Дервиш света - Михаил Иванович Шевердин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А старуха при всем народе заставила его выслушать целую притчу.
Стоя на раскаленной гальке босыми ногами, старуха, цепко держась за узду, почти повисла на ней и вещала:
— Жил злой бек — вроде тебя, бека Гиссарского Катара. И у одной неимущей вдовы, у которой и куска хлеба-то дома не имелось, взимал тот злой бек подать. А та вдова вдруг говорит: «Пусть аллах продлит жизнь нашего бека, то есть твою жизнь». А вроде бек, то есть ты, и отвечает: «Я тебе причиняю зло, а ты молишься за меня?» — «А до тебя наш преславный эмир держал другого бека в Гиссаре. Так он был такой злой, — чтоб он в могиле перевернулся, — что старуха прокляла его страшным проклятьем. — И такова были сила проклятия, что он, тот бек, упал и сдох там, где стоял. После того беком Гиссарским сделали тебя. А ты злобнее, чем тот бек, который был перед тобой. Смотри! Скоро и ты помрешь, а вместо тебя назначит справедливый эмир волка похуже тебя. Вот и боюсь о тебе сказать плохое. Лучше помолюсь за тебя!
Когда старуха выпустила поводья из рук, Кагарбек не решался погнать коня по дороге. Сопя и бормоча молитву, он попросил старуху:
— Сверши же молитву за меня, старая! Видишь, сколько беды свалилось на людей. Помолись. С помощью молитвы исправим недостатки. Молись!
Старуха с визгливым хихиканьем начала взбираться с обочины дороги на холм. Бек с трудом разобрал:
— Молитвы еще захотел! Молись за него, а он кровь льет.
Она исчезла за гребнем холма, а у Кагарбека словно рана в сердце открылась. Он задыхался, цеплялся, руками за грудь.
А тут еще один из приближенных, вертлявый есаул с лицом недоноска, возьми и ляпни:
— Она мать мятежника Восэ. Вредная колдунья. С тех пор, как Восэ кончился, ходит и проклинает, ходит и прорицает. Вам, господин бек, бояться ее нечего. Вам ее молитвы не нужны.
Он еще пустился в рассуждения:
— Если нищим приятно жить нищими, чего это они лезут в баи? Работали бы и работали. А то вот наслушаются болтовни всяких бабок, — он украдкой посмотрел на вершину холма, ушла ли ядовитая старушка и не слышит ли его, — и ударяются в камышовые заросли, подальше от всякой работы. А что они в камышах находят? Из камышовых метелок хлеб не испечешь. И остается им подыхать там.
Лучше бы есаул-недоносок молчал. Бек, наезжая прямо на болтуна, кричал:
— Ты, вислоухий! Тебя мало ругать. Тебе из халата пора пыль повыбить, господин налогосборщик. Самый большой кусок — твое ухо. Вот отрежу тебе ухо, в котел, в сало кипящее брошу и в глотку тебе запихну. Вон у тебя брюхо как вспучено.
Черные мысли лезли беку в голову. Надо держать ответ перед эмирским посланцем.
Конечно, Сахиб Джелял уже знает и про мятеж и про доктора. Кагарбек бодрился: «Испугались мы лягушки!» А впрочем, Бухара далеко, а про визиря Джеляла говорят — быстр на расправу.
Великолепная, залитая расплавленной медью лежала перед ним среди горных белоснежных вершин Гиссарская долина. Богатая, тучная, изобильная водой, зелеными садами… Но долину эту называли в те времена — да и многие столетия ранее — Гибельной долиной. И не потому, что время от времени по дороге царей от Байсуна до Душанбе лавиной мечей и огня прокатывались кровавые завоеватели и истребляли все живое…
Нет. Не поэтому. Население долины обязательно покидает с наступлением жарких дней свои тугайные селения и уходит подальше от малярийного комара.
В горах чаще бывают землетрясения. В горах — обвалы, лавины, удесятеренный труд на полях и в садах. Но малярия страшнее землетрясений. Достаточно глянуть на осунувшиеся, зеленовато-желтые лица тех, кто вынужден на лето оставаться в низинах, возделывая рис и бахчи. Землистого цвета ввалившиеся щеки, полное истощение. Не люди, а кожа и кости.
Люди знают причину своих несчастий. Пусть беки и хакимы дадут народу возможность спокойно работать, пусть перестанут душить налогами. Помогут очистить заброшенные арыки. Осушить болота, места выплода туч комаров.
Но — тсс, — меньше говори, больше услышишь. Беки считают, что простой человек — сатана хитрости. Он нарочно болеет, притворяется. Достаточно намочалить ему шею и…
XI
Я — ярче луча, я — сильнее льва.
Я — острее меча, повеление мое проникает глубже острия копья.
Закир Рукнуддин
К беку в Гиссар воровски приехал Мерлин.
Мусалас в глиняном кувшинчике, выдержанный 23 дня в куче конского навоза, оказался вполне готовым, крепким, ароматичным. Глиняная замазка и восковая печать не тронуты. Сам мусалас поначалу холодил внутренности, а потом вызывал пожар и возбуждение чувств и мыслей. И керосиновая лампа освещала на возвышении под кронами деревьев текинский бордовый ковер, отличные курпачи и круглые валики-подушки, на которые так удобно опереться локтем.
В слишком поздний час приехал Сергей Карлович, и пришлось ему довольствоваться холодными манты — большими пельменями, сваренными на пару.
Ужин холодный, а беседа всухомятку. Ничего, кроме мусаласа. Последнее время Кагарбек пристрастился к горячительным напиткам, какие всегда имелись у мистера Даннигана в походном сундуке-серванте — к шотландскому виски, забористому, густо пахнущему, к коньякам прямо из Франции и прочим горячительным. Под жиденький мусалас беседа не клеилась.
Рассуждать Сергей Карлович начал издалека и иносказательно.
— Он причина всех утеснений вашего сердца. Вы, почтенный, забыли про протокол о том грязном ауле… там в Ангрене. Сколько этот лекаришко вам, уважаемому человеку и начальнику, причинил неприятностей. Долго ли вы, могущественный бек, склонны терпеть возмутителя умов? Своим благотворительством он сеет зерна мятежа, а зерна всходят. Зерна уже взошли. Жалкие людишки почуяли покровительство, впали в бездну заблуждения. Оборванные, чесоточные, голодные вообразили себя голубой кровью, белой костью, шатаются по Гиссарским долинам с дубинами и убивают благородных. Это он показал рабам, что и они имеют право жить. А что дальше получится? Я вас спрашиваю, господин бек? Нищий сидит на обочине дороги, просит милостыню, бьет вшей. Бросят ему в глиняную мисочку мелкую монету «чох» или «мири» — он и доволен. Так предназначено. А появляется он, и кормит нищего, лечит, надевает на него чистое белье, дает ему десятирублевку и еще говорит: «Ты не знал сытости, ты не видел неба, но ты человек». Это нищий-то человек! Что произойдет, если всякий нищий возомнит себя господином? Благородного стащит с лошади, а сам залезет в седло? Берегись, бек. Проклятый
