Великокняжеский вояж (СИ) - "shellina"

Неплюев встрепенулся и посмотрел на внимательно смотрящего на него Брылкина.

— Что тебе, Иван Онуфриевич, Ушаков-то сказал?

— Дело то сугубо секретное, так что не проси, Иван Иванович, не скажу. Скажу только, что как ехал я с проверкой в Астрахань, так и еду теперь и с той же самой проверкой, да еще Андрей Иванович свое дело подкинул. Эх, дела наши тяжкие, — он вздохнул и посмотрел в окно. — Я же прямо спросил у Великого князя, не кажется ли ему, что грешно вот так немолодых уже людей гонять туда-сюда? — Брылкин уставился в окно и замолчал, погрузившись в какие-то свои мысли.

— Ну, и что на это Петр Федорович ответил? — нетерпеливо поторопил его с ответом Неплюев.

— Он ответил, что ему совершенно не стыдно, что ему нельзя иметь стыд, а совесть желательно усыпить, потому что это крайне вредные образования, которые никак не нужны будущему правителю. И вообще, он советует мне думать, что таким образом заботится о нашем здоровье, мол, ежели будем не у дел по дворцам углы старческим песком метить, то очень скоро все болячки на нас свалятся и мы умрем.

— Так и сказал? — ахнул Неплюев.

— Так и сказал, потом правда хохотнул и добавил, что на самом деле из молодежи некого на такие ответственные должности ставить, что у молодежи еще ветер в голове, а вот, ежели я знаю парочку толковых отроков, то почему бы мне их в помощники не взять и заодно замену себе достойную не подготовить? И вот спрашиваю я себя, Иван Иванович, а когда он говорил серьезно, в первый раз, или во второй?

— А, по-моему, он все это серьезно сказал, хотя я, положа руку на сердце, не понимаю иной раз Петра Федоровича, — Неплюев покачал головой. — Вот тебе и опыт дипломата. А ведь я был уверен в том, что могу вести переговоры с любым человеком, и чаще всего, если и не развернуть его мнение в свою пользу, то хотя бы при своих остаться. Тут же... Вот с чего мне начать работу в Астрахани?

— А начни как с того, что у тебя, как ты сам говоришь, Иван Иванович, получается лучше всего, с переговоров. Переговариваться там, поверь мне, есть с кем. Тем более, что в средствах ты, как я понимаю, не ограничен.

— Почему я, а, Иван Онуфриевич? Почему выбор Петра Федоровича пал именно на меня? —тоскливо проговорил Неплюев.

— В тех местах почти нет крепостных, — задумчиво проговорил Брылкин. — Там почти нет крепостных, зато полно вольных людишек, которых ты и должен привлечь каким-то образом к работам. Ко всем вида работ, понимаешь? Ты должен будешь забыть про то, что половина из них беглые, и привлечь к работе, лаской ли, уговорами ли... Петр Федорович просто сказал — дай им денег и они сами прибегут, еще и отбирать лучших придется. Это мои девочки по пяти рублев на платья могут потратить, чтобы на балу блеснуть. А вот для многих те пять целковых — это то, на что семья может год жить, да еще и нищей не считаться. Тебе не кажется, что Петр Федорович хочет, чтобы ты, Иван Иванович, выстроил целую науку по тому, как можно обойтись без крепостных, и в тоже время сделать губернию богатой и процветающей?

— Но, тогда это может означать лишь одно, Петр Федорович хочет в будущем освободить крестьян из крепости? — Неплюев выглядел удивленным.

— Полагаю, что так оно и есть. Он же из своего герцогства прибыл, где крепостных уже давно в помине нет. Все за свой труд, каким бы он не являлся, получают плату. Мы ведь с тобой, вроде и государевы люди, а плату нам выделяют, да еще и раз в месяц, — Брылкин поднял палец вверх. — Ну и плюс военные городки ты должен будешь организовать, но по ним тебе инструкции придут, ежели государыня тебя оставит в Астрахани. Так что не переживай, может быть, ничего страшного и не произойдет, и вернешься ты в свой Оренбург, и забудешь ту жару Астраханскую как страшный сон.

— Петр Федорович еще предупредил, что в Астрахань его лейб-медик скоро приедет. Будет болотную лихорадку изучать. Чтобы начать уже бороться с ней, да кордоны санитарные ставить пробовать, чтобы чуму в Россию не пустить. Мне велено было не чинить никаких препятствий, даже, ежели чудачеством какие-то дела Флемма мне покажутся.

— Ну так и не препятствуй, — Брылкин пожал плечами. — Один хрен мы с тобой ни черта не понимаем во всех этих премудростях, а Флемм умный чертяка, авось и взаправду придумает, как с болотной лихорадкой бороться.

Он замолчал и оба путника принялись смотреть в окно мчащейся кареты, возница которой что есть сил хотел успеть проехать как можно больше верст, пока не начнутся дожди. Каждый думал о своем, и все чаще их мысли останавливались на Великом князе, а также на обдумывании того, что же Петр хочет в итоге получить из своих пока что немногочисленных придумок.

***

Василий Никитич Татищев пребывал в определенном шоковом состоянии, когда садился в карету, любезно предоставленную ему Романом Илларионовичем Воронцовым. Они прибыли в Уфу, чтобы помочь Великому князю во всем разобраться, но и его самого и обер-прокурора практически сразу же, после того, как Петр Федорович почитал депешу, привезенную Паниным, развели по разным углам: Брылкина забрал к себе Ушаков, пребывающий в настроении, очень далеком от значения «хорошее», а его позвал с собой Роман Воронцов, сказавший, что его высочеству сейчас некогда, и что он поручил ему Роману донести до Василия Никитича, что он едет с ними в Екатеринбург. А так как Брылкин через пару дней уезжает в Астрахань, куда он изначально и отправлялся, только не в компании Татищева, а в совершенно другой компании, то Василий Никитич остается без средства передвижения, и Воронцов с радостью приглашает его в свою карету.

И вот сейчас, так и не переговорив с Петром Федоровичем, пережив довольно вялый скандал, связанный с побегом одной из фрейлин Марии Алексеевны с прибившимся к поезду французом, он усаживался в карету, чтобы отправляться в им же основанный Екатеринбург. Скандал был единственным развлечением откровенно скучающей знати, но, так как фрейлина была молодой вдовой, к тому же не отличающейся ни знатностью, ни богатством, то в течении суток сбежавшей парочке перемыли кости, да на этом и все.

Больший ажиотаж у дам вызвало внезапное появление Марии Алексеевны. По определенным причинам она не должна была, вроде бы, появляться, но вышла, и даже приняла участие в обсуждении скандала, и сыграла пару партий за карточным столом. После этого ее окружили дамы, и они, шепчась и хихикая, удалились в подобие будуара, чтобы продолжить посиделки уже вдали от мужчин. Что они обсуждали для Татищева осталось загадкой, которую он и не стремился разгадывать, у него были другие проблемы. а вот Петр Федорович за эти дни так ни разу не появился среди Молодого двора, как их поезд называли, хотя многие из присутствующих никакого отношения к двору Великих князей не имели.

— И все же я не понимаю, зачем я еду с великокняжеским поездом? — устроившись на подушках кареты, которая по комфортабельности на порядок превышала ту, в которой он сюда приехал, спросил Татищев у устроившегося напротив него Воронцова.

— Как я понял, Петр Федорович устал во всем разбираться, буквально гоняясь за ответственными лицами, а ты, Василий Никитич, все-таки не самый последний человек на Урале, поэтому-то ты едешь с нами, чтобы все показать, про все рассказать, указать на нужных людей, ну и заодно проверить, как исполняются твои наставления, данные перед отъездом.

— Я и тут человек не пришлый, — Татищев пожал плечами, намекая, что в Уфе все его знания никак не понадобились Великому князю.

— Василий Никитич, — протянул Воронцов, — я же не приближенная к Петру Федоровичу особа, мне подобные вопросы задавать бессмысленно. Я же точно все равно не знаю, а быть как бабка-угадка, ну это... сам понимаешь. Ежели тебя действительно интересует, почему Петр Федорович тебя вот так резко с собой забирает, то о том у Штелина спроси, хотя нет, Штелин вряд ли в курсе, — добавил он, ненадолго замолчав. — Лучше у Криббе или Олсуфьева. С последним Великий князь редко что обсуждает, но, как секретарь он же готовит бумаги различные, так что обязан знать.