Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период) - Максим Горький

1914

НИКИФОР ТИХОМИРОВ[192]

Братья

Мы с тобой родные братья,Я — рабочий, ты — мужик.Наши крепкие объятья —Смерть и гибель для владык.

Я кую, ты пашешь поле,Оба мы трудом живем,Оба рвемся к светлой воле,С бою каждый шаг берем.

Я сверлю земные недра,Добываю сталь и медь.Награжу тебя я щедроЗа твои труды и снедь.

Наши руки мощью дышат,Наши груди крепче лат,Наши очи местью пышут, —Постоим за брата брат.

Мы с тобой родные братья,Я — рабочий, ты — мужик,Наши крепкие объятья —Смерть и гибель для владык.

<Осень 1917>

ДЕМЬЯН БЕДНЫЙ[193]

О Демьяне Бедном, мужике вредном[194]

Поемный низ порос крапивою;Где выше, суше — сплошь бурьян.Пропало все! Как ночь, над нивоюСтоит Демьян.

В хозяйстве тож из рук все валится:Здесь — недохватка, там — изъян…Ревут детишки, мать печалится…Ох, брат Демьян!

Строчит урядник донесение:«Так што нееловских селян,Ваш-бродь, на сходе в воскресениеМутил Демьян:

Мол, не возьмем — само не свалится, —Один конец, мол, для крестьян.Над мужиками черт ли сжалится…»Так, так, Демьян!

Сам становой примчал в Неелово,Рвал и метал: «Где? Кто смутьян?Сгною… Сведу со света белого!»Ох, брат Демьян!

«Мутить народ? Вперед закается!..Связать его! Отправить в стан!..Узнаешь там, что полагается!»Ась, брат Демьян?

Стал барин чваниться, куражиться:«Мужик! Хамье! Злодей! Буян!»Буян!.. Аль не стерпеть, отважиться?Ну ж, брат Демьян!..

1909

Кукушка[195]

Кукушка,Хвастливая болтушка,Однажды, сидя на суку,Перед собранием кукушечьим болталаО чем попало,Что ни взбрело в башку.Сначала то да се, по общему примеру:Врала да знала меру.Но под конец — поди ж ты! — соврала,Что видела орла.«Орла! Ведь выпадет же случай! —Кукушки все тут в крик наперебой. —Скажи ж скорей, каков орел собой?Чать, туча тучей?!»«Ну, это — как кому, — хвастуньи был ответ, —Особого в орле, пожалуй, мало.По мне, так ничего в нем нет,Чего бы нам недоставало:Те ж когти, клюв и хвост,Почти такой же рост,Подобно нам, весь сер — и крылья и макушка…Короче говоря,Чтоб слов не тратить зря:Орел — не более как крупная кукушка!»

Так, оскорбляя прах бойца и гражданина,Лгун некий[196] пробовал на днях морочить свет,Что, дескать, обсудить — так выйдет все единоИ разницы, мол, нет,Что Герцен — что кадет.

1912

Газета

Конфискованы №№ 1 и 2

рабочей газеты «Правда».

«Слыхал?» — «Слыхал!»«Видал» — «А не видал!»«Подумай: наша, брат, рабочая газетка…Чай, жиру не придаст хозяйским-то горбам!»«Да… Кой-кому не по зубамКонфетка».«А нам, гляди, как выйдет впрок!Пойдем-кась купим номерок».Пошли, по переулкам рыщут,Газету ищут.«Тьфу! Будто черт газетчиков посмёл!»«Нашел газетчика, нашел!»И впрямь нашел, судя по бляхе медной;Стоит парнишка сам не свой,Весь бледный.«Газетку…» — «Братцы, все унес городовой!»«Ой, прах его возьми!.. Теперь хоть волком вой…Ты шутишь аль взаправду?!»

Нет, не шутил бедняк:Под глазом у него синякЗа «Правду».

1912

Работница

Склонилась тихо у станка.Привычен труд руке проворной.Из-под узорного платкаЗадорно вьется волос черный.

Но грустен взгляд лучистых глаз:В нем боль и скорбь души невинной.Слеза, сверкая, как алмаз,Повисла на реснице длинной.

В груди тревогу сердце бьет:Враг властный стал с рабою рядом,Дыханьем жарким обдает,Всю раздевает жарким взглядом:

«Слышь… беспременно… ввечеру…Упрешься — после не взыщи ты!»Застыла вся: «Умру… Умру!»И нет спасенья! Нет защиты!

1912

Лапоть и сапог[197]

Через года полтора

Все уйдут на хутора.

Худо ль, лучше ль будет жать,

А нет охоты выходить.

Где в мире найдем мы пример, подобный

русской аграрной реформе? Почему не

могло бы совершиться нечто подобное и

среди тружеников промышленного дела?

Над переулочком стал дождик частый крапать.Народ — кто по дворам, кто под навес бегом.У заводских ворот столкнулся старый лапотьС ободранным рабочим сапогом.«Ну что, брат лапоть, как делишки?» —С соседом речь завел сапог.«Не говори… Казнит меня за что-то бог:Жена больна и голодны детишки…И сам, как видишь, тощ,Как хвощ…Последние проели животишки…»«Что так? Аль мир тебе не захотел помочь?»«Не, мира не порочь.Мир… он бы, чай, помог… Да мы-то не миряне!»«Что ж? Лапти перешли в дворяне?»«Ох, не шути…Мы — хуторяне».«Ахти!На хутора пошел?! С ума ты, что ли, выжил?»«Почти!От опчества себя сам сдуру отчекрыжил!Тупая голова осилить не могла,Куда начальство клонит.Какая речь была: «Вас, братцы, из селаНикто не гонит.Да мир ведь — кабала! Давно понять пора:Кто не пойдет на хутора,Сам счастье проворонит.Свое тяглоНе тяжелоИ не надсадно,Рукам — легко, душе — отрадно.Рай — не житье: в мороз — тепло,В жару — прохладно!»Уж так-то выходило складно.Спервоначалу нам беда и не в знатье.Поверили. Изведали житье.Ох, будь оно неладно!Уж я те говорю… Уж я те говорю…Такая жизнь пришла: заране гроб сколотишь!Кажинный день себя, ослопину, корю,Да что?! Пропало — не воротишь!Теперя по местам по разным, брат, пойдуПохлопотать насчет способья».Взглянув на лапоть исподлобья,Вздохнул сапог: «Эхма! Ты заслужил беду.Полна еще изрядно соруТвоя плетеная башка.Судьба твоя, как ни тяжка,Тяжеле будет, знай, раз нет в тебе «душка»Насчет отпору.Ты пригляделся бы хоть к нам,К рабочим сапогам.Один у каши, брат, загинет.А вот на нас на всех пусть петлю кто накинет!Уж сколько раз враги пытались толковать:«Ох, эти сапоги! Их надо подковать!»Пускай их говорят. А мы-то не горюем.Один за одного мы — в воду и в огонь!Попробуй-ка нас тронь.Мы повоюем!»

1912

Кларнет и рожок

Однажды летомУ речки, за селом, на мягком бережкуСлучилось встретиться пастушьему рожкуС кларнетом.«Здорово!» — пропищал Кларнет.«Здорово, брат, — рожок в ответ, —Здорово!Как вижу — ты из городских…Да не пойму: из бар аль из каких?»«Вот это ново, —Обиделся кларнет. — Глаза вперед протриДа лучше посмотри,Чем задавать вопрос мне неуместный.Кларнет я, музыкант известный.Хоть, правда, голос мой с твоим немного схож,Но я за свой талант в места какие вхож?!Сказать вам, мужикам, и то войдете в страх вы.А все скажу, не утаю:Под музыку моюТанцуют, батенька, порой князья и графы!Вот ты свою игру с моей теперь сравни:Ведь под твою — быки с коровами одниХвостами машут!»«То так, — сказал рожок, — нам графы не сродни.Одначе помяни:Когда-нибудь ониПод музыку и под мою запляшут!»

1912