Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период) - Максим Горький

<1910 или 1911>

Пряник

Как-то, сидя у ворот,Я жевал пшеничный хлеб,А крестьянский мальчик ГлебНе дыша смотрел мне в рот.

Вдруг он буркнул, глядя вбок:«Дай-кась толичко и мне!»Я отрезал на бревнеОсновательный кусок.

Превосходный аппетит!Вмиг крестьянский мальчик Глеб,Как акула, съел свой хлебИ опять мне в рот глядит.

«Вкусно?» Мальчик просиял:«Быдто пряник! Дай ишо!»Я ответил: «Хорошо»,Робко сжался и завял…

Пряник?.. Этот белый хлебИз пшеницы мужика —Нынче за два пятакаТвой отец мне продал, Глеб.

<1911>

Из цикла «Горький мед»

Хлеб

(Роман)

Мечтают двое…Мерцает свечка.Трещат обои.Потухла печка.

Молчат и ходят…Снег бьет в окошко,Часы выводятСвою дорожку.

«Как жизнь прекраснаС тобой в союзе!» —Рычит он страстно,Копаясь в блузе.

«Прекрасней рая…»Она взглянулаНа стол без чая,На дырки стула.

Ложатся двое…Танцуют зубы.Трещат обои,И воют трубы.

Вдруг в двери третийВорвался с плясом —Принес в пакетеВино и мясо:

«Вставайте, черти!У подворотниНашел в конвертеЧетыре сотни!!»

Ликуют трое.Жуют, смеются.Трещат обои,И тени вьются…

Прощаясь, третийТак осторожноШепнул ей: «Кэти!Теперь ведь можно?»

Ушел. В смущеньеОна метнулась,Скользнула в сениИ не вернулась…

Улегся сытый.Зевнул блаженноИ как убитыйЗаснул мгновенно.

<1910>

На Невском ночью

Темно под арками Казанского собора.Привычной грязью скрыты небеса.На тротуаре в вялой вспышке спораХрипят ночных красавиц голоса.

Спят магазины, стены и ворота.Чума любви в накрашенных бровяхНапомнила прохожему кого-то,Давно истлевшего в покинутых краях…

Недолгий торг окончен торопливо —Вон на извозчике любовная чета:Он жадно курит, а она гнусит.

Проплыл городовой, зевающий тоскливо,Проплыл фонарь пустынного моста,И дева пьяная вдогонку им свистит.

<1913>

Из цикла «У немцев»

В Берлине

Над крышами мчатся вагоны, скрежещут машины,Под крышами мчатся вагоны, автобусы гнусно пыхтят.О, скоро будут людей наливать по горло бензином,И люди, шипя, по серым камням заскользят!

Летал по подземной дороге, летал по надземной,Ругая берлинцев и пиво тянул без конца,Смотрел на толстый шаблон, убого системный,И втайне гордился своим выраженьем лица…

Потоки парикмахеров с телячьими улыбкамиЩеголяли жилетами орангутангских тонов,Ватные военные, украшенные штрипками,Вдев в ноздри усы, охраняли дух основ.

Нелепые монументы из чванного железа —Квадратные Вильгельмы на наглых лошадях, —Умиляя берлинских торгующих Крезов,Давили землю на серых площадях.

Гармония уборных, приветствий, извинений,Живые манекены для шляп и плащей.Фабричная вежливость всех телодвижений,Огромный амбар готовых вещей…

Продажа, продажа! Галстуки и подтяжкиЗавалили окна до пятых этажей.Портреты кайзера, пепельницы и чашки,Нижнее белье и гирлянды бандажей…

Буквы вдоль стен, колыхаясь, плели небылицы:«Братья Гешвиндер»… Наверно, ужасно толсты,Старший, должно быть, в пенсне, блондин и тупица,Младший играет на цитре и любит цветы.

Военный оркестр! Я метнулся испуганно к стенке,Толкнул какую-то тушу и зло засвистал.От гула и грохота нудно дрожали коленки,А едкий сплин и бензин сердце мое провонял…

Спешат старые дети в очках,Трясутся ранцы на пиджачках.Солидно смеются. Скучно!

Спешат девушки — все, как одна:Сироп в глазах, прическа из льна.Солидно смеются. Скучно!

Спешат юноши — все, как один:Один потемнее, другой блондин.Солидно смеются. Скучно!

Спешат старухи. Лица — как гриб…Жесткая святость… Кто против — погиб!Солидно смеются. Скучно!

Спешат дельцы. Лица в мешках.Сопящая сила в жирных глазах.Солидно смеются. Скучно!

Спешат трамваи, повозки, щенки.Кричат рожки, гудки и звонки.Дымится небо. Скучно!

1907

ИЗ КНИГИ СТИХОВ «ЖАЖДА»

(1923)

Из цикла «Война»

Чужая квартира

Поручик Жмых, сорвав с дверей печать,Нас водворил в покинутой квартире:Железная разрытая кровать,На синей печке кафельные лиры,На стенке, позабытый впопыхах,Портрет приготовишка в новой форме.Лишь час назад, на чьих-то сундуках,Мы под дождем дрожали на платформе.Чужой уют… Увы, не в первый разВлезали мы в покинутые гнезда…Кто у окна, не осушая глаз,В последний час сквозь сад смотрел на звезды?Кто вырос здесь, в уездном городке,Под сенью лип и старого костела?Фонарь дрожит в протянутой руке,Нырнула мышь у шкафа в щелку пола…«Где чайник, эй?» Раскрыт походный стол.Трещит свеча в замусленной бутылке,И вестовой, работая как вол,У светлой печки сало жжет на вилке.Штабс-капитан, разрыв до дна чулан,Вернулся с книжкой и смеется: «Чехов!»Спирт на столе. Кряхтит старик-диван.Закуска? Хлеб и горсти две орехов…А завтра вновь отхлынем мы назад.И, может быть, от этого уютаОстанется обугленный фасад, —И даже мышь не сыщет здесь приюта.Храпят носы из серых одеял…Не оторвать ресниц от милой книжки!А с койки кто-то сонно пробурчал:«Возьми с собой портрет приготовишки».

<Между 1914 и 1917>

Замброво

НЕИЗВЕСТНЫЕ АВТОРЫ

Эпиграммы[168]

Новорожденному кабинету[169]

Вот они, мужи искомые,Нужд отечества печальники!Эва, лица-то знакомые —Те же всё столоначальники![170]

<Октябрь 1905>

Пять и одна

Пять свобод нам обещали,И хоть мы их не видали,Но подумай, о народ,Целых пять ведь их — свобод.[171]А народ затылок чешет,Молвя: «Пять меня не тешат.Лучше б дали мне, народу,Просто-напросто — свободу».

<Конец 1905>

Кто он?[172]

Организатор смут,Патронов истребитель,Реакционный кнут,Погромов вдохновитель…Ушел сей молодец,Насилия поборник:Назначен во дворецКак самый старший дворник!..

<Декабрь 1905 или январь 1906>

Яковлев А. Е.