете? - сказал дядя Гэвин.

- А вы как думаете? - сказал мистер Хэмптон.

- Так же, как и вы, - сказал дядя Гэвин.

- В конце концов одного виски вполне достаточно, - сказал мистер Хэмптон. - А если и нет, то нам довольно показать судье Лонгу одну их этих фотографий перед тем, как он вынесет приговор. К черту, - сказал он. Ведь это Джефферсон. Мы здесь живем. Джефферсон важнее всего, важнее даже удовольствия проучить этого распроклятого...

- Да, - сказал дядя Гэвин. - Я это уже слышал. - И мистер Хэмптон ушел. Нам оставалось только ждать, и ждали мы недолго. Не приходилось ломать себе голову, много ли Рэтлиф слышал, потому что было заранее известно, что он слышал все. Он закрыл за собой дверь и остановился на пороге.

- Отчего вы не сказали ему вчера про Флема Сноупса? - спросил он.

- Оттого что он дал Флему Сноупсу или еще кому-то войти прямо в свой кабинет и украсть ключ. Хэб уже больше не может позволить себе смотреть сквозь пальцы на преступления, - сказал дядя Гэвин. Он сложил бумаги в портфель, закрыл его и встал.

- Вы уходите? - спросил Рэтлиф.

- Да, - сказал дядя Гэвин. - Надо ехать на Уайотт-Кроссинг.

- И вы не подождете Флема?

- Он сюда больше не придет, - сказал дядя Гэвин. - Не посмеет. А то, ради чего он вчера хотел дать мне взятку, все и так произойдет, но уже без взятки. Прийти же снова, чтобы разнюхать, он не посмеет. Придется ему ждать и услышать о результате вместе со всеми. Он это знает. - Но Рэтлиф все загораживал дверь.

- Наша беда в том, что мы никогда не оцениваем Флема Сноупса правильно. Сперва мы сделали ошибку, не оценив его вовсе. Потом сделали ошибку, переоценив его. А теперь мы снова собираемся сделать ошибку, недооценив его. Если человек просто хочет денег, ему, чтобы удовлетвориться, надо только сосчитать их, положить куда-нибудь в надежное место, и дело с концом. Но он теперь узнал, как приятно обладать этим новым сокровищем, а тут уж дело другое. Это все равно как наслаждаться теплом зимой, или прохладой летом, или миром, или свободой, или довольством. Это нельзя просто сосчитать, надежно запереть где-нибудь и забыть, покуда не захочется снова взглянуть. Об этом надо все время заботиться, все время помнить. Это должно быть у всех на виду, иначе этого все равно что нет.

- Чего нет? - сказал дядя Гэвин.

- Того нового открытия, которое он только что сделал, - сказал Рэтлиф. - Можете называть это гражданской добродетелью.

- Отчего же, - сказал дядя Гэвин. - Вы думали назвать это как-то иначе? - Рэтлиф глядел на дядю Гэвина пристально, с любопытством; он словно ждал чего-то. - Ну, дальше, - сказал Гэвин. - Я вас перебил.

Но Рэтлиф уже ничего не ждал. - Да, да, - сказал он. - Он придет к вам. Должен будет прийти, чтобы убедиться, что и вы все поймете, когда время наступит. Может, он до вечера будет крутиться где-нибудь поблизости, чтобы, как говорится, пыль осела. А потом придет, чтобы, по крайней мере, показать, как прогадал тот, кто его хочет отстранить.

Так что в Уайотт мы не поехали, но на этот раз Сноупса недооценил сам Рэтлиф. Не прошло и получаса, как мы услышали на лестнице его шаги, а потом дверь отворилась, и он вошел. На этот раз он не снял свою черную шляпу; он сказал только: "Доброе утро, джентльмены", - подошел к столу, бросил на него ключ от студии Монтгомери Уорда и пошел назад к двери, а дядя Гэвин сказал: