Повесть о красном орленке - Виктор Сидоров

— Идем,— шепчет Артемка.

14 ноября под ударами Красной Армии пал Омск — столица «верховного правителя». Колчак со своими министрами бежал в Новониколаевск.

Партизанская армия Мамонтова гнала недобитые остатки белогвардейских войск. Одно за другим освобождались села, и беженцы возвращались в родные места. 19 ноября партизаны освободили Славгород, в ночь на 28 ноября—Камень. 4 декабря под партизанскими пиками пал гарнизон Семипалатинска.

Седьмой полк «Красных орлов» шел на Барнаул, ни на час не давая опомниться белым.

— Это вам за Колядо! — шептал Неборак, сжимая в руке вороненый маузер.

...Вечер. Блестит под луной искристый снег, скрипят полозья сотен саней, хрупают кованые копыта коней. Впереди неизведанная ночная дорога к губернскому городу Барна-лу, оплоту белых.

Едет Артемка, думу думает. Горькую — о погибших и сладкую, что приходит конец белякам, что, почитай, уже весь Алтай стал снова советским. Вот и Барнаул не сегодня, так завтра будет взят.

Впереди горбится на низкорослой лошаденке фигура. «Кто бы мог такой?» Тронул поводья, нагнал лошаденку. Слышит, бурчит фигура что-то непонятное, тревожное.

— Ты чего? С полусонья, что ль?

— А, Артемка! — радостно звучит ответ. Это Тимофей Семенов.— Песню вот сочиняю...

— Песню?! Разве умеешь сочинять?!

— Сейчас все умею...

Тимофей распрямляется в седле, тихо поет:

Вблизи у села Солоновки,Среди  Касмалинских  лесов,Мы белых бандитов разбилиСвоей партизанской рукой.На этом на месте кровавомКипел  ожесточенный бой,Широкое поле покрылиЛихие герои собой...И в этом великом сраженьеДралась  партизанская рать.Она свое красное знамяВрагу  не  хотела  отдать.Упорно  сражались  алтайцыС белой свирепой ордой...Здесь  пал наш   лихой  полководец,Отважный герой Колядо.Вблизи у села Солоновки,Среди Касмалинских лесов,Мы белых бандитов разбилиСвоей партизанской рукой...

Умолк Тимофей, потом робко: — Ну?

— Здорово! — выдохнул Артемка. — Ух, как здорово! Все как есть — правда. И красиво!

Тимофей молчит, задумавшись о чем-то, потом вдруг:

— Артемушка, чайку горяченького хошь?

— У тебя есть?! — удивился Артемка.

— Есть. Все есть.

Они поворачивают коней и скачут к концу колонны, где идет санитарный обоз. На одной из повозок сидит, закутавшись в шубу, Наумыч.

— Доброй ночи, молодые люди! Катаетесь?

Артемка усмехнулся   словам Наумыча, а Тимофей солидно :

— Вот Артемушку чайком напоить решил.

— Очень хорошо, Тимофей Корнеевич... Время и раненым дать по глотку...

— Сделаю, Лавренть Наумыч.

За обозом на ходу, как пароходы, дымили две походные кухни. На них восседали в заиндевелых Шубах партизанские кашевары.

— Угости-ка нас, Самсоныч, чайком да нацеди чайничек для раненых,— попросил Тимофей,

Прямо в седле Артемка хлебал обжигающий чай из большой кружки, чувствовал, как тепло приятно расплывается по всему телу, добирается к озябшим рукам и ногам...

Рассвет застал полк вблизи села Бельмесево, в пятнадцати верстах от Барнаула. Отсюда партизаны двинулись тремя колоннами, чтобы с разных сторон одновременно охватить Барнаул и отрезать белогвардейцам путь отхода. Шли быстро, с тревожным ожиданием поглядывая вперед, где морозный рассвет уже приоткрывал окраины города.

Выкатилось солнце — большое, багровое, словно раскаленная сковорода. Ударило лучами, заискрилось в снегу богатыми самоцветами. И вместе с солнцем в город ворвались отряды красных орлов. В коротком жестоком бою они выбили белогвардейцев за Обь.

...Глянул Артемка с крутого берега вниз, где сверкали, горели купола церквей, пестрели крыши домов,— и дух захватило. Какой большой город-то! В десять сел, пожалуй!

В городе — толпы рабочих, кустарей. Все приодеты празднично, окружили партизан, жмут руки, обнимают. На Полковой улице гремит духовой оркестр.

А в большом купеческом особняке, где разместился штаб полка, Неборак диктовал девушке-машинистке с длинными толстыми косами первый приказ:

— «...Город Барнаул вверенным мне полком занят 10 декабря 1919 года.

С сего числа я вступаю в должность начальника гарнизона Барнаула;

приказываю всем общественным учреждениям, городскому и губернскому правлениям образовать Советы и передать им всю полноту власти;

строго приказываю населению снести все огнестрельное и холодное оружие в здание городской управы;

всем жителям приказываю выдать властям Советов скрывающихся шпионов и сторонников белой банды;

город объявляю на военном положении впредь до особого распоряжения.

Начальник гарнизона города Барнаула Неборак».

Артемка смотрит на ловкие пальцы девушки, слушает глухой, немного сипловатый от простуды голос Неборака, а сам в это время думает о тех, кто остался навеки в степях Кулунды.

— Что притих, Артем? — доносится голос Неборака.— Радоваться надо — крах белякам пришел.

Артем улыбнулся:

— Я радуюсь...

А через несколько дней в Барнаул вошли регулярные части Красной Армии. Артемка вместе с партизанами, вместе с барнаульцами встречал полки красных бойцов Пятой армии.

Они шли ровными рядами, чеканя шаг, в длинных шинелях и остроконечных шлемах. Над ними сверкал лес штыков, развевались боевые знамена.

Грохотали колеса грозных орудий, мягко катились пулеметные тачанки, сердито фырча, неслись броневики. Какая это была картина! Как билось Артемкино сердце при виде этой грозной и могучей армии! Его, Артемкиной, армии.

...Пробежали один за другим суматошные, полные забот дни. Расформировывались партизанские полки, вливаясь в Красную Армию. Артемка был возбужден и взволнован — возьмут ли его в Красную Армию?

Но вот получен приказ: пожилые партизаны и не достигшие призывного возраста распускаются по домам.

— Ну вот, пришла пора расстаться нам,— грустно сказал Неборак Артемке, когда ознакомился с приказом.— Я завтра ухожу с полком. Командиром батальона назначен. А ты не огорчайся, Артем, крепкие руки и смелые сердца сейчас всюду нужны. Хозяйство народное поднимать надо, хлеб растить. Трудно, очень трудно стране без хлеба.

...Уезжали домой перед самым новым 1920 годом. Чем дальше уносили кони Артемку от Барнаула, тем трепетнее билось сердце: скорей бы Тюменцево.

И вот вдали показались родные березовые колки, потом Густое... Сердце неистово бьется, лошади, кажется, плетутся еле-еле. Да скорее же вы, скорей! Ведь за Густым — Тюменцево. Мама. Ребята. Настенька. Скорей, скорей!

Наконец-то село. Еще издали видит Артемка на окраине толпу: успели узнать, что возвращаются домой партизаны, вышли встречать. Не утерпели, побежали навстречу жен-шины и ребятня, еще издали крича:

— А мой приехал?

— А мой?

— А где тятька?

— А братка?

Спрыгивают с саней мужики, бегут, утопая в снегу, обнимают своих жен, целуют детей, плачут радостными слезами — наконец-то дома.

Бежит со всеми Артемка, остановился вдруг:

— Мама! Мама!

— Сыночек... Жив... Приехал... Насовсем?..

— Насовсем!..

Отнял голову от материнского плеча. Поодаль Пашка Суховерхов, Серьга, как всегда, хмурый Пронька и... Настенька.

Артемка шагнул вперед.

— Здравствуйте, хлопцы. Здравствуй, Настенька...

Они стояли, смотрели друг другу в глаза и улыбались...

Улыбалась снежная степь, улыбалось солнце, улыбалось все, что окружало их.

— Здравствуй, Артемка!

Барнаул 1963—1964.