Сторож сестре моей. Книга 1 - Ширли Лорд

Интересно, почему, хотела бы она знать? Имеет ли это какое-то отношение к чешской шлюхе? Однажды она настойчиво пыталась добиться ответа, знает ли он, куда она уехала. «Вернулась в Европу», — признался он, тогда как одураченный муж-рогоносец переехал в Детройт и устроился на работу, которую, возможно, подыскал ему Бенедикт, в «Форд мотор компани».

За ленчем Хани ждала подходящего момента, чтобы завести разговор о фирме Елены Рубинштейн. Это оказалось проще, чем она думала.

— Ты сегодня очень хорошенькая, — сказал Бенедикт. Он часто повторял подобные вещи в прошлом году. Обычно она не обращала внимания, приписывая каждый комплимент, неожиданное объятие или поцелуй чувству вины.

— О, как мило, что ты заметил. У меня новая косметика от Елены Рубинштейн, — солгала она.

Реакции не последовало. Никакой. Бенедикт лишь рассеянно кивнул и продолжал есть салат. Повисло молчание; такие продолжительные паузы пугали ее, она спрашивала себя, о чем он думает, размышляла, догадался ли он, что у нее на лице тот же самый бледный тональный крем, что и всегда.

Он прервал молчание, неожиданно спросив:

— Тебе хотелось бы снова отправиться в круиз этой зимой?

— Не знаю.

Она сказала правду — она не знала. Прошлой зимой он изо всех сил старался доказать, что хочет сохранить их брак и изменить его к лучшему, и помимо прочего организовал романтический круиз по Карибскому морю. Это был сплошной кошмар. Он попеременно был то невыносимо угрюмым и раздражительным, то преисполнен раскаяния. Красота пейзажей и пьянящие ароматы и звуки тропиков только усиливали их отчуждение и ее чувство полной беспомощности, поскольку ночь за ночью он терпел фиаско, пытаясь заниматься с ней любовью. Сейчас дела обстояли ненамного лучше.

— Ну так подумай. Я полагал, мы могли бы побывать на Гавайях, а оттуда отплыть на лайнере. — Голос его звучал так, словно он предлагал совершить экспедицию в Антарктику.

На глаза привычно набежали слезы. Тот факт, что он не упомянул доклада о компании «Рубинштейн», лежавшего в портфеле, означал, что там есть какой-то скрытый смысл. Совершенно естественно было бы сказать, что он изучает состояние дел фирмы, когда она заметила, будто пользуется ее продукцией.

— Что на этот раз не так, Хани?

Если она считала, что никогда не выглядела так хорошо, то от него осталась одна тень — он ходил с серым лицом и все время пребывал в состоянии нервного напряжения и беспокойства.

На вопрос, ставший уже традиционным, она дала ответ, которого муж ждал.

— О, ничего особенного, все в порядке.

Он не представлял, как дотянет до конца выходных. Вечером планировался бридж, игра, которая никогда ему не нравилась, а завтра — светский ленч в Глен Ков, куда Хани хотела пойти. От одной мысли об этом ему вдруг сделалось невыносимо тоскливо. Он внезапно встал из-за стола, уронив вилку на пол.

— Ты куда? Не хочешь ли сыра? Фруктов?

Если бы в этот момент не зазвонил телефон, он, возможно, сказал бы ей правду. Его не ждала срочная работа. Ему было необходимо уйти не для того, чтобы встретиться с Людмилой или с кем-то еще, а для того, чтобы побыть одному и поразмыслить, сможет ли он когда-нибудь жить с Хани, как раньше, и вести нормальную семейную жизнь. Ему смертельно надоело притворяться каждую минуту, изображая какие-то чувства, будь они неладны, и делать вещи, абсолютно противные ему, в надежде увидеть прежнюю беззаботную улыбку на лице жены. Он и так искалечил жизнь очень многим, в том числе и самому себе, но раздался телефонный звонок, и Жизель пришла сказать, что Хани соединили с Парижем. Та бросилась в свою туалетную комнату, чтобы взять трубку.

Связь была на редкость хорошей, так что отчетливо был слышен каждый звук, малейшие оттенки интонации, словно Сьюзен находилась рядом, в соседней комнате.

— Что случилось, мама? У тебя ужасный голос.

Беспокойство Сьюзен разрушило с трудом возведенные преграды, и в ее голосе помимо воли зазвучали слезы. Она ничего не могла с этим поделать, но все-таки ответила:

— Ничего, дорогая, ничего. Я просто ужасно соскучилась. Чем ты занимаешься?

— У меня куча дел, мама. Скоро приедет Алекс, и я веду его в новый ночной клуб, который недавно открылся на Елисейских полях, в подвале, где раньше был угольный склад. Салун называется «Сумасшедшая лошадь», представляешь? — Она хихикнула, точно школьница. — Весьма сомнительное местечко. Наверное, я повредилась рассудком, если иду туда с Алексом. Их стриптиз-шоу произвело фурор. Все только об этом и говорят. Девушки, кажется, очень красивые, «Вог» уже подготовил фотографии.

Сьюзен была намного общительнее, чем обычно; Хани понимала, что дочь старается ради нее. Хани глубоко вздохнула, пытаясь совладать с голосом, но даже она сама услышала его дрожание, когда произнесла:

— Звучит невероятно заманчиво, дорогая.

— Мам, почему бы тебе не приехать сюда погостить на недельку-другую? Я все устрою, мы замечательно проведем время, и месье Диор будет счастлив повидаться с тобой.

— Не могу, Сьюзен, — автоматически ответила Хани; она повторяла это месяц за месяцем, уверенная, что сойдет с ума от беспокойства, если оставит Бенедикта одного и не будет знать, куда он ходит и с кем, возможно, встречается. В прошлом году Бенедикт даже сократил продолжительность своих деловых поездок, и дважды, когда ему было необходимо поехать в Европу, она сопровождала его. Несмотря на настойчивые уговоры Сьюзен, Хани по-прежнему тяготило нехорошее предчувствие, будто вот-вот произойдет нечто ужасное. А впрочем, что может быть хуже кошмара, который она уже пережила.

— Мама? Мама? Ты еще слушаешь?

Она не слышала ни слова из того, что говорила Сьюзен. Она чувствовала, что находится на грани нервного срыва.

— Прости, дорогая, стало очень плохо слышно. Лучше попрощаемся прежде, чем нас прервут.

— Я волнуюсь за тебя, мама? Дома что-то не так? Хочешь, я приеду навестить тебя?

— Нет, нет, нет. Не стоит беспокоиться. Со мной все будет в полном порядке. Я просто немного нездорова, наверное, грипп или что-то в этом роде. Хочешь поговорить с отцом?

Хани оглянулась, чтобы проверить, последовал ли за ней Бенедикт, но в комнате никого не было. В любом случае, в голосе Сьюзен, без сомнения, прозвучал гнев, когда она ответила:

— Нет, не желаю с ним разговаривать, по крайней мере пока ты опять не станешь сама собой. Я все еще думаю, что мне следовало бы приехать и докопаться до сути всего этого. Мне надоело слышать твой несчастный голос. Полагаю, мне давно пора разобраться с вами обоими.

Хани попыталась убедить ее, что нет причин волноваться, но раздался низкий гудок и связь оборвалась; когда она положила трубку, ею овладело чувство глубокой безысходности. Она заперла дверь на ключ, распростерлась в шезлонге и дала волю слезам.