Обитель Джека Потрошителя - Лана Синявская

Что-то, какая-то догадка кольнула меня в самое сердце. Я вдруг отчетливо вспомнила Юркин рождественский рассказ о том, как он купил в самый последний момент замечательно красивое деревце. Магазин, в который он направлялся за искусственной елью, располагался недалеко отсюда. И оттенок у Юркиной елки был совсем такой же…

Мой мозг не желал признавать очевидного. Такого просто не могло быть! И все-таки я была сейчас на сто процентов уверена, что передо мной пенек именно от той, нашей елочки.

Никогда я не обращала внимания на всякие суеверия, но слова моей бабушки о том, что ни в коем случае нельзя ничего рвать на кладбище, прочно засели в подсознании. Слишком часто повторяла она эти слова, отпуская нас в лес за ягодами. Именно тогда я убедилась, что на кладбищах растут самые крупные, сочные ягоды, но запрет бабушки никогда не нарушала, скорее из уважения к ней, чем из страха.

Все это всплыло в моей памяти, и я пыталась решить, стоит ли верить бабушкиному запрету сейчас или можно списать его на суеверия? Почему-то отмахнуться от ее слов не получалось. Память услужливо и совершенно некстати напомнила мне, что неприятности начались именно с появлением колючего сувенира. И что теперь? Что же произошло? И как я должна поступить? Если именно елочка с чьей-то могилы принесла с собой беду, то не в моих силах ничего исправить, ведь она простояла в Наташкином доме довольно долго – то ли десять, то ли двенадцать дней. Я попыталась припомнить, что еще говорила о кладбищах бабушка. Кажется, можно исправить ошибку, если попросить прощения у того, чьей могиле нанесен урон. Слишком просто, на мой взгляд, но все же лучше, чем ничего.

Преодолевая сковывающий ноги холод, я отворила старинную кованую калитку и вошла внутрь небольшой ограды – чтобы прочесть имя покойника, мне нужно было счистить снег с надгробного камня, а снаружи я никак не могла дотянуться до него рукой. Мне очень не хотелось идти сюда в одиночку, но я боялась, что если отправлюсь сейчас за Натальей и Юркой, то потом попросту могу не найти это место. Такие шутки иногда случались: вроде точно знаешь, где надо искать, а найти все равно не можешь, так и кружишься на одном месте, словно кто-то тебя нарочно запутывает.

Со страшным скрежетом, вырвавшись из моих рук, калитка захлопнулась за моей спиной. Конечно, во всем виновата старая, но еще крепкая пружина, успокаивала себя я, но поджилки все равно задрожали и сердце заколотилось как бешеное. Я как бы оказалась отрезанной от всего мира прочными железными прутьями, и странное, нелепое ощущение, что я не принадлежу уже миру живых, заволокло мой мозг липким ужасом. Несмотря на то, что я дрожала от холода из-за промокших ног, моя одежда под пальто повлажнела от пота. Хотелось крикнуть, позвать кого-нибудь на помощь, убежать, но тело словно парализовало на время. Мне казалось, что если я пошевелю хотя бы пальцем, то оно рассыплется на части, как хрупкая ледяная фигура.

Почему-то особенно страшно было оглянуться. Я ясно чувствовала чей-то недобрый взгляд, направленный мне в спину. Это уже не лезло ни в какие ворота! Признаю, я – трусиха, но не до такой же степени! Рассердившись, я осмотрелась, тем самым словно пробив какую-то стену вокруг себя, и смогла вздохнуть с облегчением. Разумеется, вокруг, насколько хватало глаз, никого подозрительного не было. То есть не было вообще никого. Я была одна.

Теперь оставалось только посмотреть наконец, на чьей же могиле я оказалась. Надгробная плита была очень старой и казалась отвратительно скользкой на ощупь. Буквы практически стерлись и были едва видны, но я смогла разобрать имя и фамилию: Николай Педаченко. Он прожил всего тридцать семь лет и скончался сто лет назад – в тысяча девятисотом году. С фотографии, сохранившейся на удивление хорошо, на меня смотрело тонкое, болезненное лицо с неприятными, выпуклыми, водянистыми глазами.

Фотография, насколько я могла судить, была не вполне традиционной. Обычно на кладбищенских памятниках помещают портрет умершего человека. Здесь же он почему-то был изображен в полный рост, да еще в интерьере, напоминающем жилую комнату. Как я уже говорила, фотография прекрасно сохранилась, и я смогла разглядеть все детали, не прилагая к этому никаких усилий. Знакомые очертания висящего на стене предмета заставили меня вздрогнуть. От неожиданности я сильно прикусила губу и сразу же почувствовала во рту солоноватый привкус крови. Теперь даже при очень большом желании нельзя было считать все произошедшее чередой совпадений. Стало совершенно очевидно, что все в этом деле взаимосвязано, включая злополучную елку и Романа, проникшего в Наташкину квартиру вопреки здравому смыслу.

В то же время я не могла объяснить случившееся. Объяснения не существовало. Да его и не могло существовать, если не признать того, во что верить не принято. Духи и призраки не имели права на существование в моем, таком реальном до сегодняшнего дня, мире. И вот теперь я видела на этой старинной фотографии с могильного камня предмет, который за последние дни едва не свел меня с ума. Проклятое зеркало висело на стене комнаты позади неприязненно сверлившего меня взглядом некоего Николая Педаченко, который умер целый век назад, а теперь непостижимым образом проник в мою жизнь, отравив ее своим присутствием.

Черт! Черт, черт, черт!

Этого не может быть. Никогда. Так не бывает, провалиться мне на этом месте!

В этот миг снег внезапно и сильно просел под моей тяжестью, я почувствовала, что теряю опору под ногами и куда-то проваливаюсь… И дико заверещала, вцепившись в ограду и больно ударившись об нее виском. Мне удалось выбраться, хотя я провалилась по пояс. К счастью, калитка отворилась сразу. Еще минута промедления, и я могла бы сойти с ума.

Я мчалась по аллее с такой скоростью, как будто за мной гнались все черти одновременно. По пути я насмерть перепугала двух мирно бредущих навстречу старушек, которые, побросав венки, резво брызнули в разные стороны.

После этого я немного опомнилась. Мне даже стало немного стыдно. Пугать людей на кладбище – не мой профиль. Пытаясь привести себя в порядок, я отряхнула облепленный снегом подол пальто, вытрясла снег из полусапожек и заправила под шапку растрепавшиеся волосы. Если я немедленно не доберусь до своей машины, то воспаление легких мне обеспечено.

Мысли все время вертелись вокруг невероятного открытия, словно кто-то специально привел меня сюда и ткнул в ту фотографию на памятнике носом: на, мол, смотри, атеистка несчастная. И все же поверить вот так сразу во всю эту чертовщину было практически невозможно. Мозг лихорадочно искал простых и понятных объяснений для подобного совпадения. И не находил.