Повесть о красном орленке - Виктор Сидоров

— Да, брат, невеселое дело,— проговорил задумчиво Колядо. А потом быстро: — У нас служить будешь? В партизанах? Военфельдшером?

Человек усмехнулся:

— Какой же из меня военфельдшер? Фармацевт я...

— Ничего! — решительно заявил Колядо.— Для кого ты хвармацевт, а для нас фельдшер. Рану забинтовать сумеешь?

— Сумею, конечно.

— Вот и добре. Хлопцы, кто-нибудь отведите... Як звать тебя?

— Лаврентий Наумович...

— Отведите Лаврентия Наумовича в лагерь, накормите, оденьте потеплее. А мы — в гости до кулаков.

Лаврентий Наумович прижился в отряде. Сначала с робостью и неумело обрабатывал раны, оперировал, потом привык, научился и делал свою работу быстро и хорошо. Звание военфельдшера с легкой руки Колядо прочно закрепилось за Лаврентием Наумовичем, и он с удивлением замечал, что гордился этим.

Шнейдер был мягким и вежливым человеком. Он никогда и ни на кого не повышал голоса, старому и малому говорил «вы», что очень забавляло партизан, которые не привыкли к такому «господскому» обращению. Молодых и старых называл «молодой человек». И это смешило мужиков. Партизаны тоже обращались к нему по возможности на «вы», почтительно величали Наумычем.

Неборак вошел в лазарет, когда Наумыч заканчивал перевязку партизану, раненному в голову.

— Отлично, молодой человек,— произнес Наумыч, отходя от партизана и любуясь его аккуратно забинтованной головой.— Как сказал бы Колядо: не голова, а яичко.

Партизан улыбнулся, встал:

— Спасибо, Наумыч.

— Быстрее выздоравливайте, молодой человек.— Увидел Неборака, его обмотанную руку, произнес шутливо: — С боевым крещением вас! Садитесь.

Неборак сел. Из соседней комнаты доносились приглушенные стоны.

— Сколько раненых?

— Одиннадцать. Но раны не страшные — жить будут хлопцы и повоевать еще успеют.— Он говорил, а сам быстро и осторожно разматывал бинт, потом промывал рану.— Одна беда: у нас нет многих инструментов, медикаментов, мало бинтов, ваты. Живем на всем трофейном. В этот раз даже бутылочки йоду не взяли... Не больно?

— Нет, нет, продолжайте,— подавил стон Неборак.— Как же обходитесь?

— Как придется... Кое-что сам делаю... Но этого мало. Я вот у Колядо все прошусь в Камень,— говорил он, бинтуя руку.— Там у меня есть знакомые, которые могли бы достать много нужного нам...

В это время вбежал Артемка. Он распахнул дверь и придержал ее, пока двое партизан не ввели раненого. Это был желтоусый, любитель смешных рассказов. Неборак глянул на него, и сердце дрогнуло: левая кисть болталась на сухожилиях, будто плеть.

— Разрывной вдарило...— словно виноватый, произнес желтоусый.

Наумыч заторопился, пододвинул топчан:

— Положите его.

— Я сам. Чай, не маленький.

И лег, отставив раздробленную руку. Наумыч бросился к своей аптечке, перебрал пузырьки и беспомощно глянул на Неборака:

— Ни капли хлороформа... Как же быть?

Партизан повернул к нему голову:

— Чего нет, Наумыч?

— Лекарства... Обезболивающего.

Желтоусый прикрыл глаза:

— Режь так... Вытерплю, поди.

Наумыч совсем растерялся и просительно поглядел на Неборака, будто тот мог чем-то ему помочь. Потом к раненому:

— Но это же будет очень больно.

— Я понимаю, Наумыч. Ты не бойся — режь. Потерплю... Только вот... Неборак, ты не уходи... С тобой оно веселее будет... Старые знакомые...

И на Неборака глянули широкие, полные страдания глаза. Неборак взял табуретку, присел рядом.

— Я не уйду, брат...— тихо и ласково заговорил он.— Я, брат, с тобою... А ты уж потерпи. Больно, конечно, а вытерпеть можно... Меня однажды в охранке пытали. Думал, не вытерплю...

Неборак рассказывал, а Наумыч, бледный, решительный, уже начал операцию.

Артемка стоял, как пригвожденный, не смея отвести расширенных глаз от происходящего. Он видел, как Наумыч сначала резал, потом пилил острые торчащие концы костей, видел, как покатился крупный, с горошину, пот по белому лицу партизана, как что-то говорил и говорил Неборак, сжав в объятиях вздрагивающее тело раненого. Артемка не помнил, сколько времени шла эта ужасная операция, сколько простоял он вот так, не шевелясь и не мигая. Он только тогда перевел дыхание, когда Наумыч хрипло произнес :

— Готово!

Желтоусый открыл помутневшие глаза. И впервые за все время раздался его голос:

— Водички бы...

Артемка бросился за ковшом, поднес к губам раненого, услышал, как застучали зубы о железо. Неборак встал, отер взмокший лоб и глухо, будто про себя, произнес:

— Вот это человечище! Да с такими можно мир перевернуть...

Раненого, обессилевшего после операции, перенесли в другую комнату, уложили на кровать. Наумыч дал ему выпить какого-то лекарства и вскоре вернулся.

— Такое у меня впервые в жизни,— проговорил он.— Подобного я даже не слыхал от знакомых хирургов...— И потом: — Пожалуйста, дайте мне закурить...— И стал подрагивающими пальцами неумело свертывать цигарку.

Артемка, пошатываясь, вышел из лазарета, тяжело сел на ступеньку и прикрыл ладонью глаза — голова кружилась, ноги мелко дрожали.

Поднялся, когда услыхал тревожное:

— Поляки двинули на нас из Крутишки...

Отряд готовился к бою. Позицию заняли по северной околице села. Эта часть была на взгорье, и отсюда хорошо просматривались и степь, и дорога, извивающаяся между небольшими холмами. Река, отгородившая село с противоположной стороны, заслоняла отряд от внезапного нападения с тыла.

Колядо распорядился спешно выпрячь всех обозных коней, и теперь на них усаживались те, кто не имел винтовок, а был вооружен пиками. Этот необычный отряд он присоединил к кавалерийскому эскадрону. Оглядел Колядо конников, остался доволен.

— Держитесь, хлопцы, смелее. Ваши пики сейчас страшнее любой винтовки.

Кавалерия ушла на левый фланг и рассредоточилась между холмами.

Окинув испытующим взглядом степь, где должно скоро разыграться сражение, Колядо произнес:

— А шо, Неборак, не поставить ли нам пулемет вон там,— и указал черенком плети на холмик справа.

— Пожалуй,— коротко согласился Неборак.

Пошли длинные тягостные минуты ожидания. Люди лежали в цепи, напряженно всматриваясь в степь, где вот-вот должен появиться враг.

Через полчаса на одном из холмов замаячило пять всадников — польский разъезд. Несколько времени они стояли на месте, поглядывая на примолкшее село, потом медленно двинулись вперед.

Колядо следил за легионерами прищуренным глазом, с непонятной полуулыбкой. Когда разъезд приблизился и уже стало нетрудно различить впереди ловко сидящего в седле офицера, Колядо загадочно произнес:

— Побачимо, яки они храбрецы...

Он неожиданно вскочил на своего Серого и, еще никто не понял, в чем дело, вымчался навстречу разъезду. Неборак поднялся, судорожно сжал кулаки:

— Федор, куда?

Но Колядо был уже далеко. Поляки остановились, вскинули винтовки, смотрели выжидательно на приближающегося всадника: кто он, зачем скачет? А Колядо — вот он, почти рядом.

— Здорово, гады! Вам привет от Коляды! — и пальнул из маузера по офицеру.

Тот, словно куль, свалился с коня. Солдаты в панике сыпанули по степи.

Они что-то кричали, стреляли по Колядо, но он носился за ними, бесстрашный и стремительный. Еще одного свалил выстрелом, за третьим погнался с обнаженной шашкой. Далеко в степи догнал, легко опустил сверкающую сталь, и скатилась наземь конфедератка...

Колядо медленно возвращался, гоня впереди трех оседланных коней. На плече висели две винтовки, на другом — подсумки с патронами.

Партизаны бросились встречать командира.

— Ну, Ефимыч, и напужал ты нас,— говорили весело одни.

— С удачей тебя! — кричали другие.

Один лишь Неборак был хмурым.

«Чем это он недоволен!» —подумал Артемка, у которого от восхищения командиром улыбка не вмещалась на лице. И только потом, когда все успокоились и заняли свои места, он услышал, как Неборак тихо сказал:

— Зря ты, Федор... Случись что — отряд остался бы без командира. Перед боем. Такое не шутка.

— Скушный же ты человек, Неборак. Я размявся малость, а ты тоску наводишь.

Засмеялся, увидав, как Неборак еще больше насупился, а потом сказал серьезно:

— Ладно, не буду больше... Ты, Неборак, прав...— Но через минуту снова заулыбался: — А страху-то понагнал я на беляков! Вот шо значит быстрота и внезапность. Так и надо их бить.

Только далеко за полдень появился враг. Легионеры густой цепью рассыпались по степи и пошли в наступление. Из-за холмов по селу ударили пушки. Белые облачка шрапнелей нависли над избами, кое-где стали рваться фугасные снаряды.

Легионеры все ближе, ближе. Пушки внезапно умолкли. Стало тихо и жутко.

Артемке показалось, что все уже пропало, что ничем теперь не задержишь эту грозную серо-зеленую волну, впереди которой хищно поблескивали штыки.