Царство. 1955–1957 - Александр Струев

Булганин внес предложение сократить 31 декабря рабочий день на два часа.

— Да как сокращать, если траты кругом! — завопил Каганович. — Нельзя сокращать!

— Не время расхолаживаться! — прорицательно бросил Маленков. — Я без лимита часов работаю, сижу на работе с утра до ночи.

— Народу надо идти навстречу! — высказался Микоян.

— Потом никого работать не заставишь! — не уступал Молотов.

— Давайте сократим, Вячеслав Михайлович, ведь праздник! — настаивал Николай Александрович.

— Ты еще скажи субботу выходным сделать!

— Это нет, нет!

— Торопимся, по-моему, — высказался Ворошилов. — Может, на следующий год так поступим.

— И субботу надо делать выходным! — буркнул Булганин.

— Нарушаем регламент, в повестке дня эти вопросы не заявлены! — оборвал полемику Молотов.

После бурного обсуждения приняли решение отменить плату за обучение в старших классах школ, а также в высших учебных заведениях и профтехучилищах. Плата эта была установлена при Сталине. Также о новогоднем приеме в Кремле переговорили, решили позвать на прием иностранных послов с женами, чтобы лишний раз продемонстрировать открытость и лояльность.

— А иностранных корреспондентов не звать! — прорычал Молотов. — Нечего им в Кремле делать, все равно наш праздник очернят!

— Поддерживаю! — кивал Ворошилов.

— А как в Индии было, что особо запомнилось? — поинтересовался Каганович, который без конца колесил по стране, а вот за границу за год так и не выбрался.

— Есть там чудеса, Лазарь Моисеевич, много чудес. Посмотрели великолепный дворец в Агре. Оказывается, он построен узбекскими мастерами во время четвертой династии Моголов, — блеснул знаниями Никита Сергеевич. — Еще магараджу видели. Индусы к прежним хозяевам гуманно относятся, не пустили в расход, как мы.

— Что магараджа?

— Прощелыга! — заключил Хрущев. — В целом поездка стоящая, к социализму индусы тянутся. И послы наши на месте, я нашими послами в Индии, Бирме и Афганистане доволен, четко работу ведут. За эти двадцать дней мы с Николаем Александровичем 29 тысяч километров пролетели, думаю справедливо летчиков и чекистов наградить и выдать по премии.

Отчет Булганина и Хрущева по итогам поездки в Индию, Бирму и Афганистан признали положительным. Постановили, что с новогодним обращением к гражданам по радио обратится Климент Ефремович Ворошилов.

По дороге домой Хрущев с Булганиным как всегда ехали вместе.

— Ты видал, как Молотов круто поворачивает: это так, а тут — так! Сошел с рельс!

— Да, закусил удила. Злится, что мы его никуда не берем, — определил Николай Александрович.

— И хер с ним!

Николай Александрович покорно пожимал плечами.

— Мне б, Коля, про украинские рубахи не позабыть, завтра Косыгину про них скажу.

— Про какие рубахи? — не понял Булганин.

— В Бирме пообещал. Отошлем туда штук пятьсот, может они станут подобные шить. Ведь удобные какие! Я в украинской вышиванке все лето проходил, одно удовольствие!

— Не дури! — нахмурился Николай Александрович.

— Чего? Я серьезно!

Компания на охоту подобралась, что называется, замечательная: председатель Совета министров Николай Александрович Булганин, героический маршал Георгий Константинович Жуков, председатель Комитета госбезопасности Иван Александрович Серов, миротворец, который за всю жизнь не убил ни одно животное, Анастас Иванович Микоян, молодой Сергей Хрущев и, разумеется, руководитель охоты — Никита Сергеевич. Мороз не был сильным. Снег накануне присыпал землю и стих, ветер успокоился, столбик термометра показывал минус три.

— Ле-по-та! — пропел маршал Жуков, оглядывая припорошенные деревья.

— Зима, крестьянин торжествуя,На дровнях обновляет путь,Его лошадка, снег почуя,Плетется рысью как-нибудь!

— продекламировал Иван Александрович, пропуская вперед Первого Секретаря и Сережу. Сын шел за отцом, нес два его ружья и одно свое.

— По коням! — скомандовал Хрущев и повернул к саням, которые ожидали охотников. — Давай к нам, Анастас Иванович! — завалившись в первые, позвал он.

Жуков и Серов поехали следующей подводой.

Укрывшись тулупами, охотники пригрелись в санях и замерли глядя вверх: над ними проплывали пушистые ели; искрученные непогодами ветки-руки великанов дубов; тонюсенькие, навеки озябшие, покрытые, словно цыпками, осины; стволы белокожих берез и низкие дымчатые облака, устилавшие небо от края до края. Лошадь тянула упряжь весело, скоро.

— Вот тебе и лошадка! — восхитился Сергей. — Сколько груза везет, и сани, и нас!

— Одна лошадиная сила! — усмехнулся Микоян.

— На лошади ехать приятно. Лошадь существо одушевленное, не кусок железа, — заметил Никита Сергеевич.

— Не понимаю, как металлические штуки по земле двигаются? И летают, и плавают, ешь их мать! — выразил неодобрение Микоян. — Скоро весь мир станет железным.

— Главное, чтобы человек железным не стал, чтобы сердце не проржавело, — отозвался Никита Сергеевич.

Ехали на номера. Егеря с утра проследили зверя, а значит, осталось стрелкам занять позиции и притаиться. Загонщики целенаправленно погонят сохатых на охотничью цепь.

— Смотри, парень, не зевай! — предупредил сына Хрущев.

Рядом с Анастасом Ивановичем обязательно ставили офицера, ведь точно знали, что стрелять Микоян не будет.

На охоте Никита Сергеевич превращался в хищника — мог без передышки уничтожать кабанов, лосей, оленей, медведей, волков, косуль, зайцев, уток, глухарей, фазанов — да всех, кто появится на мушке. Во время охоты его бесполезно было о чем-либо спрашивать, окликать, в азарте он бы не отозвался, им управляло животное буйство и непреодолимое желание убивать. Зажав крепче ружье, Хрущев чувствовал себя карающим демоном, отрешенным от всего мирского.

Встали на номера. Первым был Микоян со спутником-офицером, дальше Николай Александрович Булганин, потом Хрущев-младший, которого беспрерывно инструктировал отец. За Сергеем спрыгнул с саней и ушел за деревья маршал Жуков. Он прислонился к стволу большого дерева и затих — кто его знает, сколько придется сторожить? Серов притаился следующим. Самым последним занял позицию Никита Сергеевич. Охотники растянулись в цепь. Освободившаяся от седоков лошадка фыркнула, санки укатили, все затихло кругом, замерло — ни звука. Прозрачный зимний лес предстал абсолютно неодушевленным, безжизненным и одиноким. Казалось, все обитатели покинули его, схоронились в дуплах, норах, берлогах, перебрались в иные широты, где безраздельно властвует свет.

Затерявшись среди больших и маленьких елок, Сергей застыл как вкопанный, в любую минуту на него может выскочить зверь.

«Ждем лосей! — предупреждал отец. — Телят и коров не бить, бей сохатого, с рогами. Всех, кроме лосей, пропускай!»

Теперь сын стоял среди леса, поджидая этих самых сохатых.

«Зачем убивать их? Какая необходимость?» — размышлял он.

Однажды, когда гуси летели на юг огромными стаями, набили птиц больше сотни. Кухню тогда завалили гусиными тушками, которые надо было ощипать, выпотрошить, осмолить. Всех женщин — и уборщиц, и садовниц, не говоря о подавальщицах и поварах, привлекли к работе. В духовке запекли четыре птицы, но за вечер, проведенный с гостями, не смогли осилить и половины. Каждому приглашенному — Жукову, Серову, Микояну и Леониду Брежневу, который приехал из Казахстана, передали по десятку гусей, и каждому работнику дачи по птице перепало. А теперь — лоси, безобидные, миролюбивые существа. Чем они виноваты?

От долгого неподвижного стояния ноги начали отекать, руки, сжимающие двустволку, подрагивали. Сергей взял ружье так, чтобы оружие оказалось стволами вверх, и перебрался на трухлявый пень, который торчал поблизости. Устроив ружье между ног, он продолжал вглядываться в чащу.

Загон уже шел, вдалеке слышались хлопки, улюлюканье, гам. Сережа снял перчатку, протянул руку и зачерпнул снег. Солнце, лишенным жизни сиянием, подсвечивало лес. Стрелок приблизил белый комочек к губам и лизнул, ощутив забытое дыхание детства. Маленьким мальчиком, изображая отважного полярника, он рылся в снегу, умышленно заваливался в сугробы, лизал холодные снежки, тянул в рот сосульки, он снова почувствовал тот же забытый вкус. Скрипнула ветка, юный охотник поднял ружье и взвел курки, повторяя слова отца:

— Телят и коров не бить, бить сохатого!

Но не было никого, ни зверя, ни птицы. Юноша стоял на изготовке так долго, что руки отяжелели, и ружье предательски опустилось. С момента как он приготовился стрелять, прошло всего три минуты!

Справа оглушительно грянул выстрел, потом другой.

— Николай Александрович стрелял. На меня не вышли! — с облегчением вздохнул молодой человек, ему не хотелось становиться убийцей. Студент счастливо улыбнулся и запрокинул оружие на плечо: — Видно, конец охоты!