Замок Фрюденхольм - Ганс Шерфиг

В городе Кёге к фрюденхольмским штурмовикам присоединился другой автобус с братьями по расе. В Роскилле окружной руководитель посадил штурмовиков уже в три автобуса. Из Роскилле выехала целая колонна машин со штурмовиками, готовыми смести с лица земли существующую систему. По дороге к столице они пели:

Пусть сталь пока в ножнах лежит,Мы знаем, час пробьет.И наши длинные ножиТогда мы пустим в ход!

30

Прежде чем направиться в Форум для встречи со своими национал-социалистскими собратьями, фюрер из Боврупа вместе с цветом дворянства завтракал в ресторане на Площади ратуши. За завтраком они выпили по нескольку рюмок шнапса. Наконец фюрер встал из-за стола, а граф Розенкоп-Фрюденскьоль и несколько ютландских помещиков остались в ресторане, чтобы наблюдать события из окна, у которого стоял их столик и откуда открывался хороший вид на статую Маленького горниста.

В городе почти совсем не видно было транспорта. Изредка грузовик с вооруженными солдатами вермахта проезжал через площадь, где мирные граждане, совершавшие воскресную прогулку, кормили голубей. Возле статуи Маленького горниста остановилось несколько прохожих, глядя вслед большим зеленым полицейским дежурным машинам. Постепенно у статуи собиралось все больше народу. И полиция допускала это. Вообще-то скопление народа запрещалось, но директор полиции Баум дал нацистской партии специальное на это разрешение, да и по лицам собравшихся трудно было определить, может, в душе они национал-социалисты.

Внезапно послышались крики «ура», смех и аплодисменты. Молодой человек вскарабкался на статую и надел на голову Маленького горниста мешок, чтобы избавить его от зрелища предстоящей церемонии. Собравшиеся ликовали. Четверо полицейских быстро стащили молодого человека вниз и арестовали. Остальные полицейские оттеснили зрителей назад, оцепили статую и сняли мешок с лица горниста.

В огромном зале Форума национал-социалисты, собравшиеся со всех концов страны, ожидали фюрера. Штурмовики выстроились двумя колоннами, оставив посередине широкий проход. Вокруг флага Даннеброг и штандартов штурмовиков стоял почетный караул. Мариус Панталонщик вытянулся в струнку, весь окровавленный клубничным вареньем, и лишь изредка поглядывал на свои сапоги. По обе стороны трибуны стояли два трубача, а перед трибуной — четыре фанфариста с длинными фанфарами.

Посреди зала разместился оркестр штурмовых отрядов и вдохновлял ожидавших, исполняя национальные мелодии — датские и немецкие. Все подхватывали знакомые мотивы.

Доложили, что тысячи горожан ожидают на площади перед Форумом — волнующееся человеческое море, для которого не нашлось места в огромном помещении. Все население столицы присоединяется к призыву почтить память павших!

Но приверженцы «системы» снова подло нарушили закон. Датская национал-социалистская рабочая партия снова стала объектом неслыханных преследований и насилия. Именно сегодня, в этот незабываемый для нации день, офицерам и командирам армии запрещено появляться на улицах Копенгагена в военной форме! С национал-социалистских офицеров срывали униформу! Это насилие. Нарушение свободы. Насилие над командным составом армии. Подумать только — с датских офицеров снимают форму!

Но вот прибыл фюрер. Он пробил себе дорогу сквозь людское море на площади. И вошел в зал. Четыре фанфариста у трибуны подносят фанфары ко рту и играют специальный сигнал сбора для фюрера. И в честь его склоняется Даннеброг. Все стоят во фронт с поднятой правой рукой. Фюрер приближается к трибуне. Довольно твердым шагом идет по среднему проходу мимо вытянутых вперед рук штурмовиков, которые его приветствуют. На одно мгновение Мариус Панталонщик оказался совсем близко от своего фюрера. Вот наконец фюрер поднялся на трибуну. Его приветствует все огромное собрание с восторгом, ликованием, и бурной овации, кажется, не будет конца.

Фюрер начинает говорить. Лицо у него красное и напряженное от величия дня. Он говорит о чечевичном пиве, о памятных кубках и рогах, которые подымают и осушают в честь павших. В его речи фигурируют йомсвикинги, Харальд Хиллетанн и пиво на тризне Харальда Блотанна. Мариусу Панталонщику не дано понять смысла речи фюрера. Оратор углубился в самые древние времена отечественной истории, и произносимые фюрером слова кажутся штурмовику номер 661 очень важными и таинственными.

— Тогда приемный сын Пальнатоке, Свен Двойная Борода, подымает памятный кубок своих предков с чечевичным пивом и дает клятву возродить их дело. А после смерти Свена к датскому народу возвратился Уффе!

Слушатели ничуть не сомневаются, что этот вернувшийся Уффе с чечевичным пивом и памятным кубком — их партийный фюрер, и в зале раздаются громкие рукоплескания.

Перед Форумом и впрямь стояла толпа. Когда после собрания национал-социалистская процессия в память павших строилась на улице, толпу сдерживал большой наряд полицейских.

— Свиньи! — слышались крики. — Предатели родины! Нацистские свиньи!

Полицейские, вынув дубинки, оттеснили публику назад, чтобы плевки не достигали штурмовиков, которые соблюдали молчание и выдержку. Заиграл оркестр, но мелодии не было слышно. Крики толпы заглушали музыкантов. Кто-то запел, А когда процессия двинулась в путь, вся толпа стала петь «Интернационал».

Конные полицейские прокладывали путь для оркестра штурмовиков, хотя слышать его могли только те, кто находился совсем рядом, фланги шествия охраняла пешая полиция. За оркестром следовали четыре фанфариста, а за ними несли венки. Непосредственно перед фюрером шли два трубача со своими неудобными инструментами, испуганные, унылые, задыхаясь от напряжения. Сам фюрер шествовал молчаливый, серьезный и ужасно красный.

Он с поразительным самообладанием делал вид, будто не слышит оскорбительных выкриков. Держась прямо, он спокойно шел в сопровождении своего штаба, членов Большого совета, окружных, местных фюреров и штурмбаннфюреров. Несмотря на запрещение министра обороны, к ним присоединилась небольшая группа датских офицеров в униформе. Шестнадцать колонн штурмовиков составляли арьергард шествия, и полицейские охраняли их от нападения с тыла.

Большинство членов штаба фюрера с непривычки стеснялись идти под охраной полиции. В свое время они не раз вступали в конфликт с законом и сейчас от присутствия полицейских чувствовали себя неуютно. Сам начальник штаба — бывший адвокат, который дошел до того, что стал обманывать клиентов. Начальник организации, носившей название «Трудовой фронт» датской национал-социалистской рабочей партии, четыре раза отбывал наказание за воровство и подлог. А главный руководитель пропаганды сидел в тюрьме за растрату. Репортер газеты «Федреландет», который участвовал в шествии, чтобы записать исторические события сегодняшнего дня, привлекался к ответственности за разврат. Главный редактор партийного теоретического органа восемь месяцев сидел в тюрьме за подлог. Все они испытывали неприятное ощущение от присутствия полицейских.

Процессия медленно двигалась вперед. Как будто ее прогоняли сквозь строй поющей, кричащей и угрожающей толпы. Никогда еще в жизни Мариус Панталонщик не видел такой массы людей. Он не представлял себе, что на земле так много евреев и коммунистов. Он впервые слышал, как пели «Интернационал», и пришел в ужас.

— Тут не все коммунисты, — сказал ему Нильс Мадсен. — Они поют «Интернационал» назло нам.

— Как же мы отсюда выберемся? — спросил Мариус. — И попадем ли когда-нибудь домой?

— Тому, кто в униформе, придется, пожалуй, плохо, — сказал Нильс Мадсен. — А мы как-нибудь выпутаемся. Тебе, Мариус, следовало взять с собой штатское пальто. Ты мог бы накинуть его на форменную рубашку.

У Мариуса не было теперь бога, к которому он мог бы обратиться в час нужды. Он покинул бога, отказался от церкви и религии ради всего вот этого.

— Помоги мне все-таки? — пробормотал он. — Если ты существуешь, милостивый боже, то помоги мне! Пусть полицейские от нас не отходят! Пусть останутся с нами и позаботятся обо мне! Лишь бы мне выбраться живым отсюда, я снова поверю в тебя!

В щеку партийному фюреру попал огрызок яблока, но он и виду не показал. Имея перед глазами пример спокойствия и самообладания, его подчиненные продолжали свой марш памяти павших под прикрытием полиции, чья задача состояла в том, чтобы следить, как бы население столицы не разорвало на куски маршировавших штурмовиков. Они все шли и шли. Мариус Панталонщик, в красивых сапогах, высокий, шел, чуть согнувшись, с мокрыми глазами и мокрым носом, бормоча молитвы и прячась за полицейскими. Затем Нильс Мадсен в хорошем длинном штатском пальто, хитрый, осторожный крестьянин, привыкший всегда держать ухо востро. Ему наверняка удастся выйти сухим из воды.