Ночная сказка - Джон Хоул

— Все это очень интересно, Пит, но я — не Мадонна, — возразила Гарриет.

— Нет, но все сказанное мною можно отнести и к тебе тоже. Я не представляю, как это получается. Но я преклоняюсь перед тобой. Представление и повседневная жизнь — это совершенно разные вещи. Признаюсь уж тебе, что я стал немного побаиваться тебя, Г. Но как бы там ни было, ты была просто потрясающа. Куда лучше Мадонны. Потому что, по сути, это ты трахнула меня.

— Вообще-то это сделала не я.

— Нет, конечно. Прости. Наташа. Спасибо, Наташа. — Он нежно поцеловал жену в носик.

Они пошли дальше.

Гарриет подумала о том, что Питер был на редкость открытым и великодушным. Что-то с ними обоими случилось. И это стоило того, чтобы продолжать расследование и дальше. Она решила, что должна спросить у него одну вещь:

— А ты сумеешь пережить это, Питер? Если это станет моим постоянным занятием?

Они уселись на выжженную солнцем траву в самой высокой части горы. Питер невидящим взором смотрел вниз, на раскинувшийся внизу огромный город. Раздумывая над вопросом жены, он, сам того не замечая, потер свой лоб и запустил пальцы в волосы.

— Пережить, так ты спросила? Господи, я даже не знаю. — Над их головами, хлопая на ветру, пролетел огромный оранжевый воздушный змей. — Да нет, конечно, мой ответ «нет». Я не смогу не ревновать. Мне захочется всех их убить. Боже мой, да об этом и речи нет! — Голова его опустилась, крупными руками он прикрывал глаза и лицо. Даже рот. — Все так нелепо. Я, право, не знаю, если уж быть честным до конца. — Замолчав на мгновение, Питер застонал. — Я все утро думал об этом. Меня раздирают противоречия. Знаешь, я думал и думал… Просто не знаю, что и сказать.

Питер вытянулся на спине сбоку от Гарриет. И вдруг, как это уже бывало, Гарриет оказалась тронутой его ранимостью. Она одна на всем свете знала все его слабые стороны, знала, как запутался в неприятностях этот большой человек. Она все еще любила его, несмотря на их прошлое.

Зажмурив глаза и обращаясь скорее к небу, чем к Гарриет, Питер заговорил, пытаясь поточнее сформулировать ускользавшие от него мысли:

— Дело в том, что я, кажется, обнаружил в своем характере нечто весьма неприятное. Вообще-то я, пожалуй, всегда подозревал об этом… Но никогда не знал ничего наверняка. Не думай обо мне слишком плохо, Гарриет.

— Хорошо, — спокойно промолвила его жена. — Не тревожься. Мы оба многое узнали о самих себе.

Питер помолчал, а затем воскликнул:

— Нет, я так не считаю!

— Кажется, я могу возразить тебе. Ты как раз так и считаешь, если уж быть честным. Продолжай, я не против. Скажи, что тебе нравится. Все в порядке. Все замечательно. Все-все! — Так оно и было. Гарриет казалось, что в этот день она сможет вынести что угодно.

— Это ужасно, я понимаю, но я… я чувствую себя гадким, гнусным, паршивым негодяем из-за того, что моя жена наденет этот маскарадный костюм и отправится… на панель, по сути, отправится… да еще с моего разрешения. Она трахалась всю ночь…

— Ну, и… — подбодрила его Гарриет.

— И ей это очень понравилось! Черт, Гарри, мне была по нраву эта затея. Не то, что я был там с тобой… Хотя это тоже было великолепно. Сама мысль об этом. О том, что ты делаешь это с незнакомцем. Да, конечно, это был я, но ты же, то есть, мы делали вид, что не знаем друг друга. Но сама мысль об этом… да, эта мысль сводит меня с ума. — Питер помолчал. — Прости, — вновь заговорил он. — Это все так нелепо. Я полон противоречий, я просто разрываюсь на части. Во мне словно два человека борются. Два человека, имеющие совершенно разные мнения. С одной стороны, меня просто душит ревность при одном воспоминании о том, что ты готова отдаться какому-нибудь неизвестному подонку, какой-то скотине, которая будет платить за это деньги. И что еще хуже, возможно, этот тип будет нравиться тебе, и ты будешь это делать с удовольствием. Господи!.. А с другой стороны… Боже мой, даже не знаю, как это произнести вслух: где-то в глубине моей порочной души прячется червь сомнения, и он гложет, гложет меня. Этот другой человек в восторге от того, что нас теперь объединяет общая тайна. Как будто я виновен в самом прекрасном из смертных грехов… И мне это нравится! Мы с тобой единственные люди во всей Вселенной, которым известно то, что было прошлым вечером. Мы оба способны переступить через общепринятые правила. И делать запрещенные вещи. Я буду единственным мужчиной, поддерживающим тебя, я буду твоим соратником. Кажется, этот гадкий тип во мне допускает мысль о том, что ты… Господи, я не знаю… ты займешься этим делом и будешь ловить в свои сети похотливых, порочных, жутких старых козлов. — Питер замолчал. Вид у него был весьма угнетенный. Похоже, он был не в состоянии договорить до конца, но все же он спросил: — Ты возмущена этим?

— Нет, — ответила Гарриет. Она говорила самым решительным тоном, на какой была способна. Женщина не хотела, чтобы в ее голосе слышалось сомнение. Но что-то в ней перевернулось. И это было новое чувство. Гарриет уже успела все как следует обдумать, а теперь вдруг ее решимость начала потихоньку испаряться. Это было так типично для мужчины — заниматься самобичеванием. Все было понятно: он просто хотел вновь занять главенствующее место в жизни жены. Да уж, умно, ничего не скажешь…

Питер все еще лежал, закинув руки за голову и закрыв глаза.

— Это ужасно, — прошептал он, — но мне было бы по душе, если бы ты, возвращаясь от этих идиотов, рассказывала мне о том, что вы делали вместе. — Он бормотал, обращаясь к себе, а не к жене. — Господи, я просто дрожу, думая о том, что ты будешь делать это за деньги. И ты обо всем расскажешь мне. Я буду все знать. Наверное, я безумен. Мне просто не верится, что я все это говорю. Это невыносимо. Нет, это сначала было невыносимо, а потом… Я бы с радостью перебил их всех, убил бы… Ох, Гарриет! — с горечью вздохнул Питер. Теперь мне кажется, что все хорошо. Кажется, мне это нравится. Да, нравится, Гарриет Хэллоуэй! И я все же люблю тебя!

— Я тоже люблю тебя, Питер Хэллоуэй. — Она просто не знала, что еще можно сказать в такой ситуации. Хоть это было честным признанием. Гарриет было хорошо рядом с мужем. Но она немного смущалась, и даже побаивалась. Впрочем, побаивалась она уже давно — с тех пор, как они разорились. И не без оснований.

Гарриет подумалось, что они очень близки, когда сидят вот тут, под ними простирается весь Лондон, а на другой стороне Темзы виднеется Хэмпстед-Хит…

И вдруг выяснилось, что им больше нечего сказать друг другу. Похоже, решила Гарриет, каждый из них вспоминает прошедший вечер и их поведение. Как ни смешно, но у нее было такое чувство, будто они вместе сделали что-то новое и запретное — нюхали кокаин или проглотили по таблеточке ЛСД. И им стало легче, но еще о многом надо было подумать.