Обитель Джека Потрошителя - Лана Синявская

– Значит, ваша мама вас разлюбила, – дрогнувшим голосом сказал Полинка.

Я чуть крепче сжала ее худенькие плечики и покачала головой:

– Тогда я думала точно так же. Я даже сердилась на маму за то, что она меня бросила. Я злилась на всех, кто меня окружал, ненавидела их. Даже на себя я злилась – из-за того, что думала, будто мама ушла, потому что я не всегда бывала послушной.

Я замолчала, не в силах говорить дальше. Внезапно кухня потеряла свои четкие очертания. Я быстро сморгнула слезы и, отстранив девочку, резко поднялась на ноги, чтобы она не увидела, как я плачу. Еще немного, и моя каша последовала бы за первыми двумя, но я все же успела выключить конфорку вовремя.

Я корила себя за то, что затеяла этот разговор, только разбередила рану – собственную и ребенку. И вдруг дрожащий голосок за моей спиной робко произнес:

– Не плачь, Агнешка. Ты была не виновата. Ты ничем не могла помочь своей маме.

Я обернулась, присела и снова прижала к себе малышку, которая теперь доверчиво положила головку мне на плечо. Как будто общее горе вдруг объединило нас раз и навсегда.

– Спасибо, Полюшка. Теперь я тоже понимаю это, а тогда не понимала. Я ведь не была такой взрослой и умной, как ты.

– А ты плакала? – спросила вдруг малышка.

– Конечно.

– А потом… потом ты ее забыла?

– Нет. Я ее никогда не забывала. И никогда не переставала любить.

Я замолчала. Какое-то время мы просидели обнявшись. Никогда еще мне не было так тепло и спокойно, как вблизи этого хрупкого доверчивого существа, которое пожалело меня и позволило разделить свое собственное горе. Опомнившись, я сказала, попытавшись придать голосу бодрости:

– Что-то мы с тобой совсем расклеились. Каша сейчас остынет. Давай зови дядю Андрея, и можете завтракать.

Полинка бросилась выполнять поручение и налетела на Андрея, который, как оказалось, стоял на пороге кухни. Прислонившись к стене, он смотрел на меня серьезно и грустно. Мамочка! Неужели он все слышал? Похоже на то: вон какая глубокая морщина залегла возле губ.

Как все дети, Полинка быстро меняла настроение. Сейчас она, сияя от радости, сообщила:

– Дядя Андрей, мы будем есть яблочную кашу. Вкусно пахнет, правда?

– Замечательно! – улыбнулся ей Андрей, но улыбка у него вышла невеселая.

– Можно, я покормлю этой кашей свою Мурку? – спросила Полинка. – Она такой еще не пробовала.

– Конечно, моя девочка.

Андрей пригладил выбившуюся прядку на виске девочки, и та вприпрыжку побежала за Муркой. Он взглянул мне в глаза, а я опустила ресницы. Потому что прочла в его взгляде грусть, признательность и что-то еще, похожее на жалость. Очень не люблю, когда меня жалеют.

Преувеличенно громко гремя посудой, я разложила овсянку с кусочками яблока на две тарелки. Теперь я окончательно расхотела задавать Андрею вопросы про Диану и вообще про что бы то ни было. Желание поскорее исчезнуть из этого дома и забиться в свою безопасную раковину стало почти непреодолимым.

Но планы бегства пришлось отложить. Полинка заявила, что отведает новую кашу только в моем присутствии и при условии, что я тоже сяду завтракать. После еды девчушка наконец-то слегка порозовела, ее потянуло в сон, и Андрей, попросив меня подождать, отнес малышку в кровать. Удрать в такой ситуации было бы более чем малодушно. Я осталась, от нечего делать перемыла посуду, а как только Андрей возвратился, стала поспешно прощаться.

– Подожди, а как же разговор? Ведь ты хотела о чем-то поговорить со мной?

– В другой раз. Мне сейчас что-то не хочется.

– Как скажешь. Прости, я же еще не поблагодарил тебя за то, что ты сделала.

– Да ничего такого…

– Погоди. Присядь ненадолго, – попросил он. Неизвестно почему, я подчинилась и послушно опустилась на стул возле окна. – Понимаешь, ты сделала за один раз то, чего я не смог за несколько месяцев, – признался Андрей глуховатым от волнения голосом. – Полинка не могла примириться со смертью матери, а я просто терялся перед вспышками ее ярости, перед ее уверенностью в том, что мама в один прекрасный день снова вернется. Неделю назад она попросила меня отнести на кладбище швейную машинку. «Пусть мамочка сошьет мне новое платьице, ведь она не совсем умерла», – сказала она. Я чуть не свихнулся, услышав такое. И вдруг ты, совершенно чужой для нас человек, смогла переломить ее упорство, просто позволив девочке облегчить душу, убедив, что не нужно стыдиться своих чувств. Я очень благодарен тебе, Агнешка. Теперь я твой должник.

– Не стоит благодарить, – покачала я головой. – Просто я очень хорошо понимаю, что она чувствует.

Мне очень хотелось задать вопрос о родителях девочки. Где ее отец и какое отношение она имеет к Андрею, но я не решилась. Андрей, точно прочитав мои мысли, вдруг произнес:

– Это очень грустная история.

Я осмелилась посмотреть на него. В его лице ничего не изменилось, разве что привычная затаенная печаль мелькнула в глубине глаз.

– Смерть всегда печальна. Мама Полинки была очень красивой, – попыталась я найти слова утешения. С ним это было сделать труднее, чем с девочкой.

– О, да! – кивнул Андрей. – Очень красивой, очень молодой и очень несчастной… – Голос его дрогнул, и он оборвал себя буквально на полуслове. – Так скажи все-таки, зачем ты приходила? – спросил он явно для того, чтобы сменить тему.

– Ну, это касается твоей работы…

– Вот как? Интересно.

– Ну, не совсем работы, я неправильно выразилась. Я хотела кое-что узнать о Диане.

Он удивленно приподнял брови:

– С каких пор тебя стала интересовать эта женщина?

– С тех самых, как она захотела купить у моих друзей старое зеркало и предложила за него, не торгуясь, огромную сумму. Меня удивило ее желание, скрывать не стану. Обычно в таких случаях покупатели бывают очень придирчивы, стараясь убедиться в подлинной ценности раритета. Ну, требуют заключения всяких там экспертов, консультантов и все такое. Диана же, насколько я могу судить, видела эту вещь всего лишь мельком и решилась на покупку без всяких свидетельств его подлинности.

– И много она предложила?

– Сто тысяч.

– Долларов, как я понимаю?

– Ты правильно понимаешь.

– Странное дело.

– Вот и я так подумала. Но если бы выяснилось, что Диана – страстный коллекционер… К примеру, собирает произведения египетской культуры. Тогда бы все встало на свои места.

– Да нет, полный бред! – убежденно возразил Андрей. – Диана совершенно не переносит старых вещей – у нее что-то вроде фобии. Никакая историческая ценность предмета не может преодолеть ее брезгливости: Диана убеждена, что антиквариат – это скопище болезнетворных бактерий и плесени, от которых не может избавить никакая реставрация. В ее доме находятся исключительно новые вещи, можешь поверить мне на слово.