Век-волкодав - Андрей Валентинов

Хмыкнул, затылок почесал, усмехнулся. А ведь по-русски писано!

«Его превосходительству Полномочному Послу Сайхотской Аратской республики господину Кречетову.

Иван Кузьмич!

Ничтожный инцидент, случившийся нынешним утром, можно считать исчерпанным. Ваш многоуважаемый племянник, Кибалкин Иван Петрович, уже отпущен и никакому преследованию подвергаться не будет. Само происшествие стало результатом неточных распоряжений по поводу статуса Посольства и его сотрудников, что также уже исправлено. В свою очередь позволю высказать личную просьбу. Рвение молодого человека было следствием искреннего и благого порыва, а потому не заслуживает строгого наказания. Смиренно прошу о милости в отношении Вашего родственника и его спутницы, владетельной княжны Баатургы Даа, чей род по древности и славе не имеет равных не только в землях Сайхотских, но и всюду, где помнят славу великого полководцы Субэдэ, правой руки Потрясателя Вселенной.

Что касаемо дел посольских, то нам поистине предстоит пройти дорогу в тысячу ли. Отрадно сознавать, что первый шаг мы уже сделали.

Этой ночью синий огонь над дворцом горел особенно ярко. Низкие зимние тучи, закрывшие небо над Пачангом, отражали кипящую синеву, наполняя трепещущим светом холодный простор. Беззвучные языки пламени раз за разом вставали над черной громадой Норбу-Онбо, опадали, вздымались вновь. Синяя буря не стихала, напротив, становилась все сильнее.

Посольство не спало. Часовые разбудили смену, неурочный шум поднял отделенных, а вскоре проснулись и остальные. Кречетов поднялся на крышу, туда же проследовал молчаливый господин Ринпоче в сопровождении желтых монахов, и, разумеется, непременный товарищ Мехлис, бессонное партийное око.

Никто не курил. Стояли молча, смотрели, думали.

Где-то недалеко, за городскими окраинами, тревожно и зло выли собаки.

Синее пламя заполнило уже все небо, освещая затихший город, приблизило неровную цепь холмов, окружавший Пачанг, плеснуло в зенит, словно бросая вызов ночи и миру. Ответ пришел — на юго-западе, над неровной гранью горизонта, вспыхнула красная точка. Она быстро росла, превращаясь вначале в пятно, затем — в кипящее облако.

Красный огонь шел навстречу синему.

Небеса пылали. Красные волны били в синюю твердь, высекая короткие беззвучные молнии. Стало совсем тихо, смолк собачий вой, но вот из-за далекого горизонта послышался первый, негромкий раскат грома.

На крышу вывели Чайку — двое ревсомольцев поддерживали девушку под руки. Подведя к самому краю, что-то зашептали, указывая в самый центр красной бури. Чайка слушала молча, затем, отстранившись, отступила назад, тревожно оглянулась. Товарищ Мехлис подошел, взял за локоть, подвел к стоявшему в самом центре Кречетову. Владетельная княжна Баатургы Даа, благодарно кивнув комиссару, стала рядом с командующим Обороной. Плечо коснулось плеча.

Внезапно ночь рассек отчаянный крик.

— Ууугу-у-у!..

Черные перья ударили в холодный зимний воздух. Забытый всеми филин, рывком взметнувшись вверх, расправил крылья, взглянул на людей горящими желтыми глазами.

— Ууугу-у-у-у-у!.. У-у-у-у-у!..

Исчез.

3

«…Находится вроде как анбар сфирической формы, каковой анбар весь в решетках. А по сторонам рогульки имеются, каждая на трех железных ногах…»

Товарищ Мехлис отвел бумагу от глаз, потянулся к кисету, но в последний момент передумал.

— Иван Кузьмич, дайте папиросу! Не могу!..

Сидевший тут же за столом Кречетов безмолвно протянул твердую картонную пачку с многоцветной затейливой картинкой. Лев Захарович ловко бросил папиросину в рот, щелкнул зажигалкой.

— Итак, где мы остановились? «Анбар сфирической формы…» Товарищ Кречетов, ну нельзя же так! Кто вашему племяннику русский язык преподавал? А почерк, почерк!.. У вас что, в Атамановке школы не было?

— Имелась, — мрачно ответствовал красный командир. — Церковно-приходская двуклассная. Поп учительствовал.

Ивану Кузьмичу было стыдно, словно не Кибалка, а он сам измарал карандашными каракулями неровные листы желтой оберточной бумаги.

— Попа — гнать! — комиссарский кулак врезался в стол. — В три шеи! И собак вслед спустить!..

Кречетов обрадовался было возможности свалить все на ненавистного служителя культа, но партийная совесть взяла верх.

— Выгнали попа, еще в 1918-м. И от школы отстранили, потому как контра он и долгогривый гад. Вот и стало некому учительствовать. Был, правда, еще один из Иркутска, беженец, в гимназии преподавал. Но и этот контрой оказался. Расстреливать не стали, отправили окопы рыть. А школа так заколоченной и стояла, пока мы там штаб не организовали.

— Это, конечно, вы правильно поступили, — без особой уверенности констатировал пламенный большевик, вновь беря исписанный каракулями лист. — «…На трех железных ногах, каковых рогулек насчитано мною три штуки, но и четвертой быть должно, потому как оне равно и мерно вокруг растыканы. А на рогульке сверху стоит вроде как рыпур…» Иван Кузьмич!..

— «Рупор», видать, — предположил красный командир тоже не слишком уверенно. — Товарищ Мехлис! Моему оболтусу проще словами рассказать. А рисунок его вы видели?

Рука товарища Мехлиса, метнувшись к краю стола, ухватила небольшой бумажный огрызок.

— Видел! На нем даже «рыпура» не найдешь. А товарищ Кибалкин еще в разведку, как вы говорите, просился! Но все же винить вашего племянника не стану. И знаете, почему?

Комиссарский палец привычно взлетел вверх, после чего, проделав сложную дугу, безошибочно нашел широкую грудь товарища Кречетова. Тот покорно вздохнул.

— Знаю. В войске за все командир отвечает, а в семье — батька. А я Ваньке и командир, и батьки вместо…

Иван Кузьмич и в самом деле чувствовал себя во всем виноватым. Дома, в родной станице, Ваньку за очередную шкоду и вожжами воспитать можно. Такого, правда, не случалось, но чисто теоретически Кречетов подобную возможность допускал. А если в бою приказ нарушил? Здесь, в Пачанге, хоть и не стреляют, но обстановка, можно сказать, фронтовая.

Свое красноармеец Кибалкин уже получил. Для начала его разжаловали перед строем, лишив права носить «наган», а затем суровый Кречетов отправил парня под замок и даже караул приставил. Вдобавок, по подсказке товарища Мехлиса, выдал стопку оберточной бумаги, велев приступить к собственноручным показаниям. Просьбу загадочного Блюстителя Иван Кузьмич, однако, уважил. Пачканье бумаги — не расстрел по приговору трибунала.

Пользы же от беззаконной разведки оказалось не слишком много. Сферический решетчатый купол, четыре «рогульки» по сторонам, на каждой — черный «рыпур». Понимай, как знаешь!

Письмо от Блюстителя Кречетов товарищу Мехлису, естественно, показал. Сошлись на том, что неведомый Брахитма Ракхваала, лично вмешавшись в освобождение нагрешившего Кибалки, заодно ответил на просьбу о встрече, переданную через товарища Ляо. Однако упоминание о «дороге в тысячу ли» не было случайным. Переговоры предстояли нелегкие.

— А как вы оцениваете рассказ товарища Баатургы? — внезапно вопросил Мехлис. — Несмотря на проявленные неорганизованность и авантюризм, девушка очень умна, зря бы не говорила.

«Сначала — белая полоса, потом… Как это будет по-русски? La Coupole… Да! Купол, белая сфера. А от нее — словно лучи.»

Иван Кузьмич потер лоб, что было признаком тяжелой умственной работы.

— Насчет этого… купола вроде как совпадает, но ей мог все сам Кибалка обсказать, там же, на месте. Она, Лев Захарович, смириться не может, что зрения лишена. Вот и кажется бедной, что видит, пусть даже на малый миг.

— Воображение, значит? — Лев Захарович лоб тереть не стал, но тоже задумался. — И это возможно. Но обратите внимание, товарищ Кречетов, в каких именно случаях к ней возвращается зрение. Очень яркий свет? Купол они с вашим племянников видели днем, освещение было естественным. Могу предположить, что на ее сетчатку воздействует какое-то излучение, вроде рентгеновского. Оно есть и во дворце, и возле этого непонятного купола. Звучит чистой фантастикой, зато позволяет все объяснить…

Кречетов едва не застонал.

— Това-а-арищ Мехлис! Я ж тоже у попа учился, первую книжку только в армии прочитал. А вы: сетчатка, излучение… Попроще бы! Мне и так перед бойцами выступать на предмет разъяснения ночных дел. Подошли и спрашивают, кто, мол, в здешнем небе хозяин? Куда попали? А чего я им отвечу?

— Отвечу я! — Лев Захарович небрежно отмахнулся. — Товарищам бойцам необходимо разъяснить, что ночные дела, как вы их назвали — обычное полярное сияние, на латыни — Aurora Borealis. Атмосферное электричество — и никакой мистики…