Тропинка в зимнем городе - Иван Григорьевич Торопов

Теперь Ваня надергал мягкого ягеля и кукушкина льна, целую охапку, подпихнул осторожно под деда, поровнее расправил, чтобы рану на спине ничто не тревожило.

«А что делать с Бисином?» — думал Ваня. Ему противно подходить к нему близко. Но ведь и не бросишь так просто… Хоть и дурной, а все ж таки человек… Огненный Глаз… Меткое прозвище. И нос, будто у коршуна, — того и гляди, заклюет.

Немного привыкнув к виду крови, мальчик раздевал, ворочал Бисина. Одежда на нем добротная: зеленая куртка с застежками-молниями, такие же брюки, в подобных костюмах обычно щеголяют туристы. Белая нижняя рубаха теперь в крови…

Осмотрев Бисина, Ваня растерялся — сквозная рана на его груди и спине была почти в том же месте, что и у дедушки. Только на правой стороне.

Вот как встретились два знаменитых охотника. Два снайпера. Два непримиримых врага. Жизнь еще смолоду развела их по разные стороны. И вот повстречались снова средь темного леса…

Но почему дедушка попал Бисину в правую сторону? Неужто промазал?..

Ваня перевязал ему рану, наложив смоченную смолой мягкую берестинку, как и под дедушку, подоткнул под него толстый слой мха. Невольно поймал себя на том, что и смолу-то для Бисина он экономит, и лоскуток бересты взял поменьше, и мох собирал, не особо стараясь, и спирта жалко… Ничего, и так оклемается, — ишь какой гладкий, сразу видно, что живет в свое удовольствие.

Как же дедушка мог промахнуться? Мысль эта была неотвязной, назойливой, хотя Ваня и понимал, что думать так недостойно, нехорошо.

Ополоснул лицо и губы Бисина водой из ручья. Пусть оживает. Пускай поправляется, встает на ноги. Они вместе с дедушкой выведут его из тайги и расскажут всем, что здесь случилось. Пусть люди знают, какой изверг еще по земле ходит… И, наверно, не один он такой… Пусть поправляется. От суда ему не уйти.

19

Перевязав старикам раны, Ваня почувствовал, что страшно устал — прямо с ног валится, до того уходился. Как долог нынешний день. Как много было беготни туда-сюда: с лосенком к избушке, потом обратно. И главное — эта беда…

Он присел, глубоко задумался: что же делать дальше? Надо бы, конечно, хоть немного поесть, чтобы восстановить силы. В дедушкином лузане, он знал, найдется чем заморить червячка, но полезет ли в горло после эдакой маеты и тревоги?

Спустился к ручью, долго мыл лицо и руки. Прохладная вода немного взбодрила. Зачерпнул в кружку, вернулся обратно. Вытащил из лузана хлеб, кусок тушеного глухаря, подрумяненного, источающего такой дух, что слюнки текли. Но даже такое лакомство он ел через силу: взгляд то и дело падал на дедушку. Горькие думы терзали душу…

Оставлять раненого деда, конечно, нельзя, да и этого злодея тоже. Придется заночевать подле них. Лосенок накормлен, напоен, одну-то ночь как-нибудь один скоротает. Утром, когда развиднеется, можно будет сбегать туда, накормить-напоить снова. Так что это не беда, а полбеды…

Главная забота теперь — спасти двоих стариков, не дать им погибнуть. Да вот ночи становятся долгими, темными и холодными — конец августа, почти осень. Не оставишь же их вот так, враскидку, под открытым небом. Надо соорудить шалаш, втащить туда дедушку. А Бисин?.. Ничего не поделаешь, вздыхает Ваня, придется уж вместе их положить, потому что на два шалаша сил не хватит. Значит, в один… А у входа в шалаш он разведет жаркий костер и много дров заготовит. Пускай пылает всю ночь! Яркий огонь отпугнет и медведя, и другого какого зверя, если тот сюда забредет… А вдруг и в самом деле явится косолапый хозяин тайги?

И еще забота у Вани: дедушка начал разделывать тушу лося, половину разрубил на большие куски — надо бы довершить дело, развесить мясо на жердях, пускай вялится на ветру да на солнце. Но все это позже — сперва нужно сделать самое необходимое.

Так уж устроен человек, что когда перед ним стоит ясная и достижимая задача — пускай и наитруднейшая, — ему становится легче, спокойней, ибо он работой пересиливает мрачные думы, отгоняет страх.

Ваня свалил две небольшие пихты для перекрытий шалаша. Стесал пахучие с густой и мягкой хвоей лапы. Слава богу, орудовать топором Ваню учить не надобно. Он знает, как подступиться к дереву: нужно подойти к нему с той стороны, в которую намерен свалить и здесь сделать засечку пониже и поглубже, а с другой — мельче и выше. Этому тоже научил дедушка. Он рассказывал, что в жизни своей здорово топором намахался. Раньше-то сортовой лес лишь топором и валили, но сруб на конце получался даже более гладким, чем от пилы. И на избу, рассказывал он, все бревна только топором насекали: их рубленые торцы меньше впитывали влагу и бревна сохранялись подольше.

Жердину пихты с аккуратно выравненными концами Ваня приколотил меж двух деревьев, чтобы она служила матицей шалаша. Потом к матице прикрепил поперечные слеги, плотно накрыл лапником скаты. Оставшиеся мелкие ветки — те, что помягче, — настелил внутри, на полу. Шалаш был готов. Немного и времени потребовалось на это умелым рукам да острому дедушкиному топору!

Теперь нужно заготовить дрова. Для костра можно было наломать веток и сучьев с давно поваленных сосен — кругом торчат, стволы уже иструхлявели, не годятся в топку, а ветви еще крепки, будто кости. Но сучья — это всего лишь сучья, в жарком огне они сгорят мигом — пых, будто солома, — сколько их понадобится на долгую ночь, чтобы можно было соснуть подле костра, набраться сил для завтрашних дел.

Ваня огляделся: на опушке, совсем недалеко от шалаша, увидел сухую сосну, комель которой обгорел в давнем пожаре: как смогла выстоять на ветрах?.. Мальчик подрубил ствол, толкнул дерево вершиной к шалашу — голая, без ветвей, лесина рухнула наземь. Теперь комель да среднюю часть надо было раскроить на кряжи. И хотя сухая конда тверже сырого дерева, острый топор в умелых руках тоже здорово чешет: при раскряжевке Ваня подсекает чуть наискосок, экономя силы, делает пологие зарубки с одной и с другой стороны. Потом, перекатывая, кантуя, переправляет чурбаки к шалашу. Сам, конечно, запарился, пыхтит на весь лес. Но когда глянул, закончив работу, на гору добротных дров, обрадовался: с таким-то запасом веселее будет ночь коротать.

Прислонился к дереву, перевел дух, хлебнул полной грудью вечерней прохлады.

Теперь предстояло самое ответственное дело: с великой осторожностью, чтоб не разбередить перевязанные раны, Ваня втащил деда в шалаш.