Энциклопедия всенародной глупости - Михаил Задорнов

– Вы не шутите на границе, а лучше откройте дипломат.

Я открыл. Такого поворота событий он явно не ожидал. Правда, и я до этого момента не подумал о том, какой эффект могут произвести два веника в дипломате. Судя по всему, таможенник много повидал на своей службе. Но чтобы человек летел в Америку с вениками для бани?!

Он долго смотрел на них, словно прокручивая в голове варианты: что бы это могло означать, что кроется в самих вениках? Потом задал самый глупый вопрос, какой я слышал в своей жизни:

– Что это такое?

На что получил не менее глупый ответ:

– Это веники.

Таможенник не поверил, позвал старшего офицера, чтобы тот ему посоветовал: отрывать листочки или нет? А вдруг в них наркотики? Офицер тут же признал меня, очень обрадовался:

– Я всё понял. Это вы везёте для юмора, да? Проходите, проходите. – И на прощание с нехорошей, как мне показалось, улыбкой добавил: – Желаю счастья на американской границе.

Его насмешку я вспомнил, только прилетев в Америку. Это было как раз то время, когда любовь к русским за победу над коммунизмом и за разрешение снести Берлинскую стену сменилась в мире настороженностью. В каждом прилетевшем мужчине теперь виделся мафиози, а в женщине от 12 до 70 – проститутка, посягающая на хлеб местных профессионалок, защищённых государственным профсоюзом.

Когда я увидел, как трясут всех русских, заставляют открывать портфели, чемоданы, я понял, что сейчас у меня возникнут серьёзные проблемы. Тем более что на этой границе меня уж точно никто не узнает.

Подходя к контролю, попытался придать своему лицу как можно более честное выражение. Но западные офицеры не реагируют ни на что, кроме спущенных по чиновничьей лестнице инструкций.

– Это ваш дипломат?

– Да.

– А что в нём?

– Ничего.

– Как – ничего?

– Так, ерунда всякая.

– Откройте.

Я открыл. Он смотрел на мою «ерунду» ещё дольше, чем наш таможенник. Мне даже стало его жалко, так он напрягся, глядя на мои веники.

– Что это такое? – спросил он с паузой после каждого слова, как робот, пытающийся найти общий язык с пришельцем.

После этого вопроса напрягся я. Но ему не стало жалко меня. А я действительно растерялся. Как ему объяснить? С чего начать? С истории строительства бань на Руси? Американцы не знают и не хотят признавать ничего из жизни других народов. Они уверены, что живут в единственно правильной стране на планете. Ответить: «Два веника»? Мой английский не настолько хорош, чтобы я мог найти в моём словаре слово «веник» по-английски. Да и потом, наверняка на английском «веники» означают предмет, которым подметают. Что я – такой чистюля, что прилетел со своими вениками? Вспомнил, как тот же Радзиевский учил меня. Во-первых, американцам не надо никогда говорить лишнего. Все детали, которыми грешит русская эмоциональная речь, вызывают у них головную боль и подозрение. Раз болтает – значит, запутывает. Во-вторых, ответы должны в точности совпадать с тем, что американец видит. Слова с картинкой обязаны сходиться. Это для них главное – чтобы сошлось. Иначе программы, вставленные в их мозг, дают сбой. А всем, что даёт сбой, занимается полиция.

Вспомнив всё это и указывая на веники, я ответил:

– Это два куста.

– Два куста? – недоверчиво переспросил таможенник.

– Да, два высушенных куста, – подтвердил я с максимально честным выражением лица.

Правда, тут же почувствовал, что мои слова всё-таки не сошлись с его картинкой и ещё с чем-то.

– Для чего же вы везёте их с собой?

Я решил оставаться честным до конца:

– Для бани.

– Два куста для бани?!

Что-то в его программе разошлось окончательно. Он обратился к стоящим за мной людям:

– Очередь ко мне больше не занимайте.

Я понял, что попал надолго.

– Итак, два куста для бани? – переспросил он, напряжённо пытаясь представить, как я буду в бане высаживать два куста.

– Да, для бани! – Все ещё следуя советам друга, я старался не ляпнуть ни одного лишнего слова.

– А зачем вам два куста в бане? Объясните, пожалуйста!

Этим вопросом офицер был явно доволен. Словно поймал арабского террориста.

– Бить себя, – ответил я со всей честностью, на которую был способен.

– Бить себя? В бане?!

По его глазам я понял, что он стал с этого момента подозревать меня уже не в терроризме.

– Да, бить себя в бане. По спине. Вот так, – показал я жестом.

Наступила пауза. Таможенник нарушил её первым:

– А вы в бане голый находитесь?

– Да.

– Вы что, мазохист?

– Нет. У нас в России все так делают.

– И все голые? И бьют себя?

– Именно так.

– У вас что, все мазохисты?

Я был в отчаянии. Чем точнее я пытался ему объяснить, тем больше у него «не сходилось». И я предпринял последнюю попытку на своём немощном английском, состоящем из главных слов и интернациональных жестов:

– Эти веники я привёз для своего друга в Нью-Йорке. Он из русских. Построил здесь баню. Русскую баню… У нас такие бани уже тысячу лет, с вениками. – Я объяснял медленно, по слогам, как для робота. – Я его буду вот так хлестать, чтобы потом было легко и хорошо. Холестерин понижает.

Очевидно, на этот раз я наговорил много лишнего. Зато он понял из моей тирады слово «холестерин».

– Так, значит, это ваш друг – мазохист, а вы – садист, – сделал вывод таможенник и затряс головой, как бы желая стряхнуть с неё полученную от меня ненужную ему информацию. Так собака стряхивает капли, выходя из воды. – Фу, – выдохнул он, – сейчас проверим вашего друга. Телефон есть?

Меня отвели в офицерскую. Позвонили Радзиевскому:

– Вы знаете, что вам привёз ваш друг из России?

Радзиевский помолчал. Видимо, как компьютер, пролистал мои возможные ответы, после чего сказал:

– Два куста из веток для моей бани.

Американцы так ничего и не поняли. Но меня отпустили. Потому что, слава богу, на этот раз у них сошлось!

©

На улице ко мне часто подходят с вопросом: «Вы обычно рассказываете то, что на самом деле было, или сочиняете?» Чаще всего в последнее время спрашивают, пожалуй, про историю с дринками. Её мне рассказал в Харькове, в бане, один из руководителей харьковского ГАИ. К сожалению, его фамилии я не записал и не смог потом отблагодарить за такой подарок. Он сам был участником этой истории.

Из Харькова в своё время многие уехали в Америку, в том числе один из его лучших друзей. Прошло лет пятнадцать. Из Советского Союза стало легче выезжать по приглашению. Друзья встретились в Хьюстоне и решили эту встречу отметить прямо по дороге из аэропорта.

Эмигрировавший друг был за рулём. Проезжали мимо мексиканского ресторана на трассе. Зашли, сели, позвали официантку-мексиканку. Задача перед ними стояла непростая. В большинстве американских ресторанов водку в бутылках на стол не подают. Только рюмками. Называется одна порция-рюмка «one drink». Две порции – «two drinks»… То есть дринкнул, недостаточно захорошело, попросил второй дринк. Двух-трёх дринков американцам обычно на вечер предостаточно. Но наши ребята не виделись пятнадцать лет.

Друг моего рассказчика хоть и знал здешние порядки, но они ему претили, так как душа его навсегда осталась нашей. Поэтому официантке он сразу сказал:

– Значит, так. Слушай меня внимательно. Принеси нам десять дринков. Только сразу, вместе! Поняла? Ну и на закусочку какой-нибудь салатик.

Официантка переспросила:

– Сколько-сколько дринков?

– Десять. Давай быстрее, мы пятнадцать лет не виделись. Выпить охота, понимаешь?

Официантка пошла сначала на кухню, но какая-то мысль её всё-таки остановила по дороге, и она вернулась.

– Вы извините, я недавно из Мексики, не всё ещё понимаю по-английски. Вы не могли бы повторить ваш заказ?

Наш слово в слово повторил настойчивее:

– Десять дринков и один салат. Давай быстрее.

«Догадавшись», о чём идёт речь, официантка очень учтиво спросила:

– Вам, наверно, ещё стулья поставить, да? Ещё люди придут?

Наши уже стали раздражаться.

– Не волнуйся, милая, стулья ставить не надо. Вдвоём справимся. Давай, и побыстрее. Говорят тебе, выпить охота.

Официантка принесла на блюде десять рюмок водки, отошла в сторону и стала наблюдать, что будет дальше. Наши быстро ими прожонглировали за встречу, за друзей, за первую родину, за вторую родину, за удачу, за счастье и за будь-будь. И снова позвали потрясённую увиденным официантку.

– Ещё десять дринков принеси, да?

Та опять учтиво спрашивает:

– И салат?

– Нет, салат оставь этот. Не трогай.

Официантка принесла новые десять дринков. Наши их продринкали ещё быстрее. За школьных учителей, врачей, за тех, кто уехал и кто остался (поимённо), и за будь-будь. И в третий раз повелительным жестом потребовали официантку.

– Очень маленькие у вас всё-таки дринки. Чтобы мы тебя больше не гоняли (решили заботу об официантке проявить!), принеси сразу двадцать. А салат не трогай, тебе сказали.