До горького конца - Мэри Брэддон

— Нет, ты должна непременно свозить ее в Лондон лишь только мы уберемся с хмелем, Ганна, и посоветоваться там с хорошим доктором.

— Я вовсе не против этого. Что пользы тревожиться, и, может быть, напрасно, словами мистера Гомфри. Он любит преувеличивать. Если ему пожалуешься на головную боль, он сделает такое лицо, как будто осталось только призвать гробовщика.

— А я вот что думаю, мать, — обратился Джемс Редмайн к жене после небольшой паузы, — нет ли у девушки чего на уме? Не тоскует ли она о чем-нибудь?

— Тоскует! О чем ей тосковать? Живет на всем готовом, палец о палец не ударит, если самой не вздумается. Она во всю жизнь не испытала никакого горя, кроме разлуки с отцом. Почему тебе пришел в голову такой вздор, Джемс?

— Не знаю. Девушки вообще мечтательницы, а этот господии, мистер Вальгрев, ухаживал за ней и много разговаривал с ней Очень может быть, что он вбил ей в голову какую-нибудь нелепую фантазию, говорил ей комплименты, а она вообразила, что он влюблен в нее, — робко прибавил мистер Редмайн. Он укорял себя в душе за свое поведение в течение недели отсутствия своей жены, когда Грация и жилец благодаря ему пользовались полною свободой. Мистрис Редмайн сердито прервала его.

— Ухаживал за ней! — воскликнула она. — Я знаю только что в моем присутствии я не допускала ничего подобного и грех сказать, чтобы мистер Вальгрев вел себя неприлично. Он, конечно, был внимателен с Грацией. Она хорошенькая девушка и мимо нее нельзя пройти, не заметив ее. Но я уверена, что он не говорил ей никакого вздора и вел себя как джентльмен.

— Тебе лучше знать, Ганна, — сказал фермер покорно. — Мне только не нравится, что Грация ходит, повесив голову. Это неестественно.

— Это слабость и больше ничего, Джемс. Пусть она пьет чай из этого хмеля, который я для нее приготовила, и ты увидишь, как она скоро поправится. Нет ничего полезнее кружки хмелевого чая утром, но ведь девушки упрямы и хотят, чтобы лекарство было сладким, как варенье.

Этим и кончилось совещание супругов. Состояние здоровья Грации казалось изменчивым. Бывали дни, когда она пыталась подавить свое горе и казаться веселою и оживленною, но большей частью ходила как убитая. Когда дядя и тетка начинали расспрашивать ее, она отговаривалась головною болью и не хотела ни в чем сознаться. Однажды добрый Джемс Редмайн отвел ее в сторону и спросил с искренним участием, глубоко ее тронувшим, нет ли у нее какого горя, во она отвечала ему: какое может быть у меня горе?

— Вы все так добры со мной, милый дядя, — сказала она, — и если бы только отец мой был дома, я была бы вполне счастлива.

Ответ был неопределенный, но Джемс Редмайн им удовольствовался и отправился к жене с видом радостного торжества.

— Я все разузнал, мать, — объявил он. — Грация тоскует об отце, она сама сейчас созналась мне в этом.

— Очень глупо с ее стороны, — отвечала мистрис Джемс, не любившая узнавать что-нибудь из вторых рук. — Ее тоска не ускорит возвращения Ричарда ни на один день и не обогатит его ни одною лишнею унцией золота. Лучше пила бы мой чай и заботилась о своем здоровье, чтобы он мог порадоваться на нее когда возвратится домой.

Прошло три недели после отъезда мистера Вальгрева — целая вечность страдания для Грации — корда его посылка прибыла в Брайервуд. Пакет был адресован его почерком, который был хорошо знаком Грации по заметкам в книгах, которые он давал ей читать и по бумагам, оставшимся на его столе. Судьба благоприятствовала ей в минуту получения. Она вышла на встречу почтальону, ничего не ожидая, ни на что не надеясь. От мистера Вальгрева она не ждала никаких известий. Разве он не сказал ей положительно, что между ними все будет кончено с его отъездом из Брайервуда? А она была слишком простодушна, чтобы считать его способным поколебаться. Он сказал, что честь обязывает его расстаться с ней, и он покорится этой необходимости, думала она.

Ее сердце сильно замерло, когда она увидела пакет. Как стрела облетела она вокруг дома и не остановилась, пока не добежала до старого кедра, под которым так часто наслаждалась опасным счастием с ним. Тут она опустилась на скамью и дрожащими пальцами разорвала пакет.

В пакете был синий бархатный футляр, который сам по себе должен был показаться драгоценностью такой девушке, как Грация, а в футляре на белой атласной подушке покоился медальон, такой чудный медальон, что у нее захватило дух при взгляде на него, и она сидела и смотрела вне себя от восторга.

Она открыла его и увидела букет эмалевых незабудок. Красиво, очень красиво, но с какою радостью променяла бы она эту картинку на его портрет или на прядь его волос! Она положила свою драгоценность на лавку около себя и распечатала письмо.

Клочок бумаги тотчас же привлек ее внимание. «Между медальоном и колечком есть пружинка, нажмите ее и вы увидите мой портрет». Прочитав эти слова, она вскрикнула от радости и начала искать пружинку, нашла ее и вскрикнула еще громче, все забыв от восторга, когда увидала его портрет. Искусный колорист польстил мистеру Вальгреву, темному цвету лица был придан итальянский оттенок, серые глаза были окрашены ультрамарином, и лицо на портрете казалось десятью годами моложе, чем в действительности. Но Грация этого не заметила. Лицо, казавшееся ей прекраснейшим в мире, было идеализировано на портрете не более, чем она идеализировала его в уме своем с тех пор, как полюбила его обладателя. Но увидев Губерта Вальгрева в первый раз, она не заметила ничего особенного в его наружности.

Насмотревшись, наконец, вдоволь на портрет сквозь слезы, застилавшие ее глаза, покрыв стекло восторженными поцелуями, она спрятала медальон и прочла письмо.

Оно обмануло ее ожидания. Это было только письмо благодарного жильца к своим бывшим хозяевам. Ни слова о прекрасном прошлом. Грация заплакала.

«Я очень благодарна ему за портрет, — сказала она себе, — но мы расстались навсегда, я никогда, никогда не увижу его опять».

Портрет пробудил в ней новые надежды, письмо разрушило их. Утешительно было хоть то, что такое письмо можно было показать тетке и носить медальон открыто. Она взяла синий футляр и письмо и отразилась прямо к тетке, которую нашла в молочне.

— Посмотрите, тетушка, какой подарок я получила сейчас.

— Опять какая-нибудь подушка для булавок или закладка для книг от одной из ваших подруг.

— Взгляните, тетушка, — сказала Грация, открывая медальон.

— Боже ты мой! — воскликнула мистрис Джемс, взглянув на медальон. — Где это вы взяли?

— Мистер Вальгрев прислал, тетушка. Вот его письмо.

Мистрис Джемс вырвала письмо из рук племянницы и принялась читать его вслух, взвешивая каждое слово и перечитывая некоторые выражения, что показалось Грации очень обидным; от письма мистрис Джемс обратилась к медальону и долго рассматривала его; между тем Грация стояла в страшном опасении, что она найдет тайную пружинку.