Случайная вакансия - Джоан Роулинг

— Такое дело надо перекурить, — сказал Пупс, зажав сигарету в зубах и похлопывая себя по бёдрам, хотя прекрасно знал, что конверт лежит у него в нагрудном кармане. — Вот. — Открыв клапан, он показал Эндрю содержимое: бурые зёрна размером с горошины чёрного перца в грубом порошке раскрошенных стеблей и листьев. — Называется сенсимилья.

— Это ещё что?

— Почки и побеги неопылённой конопли, — объяснил Пупс. — Приготовлено специально для вашего наслаждения.

— Чем она отличается от обычной дури? — спросил Эндрю, которому Пупс пару раз приносил в «каббину» восковые кусочки чёрной смолы каннабиса.

— Просто дымок другой, — ответил Пупс, загасив свою сигарету, достал из кармана упаковку папиросной бумаги и слепил вместе три листочка.

— У Кирби взял? — поинтересовался Эндрю, вороша пальцем и нюхая бурую смесь.

Все знали, что у Ская Кирби всегда можно разжиться наркотой. Он учился на класс старше. Его деда, старого хиппаря, не раз привлекали за выращивание анаши.

— У него. Кстати, есть один тип, зовут Оббо, — добавил Пупс, вытряхивая табак из сигарет на папиросную бумагу, — в Филдсе живёт, так у него можно достать абсолютно всё. В том числе и герыч.

— Не, герыч не надо, — возразил Эндрю, не сводя глаз с Пупса.

— Никто и не предлагает, — сказал Пупс, высыпая сенсимилью поверх табака.

Скрутив косяк, он лизнул край бумажного квадратика и тщательно утрамбовал содержимое.

— Кайф, — с довольным видом протянул он.

Свою новость он хотел предварить употреблением сенсимильи — для разогрева.

Взяв у Эндрю зажигалку, он сжал косяк губами, раскурил и глубоко, вдумчиво затянулся, а потом выдохнул длинную голубую змейку дыма и повторил этот процесс ещё раз.

— Мм, — протянул он, задерживая дым в лёгких, и передразнил Кабби, которому Тесса как-то подарила на Рождество справочник сомелье: — Пряный букет. Сильное послевкусие. С нотками… зараза… — Хоть он и сидел, его качнуло; он выдохнул и захохотал. — Курни.

Эндрю наклонился к нему и взял косяк, ухмыляясь от предвкушения и от вида блаженной улыбки Пупса, которая совершенно не вязалась с его обычной, насупленной, как при запоре, миной.

Он затянулся и сразу почувствовал, как от его лёгких исходит удивительная сила, которая снимает напряжение и придаёт лёгкости. Ещё одна затяжка — и его разум будто встряхнули, как перину, разровняли каждую складочку, и всё стало гладко, просто и хорошо.

— Кайф, — эхом повторил он за Пупсом и заулыбался звукам своего голоса.

Вкладывая косяк в нетерпеливые пальцы Пупса, он смаковал ощущение полного благополучия.

— Хочешь, расскажу кое-что клёвое? — предложил Пупс, непроизвольно ухмыляясь.

— Валяй.

— Я вчера её трахнул.

Эндрю чуть не спросил «кого?», но его затуманенный рассудок подсказал: Кристал Уидон, естественно, Кристал Уидон, кого же ещё?

— Где? — задал он дурацкий вопрос, хотя интересовало его совсем другое.

Всем своим закованным в траурный костюм телом Пупс вытянулся ногами к речке. Эндрю без единого звука вытянулся в противоположном направлении. В детстве, оставаясь друг у друга ночевать, они всегда спали «валетиком». Уставившись в каменный потолок, под которым медленно плыл голубой дым, Эндрю сгорал от нетерпения.

— Я сказал Кабби и Тесс, что еду к тебе, — смотри не проболтайся, — предупредил Пупс. Он сунул косяк в протянутую руку Эндрю, а потом сцепил на груди свои длинные пальцы и стал слушать собственный рассказ. — А сам на автобус — и в Поля. Встретились у винного.

— Возле бензоколонки? — уточнил Эндрю.

Он сам не мог понять, к чему задаёт такие идиотские вопросы.

— Ну да, — подтвердил Пупс. — Пошли мы с ней к складам. Там есть общественная уборная, а за ней скверик, деревья. Тихо, народу никого. Уже темнело.

Он сменил позу и отдал хабарик Эндрю.

— Вставить было труднее, чем я думал, — сообщил Пупс, и Эндрю замер; хотел заржать, но побоялся упустить откровенные подробности. — Когда я пальцами к ней залезал, и то мокрее было.

У Эндрю из груди поднялся смешок, но застрял на полпути.

— Еле-еле вставил. Не думал, что у неё такая тугая.

Эндрю видел, как над тем местом, где полагалось быть голове Пупса, поднимается струйка дыма.

— Кончил секунд через десять. Когда вставишь как следует, это уже такой кайф.

И снова Эндрю подавил смешок, ожидая продолжения.

— Я в презике был. Лучше бы, конечно, без него.

Хабарик перешёл к Эндрю. Сделав затяжку, Эндрю призадумался. Еле-еле вставил; кончил через десять секунд. Не так чтобы очень, но он бы за это отдал всё. Он вообразил распластавшуюся перед ним Гайю Боден и тихо застонал; хорошо ещё Пупс не услышал. Задыхаясь от эротических видений, попыхивая хабариком, Эндрю не мог унять эрекцию, хотя наваливался животом на согретый его телом клочок земли и старательно прислушивался к мягкому речному течению в считаных футах от своей головы.

— Что в этой жизни главное, Арф? — спросил Пупс после долгой мечтательной паузы.

Ощущая приятное головокружение, Эндрю ответил:

— Секс.

— Ага, — радостно подхватил Пупс. — Главное — потрахаться. Инстик… инстинкт продолжения рода. Долой презики. Плодитесь и размножайтесь.

— Ага, — подтвердил Эндрю и наконец засмеялся.

— И смерть, — продолжил Пупс. Его поразил вид гроба: такие тонкие стенки отделяли настоящее мёртвое тело от этих любопытных стервятников. Правильно он сделал, что не стал дожидаться похорон. — Она тоже кое-что значит, верно? Смерть.

— Ага. — Эндрю воображал битвы, автокатастрофы, гибель в ореоле скорости и славы.

— Ага, — сказал Пупс. — Потрахаться и умереть. Что ещё нужно? Потрахаться и умереть. Вот это жизнь.

— Потрахаться — и постараться не умереть.

— Или постараться умереть, — размышлял Пупс. — Как некоторые. Кто рискует.

— Ага. Кто рискует.

Они опять помолчали; к ним в укрытие проникал туман с холодом.

— И музыка, — негромко добавил Эндрю, следя глазами за движением голубого дыма под тёмным скалистым потолком.

— Ага, — откуда-то издалека проговорил Пупс. — И музыка.

Мимо «каббины» стремительно бежала река.

Часть вторая

7.33 Добросовестное толкование вопросов, относящихся к сфере общественных интересов, не влечёт за собой судебного преследования.

I

Могилу Барри Фейрбразера поливало дождём. Надписи на карточках поплыли. Мощному подсолнуху Шивон назойливые струи были нипочём, зато лилии и фрезии Мэри поникли, а потом и осыпались. Весло из хризантем потемнело и стало подгнивать. От дождя в реке прибыло воды, по канавам побежали ручьи, крутые улочки Пэгфорда заблестели и сделались опасно скользкими. Окна школьного автобуса запотели; подвесные кашпо на Центральной площади приобрели неопрятный вид; по дороге домой с работы Саманта Моллисон, включив дворники, попала в небольшую аварию.

В дверях дома миссис Кэтрин Уидон на Хоуп-стрит трое суток торчала газета «Ярвил энд дистрикт», промокшая настолько, что читать её уже было невозможно. В конце концов Кей Боден, инспектор социальной службы, вытащила её из прорези почтового ящика и, приподняв ржавый клапан, заглянула в прихожую: старушка лежала под лестницей, раскинув руки и ноги. Вызванный полицейский вскрыл дверь, и миссис Уидон на «скорой» увезли в Юго-Западную клиническую больницу.

А дождь лил как из ведра, и маляр, приглашённый закрасить вывеску на здании бывшего обувного магазинчика, вынужденно приостановил работу. Непогода бушевала день и ночь, по Центральной площади бродили горбуны в дождевиках, а на узких тротуарах то и дело сцеплялись зонты.

Говарда Моллисона успокаивал стук дождя по тёмному оконному стеклу. Сидя у себя дома, в кабинете, где прежде была спальня его дочери Патриции, он изучал сообщение, которое пришло по электронной почте из редакции местной газеты. Редакция собиралась опубликовать статью советника Фейрбразера, выступавшего за сохранение предместья Филдс в составе Пэгфорда, но в интересах объективности выражала надежду, что в следующем номере кто-нибудь из членов местного совета выскажет иную точку зрения.

«Тебе там не икается, Фейрбразер? — удовлетворённо говорил про себя Говард. — Ты, небось, думал, что твоя взяла…»

Закрыв почту, он обратился к небольшой стопке бумаг на письменном столе. Это были стекавшиеся тонкой струйкой требования организации выборов для заполнения случайной вакансии. По закону для проведения выборов достаточно было девяти голосов, а поступило уже десять. Он ознакомился с каждым из них, краем уха ловя доносившиеся из кухни обрывки разговора жены с его партнёршей по бизнесу: они подробно обсуждали нашумевшую историю о том, как старая миссис Уидон пролежала больше суток без сознания и чудом была обнаружена.