Блокада - Сергей Малицкий

— Так я и говорю, — кивнул Вотек, — Мало тут жителей. А зверья так и вовсе нет. Если только птицы, но и их не слышно.

— Однако забралась Сухая Бриша, — покачал головой Пустой и вздрогнул: на лобовое стекло машины со стуком запрыгнул беляк.

Филя мгновенно покрылся потом, задрожал, но все-таки успел рассмотреть серые пятки, ноги, покрытые тетивой сухожилий, странно худые руки. Беляк изогнулся и приблизил лицо к стеклу — словно пытался рассмотреть, кто там прячется внутри диковинного механического устройства.

— По нужде бы отойти, — хрипло прошептал Рашпик.

Филя замер. У беляка не было волос, носа, губ, ушей. Линия рта рассекала щеки, как след от тесака. Голые веки сползали на серые глаза, на которых не было радужки, только белки и огромные зрачки, и беляк то и дело вздергивал их вверх. Из щели рта выползло острие языка и мазнуло по стеклу, обежало стальной переплет, вновь исчезло во рту. Беляк выпустил из тонких пальцев еще более тонкие когти и с противным звуком поскреб стекло.

— Нет, парень, — покачал головой Пустой, вытащил из-под сиденья фонарь и направил на ужасную рожу луч света.

— Нет! — закричал в тишине отсека Вотек, но было поздно. Раздался противный вой, беляк подскочил, оскалив на мгновение тонкие клыки, и рухнул под машину. Его кости захрустели, как пересушенный валежник, но уже в следующую секунду словно завыл весь лес, и бледные, ужасные тела посыпались на машину почти гроздьями. Заскрипели, заскрежетали клыки и когти по стеклу, по металлу. В сгустившейся тьме взвизгнула Ярка, а затем раздался спокойный голос Пустого:

— Еще шагов сто препятствий впереди нет, но рано или поздно врежемся. Опять посветить?

— Будь я помоложе да покрепче, я б сейчас тебе посветил, механик, — процедил сквозь зубы в темноте Вотек. — Они, конечно, дневного света боятся, но что лампа, что костер для них — как приманка для мошкары. Со всего леса сбегутся. Эх, ладно, недолго нам осталось до мелколесья, туда они только ночью забредают. Ну? Прибавишь ходу, если что разглядеть сможешь?

— Не сомневайся, — твердо сказал Пустой.

Филя услышал сквозь непрекращающийся вой и скрежет сопение старика, и вслед за этим снаружи машины раздался истошный визг и лобовые стекла на секунды очистились.

— Прибавь ходу, дорогой, — прошептал Вотек, готовя следующий, заряженный на пленке болью рожок, — А то у меня осталось только девять порций!

Заряды Вотеку пришлось израсходовать все, но после последнего беляки на машину уже не вернулись. Вокруг посветлело, пару раз даже мелькнули столбы солнечного света, машина подмяла стальной тушей низкий еловник, выскочила на колею, а через пару миль выбралась из леса в мелколесье. Впереди вздымались холмы, которые показались Филе едва ли не горами, а слева, в каких-то пяти милях, колыхалась мутной пеленой четвертая пленка.

— Там рожки будешь заряжать? — с облегчением выдохнул Пустой.

— Всегда там заряжал, — кивнул Вотек, возвращаясь на место. — Боль-то не на всякого действует.

— А что там будет? — спросил Рашпик. — Файк как-то все темнил, бубнил что-то про грыжу, про тяжесть.

— Тяжесть и есть, — кивнул старик. — Не всякая лошадь пройдет, про машину вашу не скажу вовсе. Я-то уж точно не пройду — годы не те. Да и Сишек с Хантиком могут навернуться, Ярка опять же, Филя… Да что вам эта пленка? Сразу, что ль, полезете? Или после беляков штаны уже просохли?

— Просушим, — пробурчал Рашпик, — Однако орды теперь можно не бояться.

— Если она еще пойдет за нами здесь, — ответил Пустой, — Как дальше двигать, ведун?

— А так по колее и иди. Через пару миль деревенька будет, за ней — другая. Только не пугайся: тут деревеньки словно крепости — стены с шипами да рвы, иначе не выжить. Потом будет ущелье меж двух холмов — там надо бы поаккуратнее: в прошлые годы баловали там ватажники разные, — а потом уж дорога, мост и Ведьмина гора.

21

Ведьмина гора оказалась крутым известковым холмом. Коркин, который большую часть жизни прожил в степи, за гору ее и счел, но Вотек, хитро прищурившись, пообещал скорняку, что, если тот доберется с Пустым до центра Мороси, увидит на юго-западе настоящие горы, да и те далеко не самые высокие в Разгоне.

Пока все было, как сказал ведун. И две деревеньки пришлось миновать, каждая из которых щетинилась заостренными кольями, пряталась за высокой стеной и рвом, и отдельные домики, что на известковой пустоши лепились к холмам, и предсказанное ущелье, оказавшееся пологим распадком. Засады там не случилось, хотя кострища чернели на склонах в избытке. Сразу за распадком из-под поросшей бурьяном осыпи вынырнула полуразбитая дорога, которая поползла с холма на холм, пока не подобралась почти вплотную к четвертой пленке, на фоне которой и поднималась Ведьмина гора. Перед самой горой дорога утыкалась в стальной мост, фермы которого порыжели от времени, перед мостом стояли шатры, палатки, пара убогих домишек, горел костер, неспешно ходили какие-то люди, а за мостом повторялось то же самое, да на самой верхушке холма высилось странное закругленное здание, до которого было далеко даже бывшей мастерской Пустого.

— Обсерватория, — объяснил Вотек в ответ на недоуменные взгляды, — Крепкая штука — справа, если отсюда смотреть, аж камень в лихой час если не оплавился, то обгорел. Крепко когда-то приложило эту домину, но устояла. Было дело, на небо из нее смотрели.

— Зачем? — удивился Коркин.

— Смотрят, чтобы видеть, — пожал плечами Вотек, привстал, повернулся к Пустому: — Ну что же, я пойду, пожалуй. Словечко за вас замолвлю — может, и примет. Спасибо за доставку и помощь. Подождите пока, если что — вернусь. Только не задирайте тут никого — я смотрю, и собачники тут, и запленочные ближние. Бриша не любит, если тут задираются. Накажет. Тут никто никого тронуть не должен.

Коркин бросил взгляд в окно. С полсотни обитателей замусоренной пустоши замерли, уставившись на диковинный аппарат. Явно не каждый день подкатывало к стальному мосту восьмиколесное устройство, к тому же не на конной тяге.

— Коркин, давай наверх, — скомандовал Пустой и тут придержал за полу Ярку, которая вскочила, чтобы лезть за скорняком на крышу, — А ты, девушка, помоги Хантику с обедом. Время уже к вечеру, а мы пока и в рот ничего не бросили.

— Вот-вот, — тут же подал голос Рашпик, — А то я уже стеснялся напомнить.

— У меня после того леса аппетит надолго пропал, — проворчал Хантик, — А место-то интересное, солнечное. Только пленка эта больно близко колышется…

— Филипп, оставайся за управлением, — скомандовал Пустой и открыл двери.

Коркин выбрался на крышу. Огляделся, подумал и вставил в ружье магазин с патронами, заряженными картечью. Часть народа продолжала изумленно глазеть на машину, а часть, узрев выбравшегося из дверей Вотека, перекинулась со стариком несколькими словами да вернулась к своим делам. Старик пошагал к мосту, который был перегорожен на середине воротами, а Коркин присел на изгрызенный и истерзанный когтями и клыками беляков ящик да принялся ворочать во все стороны головой. Серая, туманная пелена четвертой пленки если и не отсекала часть Ведьминой горы, то вставала стеной сразу за нею. Дорога, которая уходила на мост, перед самым въездом на изъеденные ржавчиной стальные листы раздваивалась и узким отростком ныряла вниз, чтобы скрыться за крутым склоном и исчезнуть в пелене на дне очередного распадка у подножия Ведьминого холма. Такие же холмы, пусть и пониже, тянулись на восток, к Волнистому, прячась под черной каймой третьей пленки, а все, что было за ними, покрывала серо-бурой пустыней западная окраина Гари. На юге зеленой стеной стоял страшный лес. Коркин услышал причитания Сишека насчет погрызенных колес, поднялся, осмотрел вездеход, который был не только исцарапан, но и вымазан какой-то слизью, покачал головой и опять уселся на ящик.

Среди обитателей стоянки перед мостом взгляд скорняка сразу же выделил и собачников, и каких-то незнакомцев в чудных одеяниях, и, судя по облику Вотека, обычных поселенцев, до странности похожих друг на друга как раз пестротой одежд и огромным количеством бус и ожерелий на пуках, шеях и даже ногах. Непременные шапки, одежда тоже были прошиты бисером. Как раз эти поселенцы и перестали обращать внимание на машину в первую очередь, тем более что у каждого из них были и более важные дела. Двое стояли у колодца с ведром и цепью, явно не собираясь одарить водой подошедшего Рашпика бесплатно, еще двое точно так же охраняли поленницу дров. Один стоял у пустого кострища и позвякивал треногой с подвешенным на ней котлом. Поодаль с десяток, как их обозвал про себя Коркин, пестряков разложили перед собой на циновках какие-то овощи, зелень, зерна и даже копчености. Остальные пестряки вернулись к палаткам и шатрам, что позволило Коркину определить в них паломников, странников или бродяг. Иными были собачники и похожие на них незнакомцы. Первых было пятеро. Они сидели у собственного костра, что был разложен у входа в залатанный серый шатер. Поодаль переступала с ноги на ногу крепкая лошадка. Коркин даже с расстояния в сотню шагов различал серые линии рисунков на щеках собачников. Все пятеро были или чисто выбриты, или безволосы. Все держали в руках ружья.