Войку, сын Тудора - Анатолий Коган

Войку всмотрелся в черную маску, надетую топью на ее жертву, и увидел глаза утопающего — все, что еще оставалось человеческого в этом обреченном существе. Человеческие молящие глаза. Он подобрал копье и, взяв его за наконечник, протянул древко незнакомцу.

— Хватайся! — сказал юноша, упираясь в снег широко расставленными ногами, чтобы не упасть самому.

Черный призрак из болота слегка покачал головой. Он уже не боролся.

— Нет, кяфир, — донесся его слабый голос.

— Берись, шайтан! — по-татарски крикнул Войку, которому придала силы внезапно пробудившаяся злость. — Держись, проклятый!

— Йок, — ответил турок, которому вязкая жижа доходила уже до подбородка. — Ты все равно меня убьешь.

— Я спасу тебя, безумный! Держи копье!

Осман коченеющими руками схватился за древко. На большее у него не было сил. И Чербул долго, с отчаянием в душе старался хотя бы сдвинуть с места тело османа, схваченное вязкой топью. Огненные круги плыли перед глазами молодого витязя, горячий пот заливал глаза. Войку вконец уже обессилел, когда почувствовал, что болото наконец ослабило хватку. Но прошло еще немало трудных минут, пока человек из топи оказался на берегу.

Юноша опустился на корточки возле спасенного. Впрочем, назвать его так было еще нельзя, турок не подавал уже признаков жизни, и только цепкость, с которой его руки сжимали копье, показывала, что это не труп. Отдышавшись, Войку набрал пригоршню чистого снега и размыл им маску грязи, открыв молодое лицо с тонкими усиками. Тот все еще не открывал глаза.

Тогда Чербул впервые вспомнил о добром красном вине, которым пан Молодец снабдил его утром в лагере. Парень откупорил флягу и влил несколько глотков в рот аскера. Потом выпил сам. Затем снова дал недавнему врагу подкрепиться.

Так и застал их отец Панаит и двое белгородских витязей, посланных рыжим капитаном на поиски и собравших по дороге несколько лошадей. Молдаванин и турок, поддерживая друг друга, по очереди прикладывались к объемистой серебряной фляге — старинному крымскому трофею пана Тудора. Мусульманин при это морщился, но своей очереди не пропускал, почуяв целебную силу тигечского напитка.

Старый отшельник, легко соскочив с коня, в нерешительности остановился. Он не чаял увидеть в живых Чербула, в такой компании и подавно. Да и кто тут был хозяином, а кто — невольником? На всякий случай рука старца потянулась к рукояти широкого кабаньего ножа.

— Его зовут Юнис-бек, отче, — сказал Войку, — и он — мой пленник. Помогите его милости подняться, братья, и посадите его на коня.

17

Князь Штефан озирал с высоты долину Бырлада, лишь недавно бывшую полем величайшего из сражений, когда-либо бушевавших на Земле Молдавской. Турки лежали вдоль дорог, «как снопы на скошенном поле», — писал домой проезжий мадьярской купец. Еще больше врагов поглотили болота. Всего в тот день в бою под Высоким Мостом и при бегстве полегло сорок тысяч османов, почти столько же, сколько бойцов было в османском войске. Победители собирали законную добычу. Воины деловито осматривали трупы, снимали оружие, доспехи, дорогое платье, прибирая, конечно, и кошельки. Четы сгоняли в табуны вражьих коней. Провели нескольких верблюдов, с полным равнодушием взиравших на новых хозяев. Протащили несколько пушек, не утонувших в приречных топях, и дюжину обозных возов с Гадымбовым добром и падишаховой казной — жалованьем аскеров. Хозяева земли деловито разглядывали пожитки, брошенные в смертный час незванными гостями, рачительно прибирая к рукам все, что могло сгодиться. Другие, второпях вскочив в непокрытые деревянные седла, поскакали в погоню — добивать рассыпавшихся по лесам и шляхам захватчиков.

Принесли и бросили под ноги государева коня огромный, переливающийся шелками и золотом ворох османских бунчуков и хоругвей, поверх всех — большое зеленое знамя беглербея Сулеймана. В первый раз в истории Европы христианское войско добыло столько этих зловещих, дотоле непобедимых боевых значков. Многие из них как вестники победы были вскоре отправлены воеводой Молдовы в Краков и Пешт, в Венецию и другие столицы. Только в Рим, к престолу его непогрешимого святейшества, князь Штефан послал с дьяком Цамблаком сорок турецких знамен, и папа первый раз увидел вместе такое количество этих пугающих трофеев.

Господарь Молдовы принимал гостей.

Вот прогнали перед ним четыре тысячи пленных аскеров — оборванных, окровавленных, в еще не просохшей болотной грязи. Князь махнул рукой, и длинная колонна повернула в сторону Сучавы, по мосту, где была отсечена голова недавно грозного османского чудовища. Вот привели следом их начальников. Паши, аги и беки великой армии, многие — в сверкающих доспехах и драгоценных шубах, в мрачном молчании, не склонив гордых голов, подошли к господарю. Турецкие командиры не выказывали ни покорности, ни страха. За ними, как ни велико сегодняшнее поражение, стояла несокрушимая империя, способная выставить не одну великую армию. За ними была месть Высокой Порты, а ратное счастье изменчиво, властитель малого княжества должен был это знать.

— Ты победил, бей Штефан, — высокомерно, но учтиво сказал от имени всех старейший и славнейший из пленных Искендер-бек, с достоинством кланясь и поднося руку ко лбу. — Настало время взглянуть без гнева друг другу в глаза.

— Поверженный в прах не волен над временем, — бесстрастно ответил по-турецки воевода.

— Назначь за нас любой выкуп, бей, — продолжал старый воин. — Аллах щедро наделил нас богатствами, а тень его на земле, владыка наш султан, не пожалеет денег ради своих верных слуг. Требуй с нас сколько хочешь золота и верни нам свободу.

Глаза Штефана сверкнули огнем.

— Зачем же вы, — воскликнул князь, давая волю закипевшему гневу, — зачем же вы, богатые и могущественные, пожаловали в эту землю бедняков? На чье сиротское добро позарились?

Искендер-бек невольно попятился в притихшую группу пленных военачальников.

— Молчите?! — в ярости бросил Штефан. — Не знаете даже, зачем пришли! Узнайте же от меня: за смертью. Ваши воины, хоть и достойны казни, не хвастали золотом, и им дарована жизнь. А вам, звенящим мошною, прощения не купить. На колья их! — крикнул воевода куртянам. — Чего глядите? На колья!

Витязи и войники, столпившиеся за княжьей свитой, бросились вязать обреченных. Князь Штефан, зловеще ощерившись, следил, как пашей и беков потащили на вершину холма, на место старого бешляга, где у лагерной черты была расчищена большая поляна для общих сборов войска и для казней.

В рядах белгородского стяга произошло движение. Стремянный и дьяк государя московитин Володимер, по приказу князя побежавший незадолго до того за своим побратимом, привел Чербула, уже накормленного и почищенного. Между витязями шел Юнис-бек. За Володимером на веревке тащился связанный мунтянин, пойманный Войку близ засады.