Мой талисман - Татьяна Романова

«Значит, ему что-то очень нужно, – подумала Наталья, – и я помогу ему, но за это возьму свою плату».

Когда же князь тактично помог ей выйти из неловкой ситуации с вальсом, а потом был так любезен, так приятно улыбался Наталье, в душе женщины зажглась сумасшедшая по своей дерзости надежда. Казалось, что этот мужчина потянулся к ней, как к женщине. Неужели этого не может быть? Она тоже имеет право на свою долю женского счастья. Как хорошо им будет вместе, она будет помогать ему, надо будет – на колени рухнет перед кузеном, будет ноги ему целовать за своего мужчину.

Воображение мгновенно нарисовало заманчивую перспективу: она помогает князю, а он женится на ней. Стать княгиней!.. Чтобы эти высокомерные аристократки поджали свои хвосты и начали заискивать перед Натальей. Ей ничего так не хотелось в жизни, как того, чтобы перед ней заискивали. Перестать, наконец, быть никем, чтобы весь мир увидел Сикорскую, нет, княгиню Курскую! За этот шанс она была готова пойти на все! Поэтому, не раздумывая, Наталья и сообщила князю, что она – кузина Аракчеева и готова ему помочь решить его проблемы.

Мгновенно ее мечты разбились, превратившись в пыль. Князь Сергей не только высмеял ее, но даже откровенно припугнул, заявив, что его племянница и княжна Черкасская неприкосновенны для нее. Такого унижения Наталья не испытывала даже тогда, когда мадам Валентинович с ласковым сочувствием оглядывала надетые на ней обноски собственных дочерей. Ненависть сжигала Наталью изнутри, и к тому времени, когда за окном совсем рассвело, ее душа выгорела дотла, став глубокой черной ямой. Но пора было подниматься и заниматься делами. В конце концов, место камер-фрейлины императрицы давало ей неплохой доход. Она не только получала приличное жалованье, но и потихоньку прихватывала кое-какие ценные вещи из тех, что не скоро хватятся. Старательно изменив внешность, чтобы ее было невозможно узнать, Сикорская продавала их надежным людям на Охте.

С этим людьми ее свела Минкина в свой прошлый приезд в столицу. Тогда Настасья прислала ей записочку с ужасными каракулями, в которой приглашала повидаться. Помня, кому обязана своим возвышением, Наталья не рискнула отказаться, да и воспоминание о ее пребывании в Грузино часто будили в ее теле тяжелое томление. С тех пор не то что троих – даже одного мужчины не было в ее жизни. Тем же вечером, освободившись, она побежала через Дворцовую площадь в красивый новый дом в самом начале набережной Мойки, построенный Аракчеевым несколько лет назад. Минкина ждала ее. Хозяина не было дома, и Настасья уже изрядно выпила. Лицо ее стало землисто-красным, а глаза лихорадочно блестели.

– Здравствуй, подруга, – весело сказала она, троекратно целуясь с Натальей. – Поедем веселиться! В доме, сама понимаешь, нельзя, предадут, расскажут все, да еще приврут, но я все запреты обойду, любого вокруг пальца обведу, и уж себе в удовольствии не откажу.

Минкина велела своему личному кучеру Василию, которого Наталья часто вспоминала холодными ночами в этом году, заложить коляску, и объявила слугам, что едет с кузиной барина за покупками. Они долго катили сначала по Невскому проспекту, потом, миновав Смольный монастырь, начали углубляться в узкие переулки Охты. Наконец, Василий остановил экипаж около невзрачного, хотя и чистого двухэтажного дома.

– Приехали, барыня, – сообщил он, открывая дверцу, и улыбнулся так, что по спине Натальи пробежала дрожь предвкушения.

– Что скалишься? – ревниво прикрикнула на него Минкина, – когда разрешу, тогда и будешь зубами сверкать, а пока сиди тихо.

Она прошла в услужливо распахнутую кучером дверь, Сикорская последовала за ней. Настасья уверенно вела ее из темной прихожей по узкому коридору. Дом был похож на жилище небогатого чиновника, и камер-фрейлина не могла понять, что же они здесь делают. Но вот Настасья толкнула маленькую дверцу, и Сикорской показалось, что они попали в другой мир. В комнате, богато обставленной позолоченной французской мебелью, восседала ярко накрашенная немолодая дама. Ее нарумяненные щеки испещрили морщины, ярко-рыжие волосы своей пышностью и неподвижностью намекали на парик, а сильно обнаженная грудь давно потеряла форму и колыхалась в вырезе низко открытого платья, как желе. Около нее на полу сидели две совершенно обнаженные женщины и покрывали красной краской ногти на руках дамы.

– Ах, какая радость, – воскликнула дама с сильным акцентом, поднимаясь навстречу гостьям. – Как давно вас, матушка, не было, ждем-ждем…

Нагие женщины отступили к стене и скромно стали, потупив голову. Они даже не сделали ни малейших попыток одеться, и, похоже, их одежды в этой жарко натопленной комнате не было.

– Да уж, мадам Кларисса, я все в делах и в делах, о своем отдыхе и подумать некогда.

– Нельзя о себе забывать, ваше превосходительство, – заворковала дама, – как же тело не ублажить. Вы и гостью с собой привели?

– Это моя подруга, мадам Наталья, – заявила Минкина, – вы уж ей все, что она захочет, предоставьте, я плачу.

– Конечно, ваше превосходительство, мы рады мадам Наталье, – улыбнулась ярко-красными губами дама. – Что прикажете для вашего превосходительства?

– Я после нее зайду, а пока нам поговорить нужно, – сказала Минкина и повернулась к Наталье, – иди с девушками, ни от чего не отказывайся, это – мой подарок тебе.

Одна из обнаженных девушек подошла к незаметной двери в стене и толкнула ее. В небольшой комнате без окон, увешанной зеркалами, почти не было мебели, кроме высокой кушетки, стоящей посредине пестрого восточного ковра, да нескольких шкафчиков вдоль стен.

– Позвольте, барыня, вашу шубку и шапочку, – ласково залепетала одна из девушек с таким же акцентом, как у мадам Клариссы, а вторая молча потянула ее за рукав.

«Да они француженки, – поняла Наталья, – видно, особый бордель для таких, как Настасья, завели».

Она решила не показывать того, что знает французский язык, пусть считают ее такой же, как Минкина. Усвоившая с детства, что осторожность – главное правило выживания, она молча смотрела на девушек, быстро снимающих с нее одежду.

– Мы вам все тело умастим, разомнем, погладим, – ворковала француженка. – Мадам Натали будет довольна. Я буду спрашивать, нравится ли вам, а вы мне говорите, чего вам хочется.

– Хорошо, – согласилась Сикорская, пока не знавшая, что ей должно нравиться.

Женщины быстро справились с ее одеждой и потянули Наталью к кушетке, накрытой белоснежной простыней.

– Прошу вас, ложитесь на спинку, мы вас сейчас цветочной водой оботрем, а потом душистыми маслами умастим, – льстиво приговаривала француженка, – тело ваше совсем молодое станет.