Искусник (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Лида обогнала Антона, замирая на узкой лестнице к мансарде – и мигом дождалась нахальных рук, бесстыжих и жадных.

– Ты что? – горячо вытолкнула она. – Перестань! Антон! Ну, Анто-он…

В двери мастерской девушка не вошла – Пухначёв внес ее, подхватив на руки, и бережно уложил на старый, развалистый диван.

– Ты бессовестный… – бормотала Лида, неловко справляясь с пуговками и дрожа, словно от сильного холода.

– Ага! – с удовольствием соглашался Антон.

– Ты непристоен…

– Ага…

– Я люблю тебя…

…Шестеренки времени замедлили мерное, расчисленное круженье, прерывая извечный ход. Застыл весь белый свет, погруженный в вязкую недвижность, будто в крепкий сон.

«Хорошо как…»

Девушка томно шелохнулась. Просто, чтобы доказать притихшей вечности – она вернулась из сладкого забвенья. Дремотно вскинув ресницы, Лида глянула за обширное окно, промытое вчерашним дождем. Ночь. Открытый космос жался к стеклам – далекие миры мерцали свысока, пугая и маня.

Девичий носик тихонько втянул сквознячок, угадывая наплывающий букет – волглый запашок сохнущих холстов, заварную липкость осетрового клея, щекотную нотку растворителя.

– Ты спишь? – шепнула Лида.

– Не-а.

– А что ты делаешь?

– Думаю.

– О чем-то? – девушка игриво пощекотала Антошкино ухо. – Или о ком-то? Обо мне, да?

– Обо всем сразу, – Пухначёв смешно наморщил нос. – О тебе, обо мне… Плюсом – о кораблях, о сургучных печатях, о королях и капусте…

– Хватит мне зубки заговаривать! – Лида привалилась к возлюбленному, поудобней устраивая голову на его груди, и беспутно закидывая ногу. – Слишком много странного, ты не находишь?

– Странного? – Антон изобразил замешательство.

– Рассказывай, давай! – надавила Рожкова. – Больше я твои недомолвки терпеть не намерена. Ясно тебе? Так что, выкладывай! Всё-всё-всё! С самого начала, и с мелкими подробностями! Иначе обижусь, – ее брови начали угрожающе сходиться. – Сильно!

«Пух» вздохнул и обнял девушку, рассеянно теребя ее шелковистые пряди, оглаживая узкую спину. Лицо у него приняло малость отчужденное и непонятное выражение – то ли заплачет сейчас, то ли засмеется.

– Помнишь, ты рассказывала, как выставила на самоликвидацию мини-терминалы?

– Ну, помню, – нахмурилась Лида, пытаясь угадать несказанный ответ. – Одна «эмтэшка» у тебя, две я распылила. И одну взяла себе – она потом тоже ликвиднулась.

– «Эмтэшек» было пять, – тихо сказал Антон, кривя губы в неловкой усмешке. – Пятой воспользовался Брут. И он здесь – это ему я вмазал там, в парке.

Лида выгнула спину, привставая на локотках и распахивая глаза в изумлении.

– Ты что?! – вылетело из нее. – Брут… Да как? – затрясла она головой, отстраняясь, и тут же, со стоном сникая. – И что теперь делать?

Тошка вздохнул.

– Помнишь ту древнюю поговорку про посаженное дерево, построенный дом и выращенного сына?

– А? Ну… да.

– Полностью она звучит так: «Мужчина должен построить дом, посадить дерево, вырастить сына и убить врага». Ну, дома у меня пока что нет, в озеленении я не участвовал… Насчет сына не знаю… По мне, так лучше дочку растить… В общем, начну свой долг исполнять с конца. Убью Брута. Вот и все!

Глава 9

Москва, 20 мая 1973 года. Ночь

Куранты на далекой, невидимой и неслышимой Спасской башне ударили трижды, когда мы с Лидой на цыпочках спустились во двор, окунаясь в нестойкую тишину московской ночи.

Огромный город почти не спал – забываясь после двух, столица встает до рассвета. Сейчас как раз таяли секунды последнего часа зыбкого покоя.

Пригасло обычное зарево мегаполиса, не в силах побороть холодное сияние полной луны. Серебристый отсвет выбелил двор, уложив резкие, непроглядные тени.

– Спасть очень хочется… – пробормотала Лида. Споткнувшись, она вцепилась в мою руку.

– Сейчас приедем, уложу баиньки… – заворковал я, подсюсюкивая.

– И приставать не будешь?

– Да как можно! – изобразил я возмущение.

– Знаю я, как ты можешь… – хихикнула девушка.

– Садись, давай, – забурчал я. – Только дверцей не хлопай.

– Даю, даю…

Громкое урчание мотора не утишишь, сколько ни шикай. Плавно отжав педаль, я выехал со двора, окуная машину в темень арки, и лишь затем вспомнил о фарах. Бледные лучи уперлись в угол соседнего дома, шаря по грубоватой рустике.

В теле ощущалась вялость, а веки упорно опадали на глаза, не желая раскрываться и пялиться на пустынные улицы. А тут еще и зеркальце заднего вида отстрелили, не поймешь теперь, есть кто на хвосте или погоня отменяется.

«Лада» катилась тихонько, так, что наплывало ощущение странности, сновидности движения. Дома вокруг высились темные, редко-редко теплились освещенные окна. Всего однажды навстречу попалась поливальная машина, а фара мазнула по плащу одинокого гуляки.

Глянув вверх, на зеркальце, я ощутил прилив нежности – Лида спала, устроив головку на спинке заднего сиденья. Нога рефлекторно отодвинулась, сбавляя обороты. Пусть поспит.

Я поводил плечами, взбадривая организм. От выпитой кружки кофе толку чуть – теперь не засну, но желание погрузиться в сон достает по-прежнему. Ладно, на войне, как на войне…

Брови, следуя мыслям, нахмурились. Беда в том, что я не знал, как поступить. Превозмочь трусливую натуру, вступить в бой – это все смогу, заставлю себя. Но как? Где? Плана никакого, даже наброска мельком.

Пока я мешал организму заснуть, «Лада» добралась до улицы Строителей. Тихонько скрипнула тормозами у подъезда. Чисто вокруг, пусто.

– Лидочка… Вставай, маленькая… Приехали.

– Что? – вздрогнула девушка спросонья. – А… Уже?

– Пошли.

– Проводишь? – забормотала Лида.

– А как же.

– Уложишь?

– Обязательно.

Лифт загрюкал, завыл, поднимая нас, и качнулся у кромки шестого этажа. Девушка не сразу попала ключом в замочную скважину, но вот дверь открылась. Рука на автомате нащупала коробочку выключателя. Да будет свет…

– Я – всё… – вытолкнула Лида.

– Ложись, ложись…

«Маленькая» разделась, не особо меня будоража, и бухнулась в постель, довольно постанывая.

– Мне так сты-ыдно… – заныла она. – Я сплю, а ты… Я же тоже должна…

– Ты должна видеть сны, Лидуся, – перебил я девушку. – Мне очень важно знать, что ты в безопасности. Поняла?

– Ага…

– Поэтому спокойной ночи. Никому не открывай и никуда не выходи!

– Угу…

Поколебавшись, все-таки спросил:

– Ты говорила как-то… у Эдика ружье есть?

– Три… – пролепетала Лида, засыпая. – Три ружья… Там, в прихожке…

Погасив свет, я крадучись вышел из спальни, аккуратно прикрыв дверь за собой. На высокий и узкий сейф, притулившийся к шкафу в прихожей, я обратил внимание еще в самый первый свой приход, подивившись странному увлечению дипломата.

Возможно, Рожков просто собезьянничал, поддался чиновному поветрию. Когда первое лицо занимается дзю-до, то не всякий выйдет на татами. А вот если оно в теннис поигрывает… Почему бы на корте не попрыгать, мячик-другой не погасить? Нынче же в почете охота…

Потянув на себя дверцу сейфа, я лишь качнул хранилище. Наверху тихонечко звякнуло. Полапав крашенный металл, пальцами ухватил ключ. Ага… И Лиду будить не надо, подрабатывая «медвежатником»…

Повинуясь ключику, дверца щелкнула, отворяясь. Ух, ты…

«Зауэр три кольца»! Дорогое ружьишко… Вот! Я осторожно, чтобы не звякнуть, вынул карабин «Тигр».

– То, что надо… – выдохнул в доволе.

План родился сразу, как только оптика прицела ПСО-1 блеснула лиловым холодом. А патроны? Да их тут полно! Я сложил прямо в авоську коробочки с боеприпасом, и сунул карабин в чехол. Плавно застегнул «молнию».

«Вооружен и очень опасен!» – мелькнула хищная мысль.

Площадь Дзержинского, 20 мая 1973 года. Утро

Майор Еровшин вышагивал по длинному, темноватому коридору КГБ – и улыбался, расслабленно и чуть ностальгически. Лишь только появлялся встречный, улыбка гасла, кроясь под маской невозмутимости, а затем снова просилась на губы.