Судьбы человеческие - Фэй Уэлдон

И это предложение не удивило Фанни: она была не дурой, несмотря на свою мягкость и доброту.

— Но ты же не любишь меня, Клиффорд, — возразила она, когда он поднял голову с подушки (было это за неделю до того, когда мистер Блоттон должен был вылететь с Нелл) и попросил ее жить вместе с ним в Женеве.

Фанни часто бывала до того в постели Клиффорда, но обычно не всю ночь: у Клиффорда был обычай отсылать ее в два часа ночи на такси домой.

Однако она полетела с ним в Женеву, в его только что отстроенный дом, спроектированный архитектором с мировым именем: все в изгибах, углах, стекле и стали. За проект и постройку платили из денег Леонардос. Дом приютился на краю скалы, окнами на озеро, и был схож с крепостью. Дом был весь оборудован электротумблерами: автоматика контролировала кондиционеры, пылесосы, закрывание и открывание окон, кухонные комбайны, а также охранную сигнализацию и оборону. На этом настаивали страховщики Клиффорда. Клиффорд и желал бы жить попроще, однако в стране богатых нужно соблюдать традиции. К тому же, Клиффорд, наконец, вынул из запасников картины своего бывшего тестя, и теперь они гляделись достойно, во всю стену, вместе с творениями Питера Блейка, Тильсона, Ауэрбаха, а также парой гравюр Рембрандта. Все это должно было быть хорошо защищено. Лэлли в такой компании только набирал себе цену. Хотя бывшая жена была потеряна и приносила лишь издержки, зато тесть будет с ним до конца — и принесет немалый доход.

Картину Лэлли, изображавшую мертвую утку и охотника с сумасшедшими глазами, Клиффорд повесил над кроватью. Это напоминало ему о том случае, открыто говорил он всем, кто спрашивал, когда бывший тесть напал на него, обнаружив их с Хелен в постели. Да, множество драм впоследствии становятся заобеденными анекдотами. Это форма излечения от ран. Клиффорд все еще говорил о разводе с болью, хотя всем (нормальным людям) было известно, что именно он начал бракоразводный процесс, и что его ни на миг не тронули слезы и очевидное раскаяние Хелен. Нет ничего более иррационального, чем предательство; еще более странно, что можно привыкнуть к предательству!

Теперь, под картиной с мертвой уткой, Клиффорд говорил Фанни:

— Я люблю тебя настолько же, насколько люблю всех окружающих. Конечно, это немного. Если бы мне пришлось выбирать между Фрэнсисом Бэконом и тобой, осмелюсь сказать… я выбрал бы Бэкона. Но мне нужно, чтобы кто-то смотрел за домом и за Нелл, поэтому я прошу тебя. Я думаю, мы уживемся.

— Надо было оставить ребенка дома с матерью, — резко ответила Фанни. Она не боялась Клиффорда и никогда не придавала значения его грубостям. — Ребенку в три года нужна мать, а не отец.

— Ее мать — безответственная, ленивая женщина, алкоголичка и дрянь, — проговорил Клиффорд. По его тону и набору слов можно было сделать вывод, что он и ненавидел Хелен, и любил ее.

Фанни вздохнула: она поняла это. Ее всегда огорчали не сами слова Клиффорда, а их подтекст.

— Мать — есть мать, — кратко резюмировала она, вставая и одеваясь. У Фанни были красивые стройные и длинные ноги, стройнее и длиннее, чем у Хелен. Если у Хелен и были внешние недостатки, то это были ноги: теперь, ближе к тридцати ее годам, они начали полнеть. Она часто носила брюки.

Фанни, в те благословенные дни, когда женщины носили все, что угодно, лишь бы привлечь внимание: чем глупее, чем более вызывающе, тем лучше — могла носить и мини, и шорты, и все к своей выгоде. Именно в тот день, когда она явилась в офис в шортах, Клиффорд сказал ей, что благообразные буржуа не одобрили бы это; и тогда же начался их роман.

Клиффорд полагал, что не имеет привычки спать со своими секретаршами, даже напротив. Но оттого, что они были в чужой стране, что она поехала с ним, что у нее была ученая степень в искусствоведении и ее мнение Клиффорд ценил — от всего этого они сблизились. Он, по крайней мере, мог поговорить с умным и знающим собеседником. Конечно, у нее не было этого феноменального чутья и на искусство, и на деньги, но у кого, кроме Клиффорда, оно было?

— Ты стал так вульгарен, Клиффорд, — сказала Фанни. — Похищение ребенка — большой грех.

— Как ты можешь украсть то, что и так принадлежит тебе? — вопросом ответил Клиффорд. — Я украл этого ребенка, как украл бы бесценное творение искусства из сырой, прокисшей церкви. Неужели, видя, что картина гибнет, я буду еще просить разрешения? Я спас своего ребенка от ее матери. Все, что мучает тебя, Фанни, это ревность: ты не хочешь делить меня с Нелл.

Клиффорд, как и многие мужчины, чистосердечно верил, что он является центром вселенной для женщин, окружающих его, и что эти женщины, хотя и могли судить его эмоционально, не имели права на моральное суждение о нем.

И должна сказать с сожалением, Фанни сделала вид, что сдалась, засмеялась легко и сказала:

— Думаю, ты прав, Клиффорд.

Фанни хорошо понимала, что ее присутствие в доме Клиффорда зависит от присутствия здесь же Нелл. А жить в доме на авеню де Ринз с великолепным видом на Альпы и с бассейном с подогретой водой, и со слугами, значительно лучше, чем снимать маленькую квартирку над магазинчиком; ее зарплаты секретаря здесь, в Женеве, хватило бы только на это. Потому что, хотя Леонардос высоко оплачивал должность председателя, директоров и давал проценты своим инвесторам, обычные служащие в этом заведении — а это были, в основном, женщины — должны были выбирать между низкой зарплатой и престижной работой — или наоборот, но это вряд ли. (Обычный способ показать женщине ее место, принятый во всем мире, и я думаю, вы уже на себе это испытали, мои читательницы). И Фанни должна была признать, что вокруг множество столь же красивых, столь же талантливых, как и она, девушек, слишком жаждущих занять место помощницы великолепного, знаменитого, блестящего Клиффорда Уэксфорда, и даже претендовать на меньшее, чем она.

А уж поскольку у вас с шефом роман, вам лучше делать то, что он требует, поскольку теперь он непременно будет смешивать и вас — и ваши должностные обязанности, и не следует при этом ждать от него последовательности и логики.

Но опасаюсь, что Фанни просчиталась. Фанни начала действовать заодно с Клиффордом и поэтому перестала разубеждать его отказаться от услуг мерзкого мистера Блоттона. В ее защиту я могу сказать только, что, хотя Фанни и не была в восторге от личности Клиффорда, от его социального облика и его финансовых делишек, но любовь имеет мало общего с восхищением личностью и уважением. Фанни же любила Клиффорда — вот и все. Клиффорд, между прочим, был превосходным любовником — нежным и страстным. Я говорила это уже прежде? И, к тому же, он был так красив. Его страстные обвинения Хелен в суде сделали его суровое лицо еще более красивым, не говоря уже о его фотогеничности. Не удивительно, что фото- и просто журналисты так любили его в те дни.