История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага - Уильям Теккерей

Фэрокс был верен старой церкви; слуги Пенденнисов имели там свою скамью, так же как и прислуга пастора, Уопшота и пансиона сестер Финьюкейн три горничные и миловидный молодой человек в ливрее. Столь же преданным было многочисленное семейство Уопшотов. Исправно посещали церковь и Гландерс с детьми, и один из аптекарей. Миссис Пайбус ходила по очереди то в монастырь, то в нижний город; в монастырь же, разумеется, водили детский приют. Питомцы Уопшота весело шумели, шаркали ногами, входя в церковь и поднимаясь на хоры, и громко сморкались во время богослужения. Словом, паства собиралась, по нашим временам, вполне порядочная. В старой церкви была великолепная завеса, множество гербов и надгробий. Пастор, горячо к ней привязанный, тратил на украшение ее изрядную часть своего дохода; он пожертвовал ей в дар чудеснейший витраж, купленный в Нидерландах, и орган, по размеру своему годный для собора.

Однако, несмотря на орган и витраж, а очень возможно, что как раз из-за этого витража, вывезенного из католического храма и сплошь заполненного изображениями всяческого идолопоклонства, новая церковь в Клеверинге процветала просто до неприличия, и многие прихожане доктора Портмена перекинулись к мистеру Симкоу и его достопочтенной супруге. Их стараниями зачахла и сектантская молельня, в которую до приезда Симкоу набивалось столько народу, что спины молящихся выпирала из ее стрельчатых окон. Брошюрки мистера Симкоу залетали в жилища всех бедняков доктора Портмена и поглощались с не меньшей жадностью, чем суп миссис Портмен, а они, неблагодарные, еще ворчали, что он невкусный. Среди мастеровых на ленточной фабрике, построенной на берегу Говорки (вокруг этой фабрики и вырос нижний город), старая церковь и вовсе не пользовалась влиянием. Тихая мисс Майра была бессильна против напористой миссис Симкоу и ее адъютанток. Да, тяжко было бедной миссис Портмен все это терпеть: видеть, как постепенно редеет паства ее мужа; чувствовать, что тебя оттеснила жена какого-то евангелиста, бывшая к тому же дочерью ирландского пэра; знать, что в Клеверинге, в их родном Клеверинге, на который ее супруг тратит много больше того, что получает за свои труды, есть люди, публично поносящие его, потому что он любит поиграть в вист, и обзывающие его язычником, потому что он бывает в театре. Она слезно молила его отказаться от театра и от виста - тем более что и партию составить было нелегко, очень уж дурная слава утвердилась за этой игрой, - но пастор заявил, что будет поступать так, как сочтет нужным и как поступал добрый король Георг III (при котором он когда-то состоял капелланом); а что до виста, так он и не подумает его бросать в угоду каким-то глупцам, и чем убояться их презренных гонений, лучше будет до конца своих дней играть без четвертого партнера - с женой и дочерью.

Из двух владельцев фабрики (из-за которой в Говорке перевелась форель и в городе пошли все беды) старший компаньон мистер Ролт с семейством ходил в молельню, а младший, мистер Баркер, в новую церковь. Короче говоря, в этом крошечном городке распрей было куда больше, чем между соседями на лондонской улице; и в библиотеке (как уже говорилось, она была основана благоразумным миротворцем Пенденнисом и должна бы остаться нейтральной почвой) происходили такие перепалки, что в читальную комнату редко кто и заглядывал, если не считать Сморка, который, хотя и дружил понемножку с партией Симкоу, все же сохранил вкус к журналам и легкой светской литературе; да старика Гландерса, которого белая голова и седеющие усы часто виднелись в окне; да еще, разумеется, маленькой миссис Пайбус, которая обозревала осе письма, поступавшие с почты (ведь читальня помещалась в библиотеке Бейкера на Лондонской улице, бывшей Свиной), и прочитывала все объявления в газетах.

Можно себе представить, какой переполох вызвала в этом милом обществе весть о любовных похождениях мистера Пена. Весть эта перелетала из дома в дом, составляя главный предмет разговоров за столом у приверженцев старой церкви, новой церкви и никакой церкви; ее обсуждали сестры Финьюкейн со своими учительницами, а весьма вероятно, и девицы в своих дортуарах; старшие ученики Уопшота толковали ее по-своему и с любопытством поглядывали на Пена в церкви или тыкали на него пальцем на улицах Чаттериса. Они его и раньше терпеть не могли и прозвали "лорд Пенденнис" за то, что он, в отличие от них самих, не носил плисовых штанов, ездил верхом и строил из себя денди.

Если уж говорить начистоту, то главной виновницей сплетен была сама миссис Портмен. Всякой новостью, какую доводилось услышать этой легковерной женщине, она делилась с соседями; а когда тайна Пена стала ей известна после скандальчика в Чаттерисе, бедный пастор уже знал, что на следующее утро тайна эта станет достоянием всего прихода. Так и случилось: не прошло и суток, как в читальной комнате, у модистки, в обувной лавке и в гостином ряду на рыночной площади, у миссис Симкоу, в конторе фабрики, да и на самой фабрике - повсюду только об этом и говорили, и безрассудное поведение Артура Пенденниса было у всех на устах.

Пастор Портмен много чего наслушался в тот день, встречая на улице знакомых. Бедный священник знал, что молву пустила его драгоценная Бетси, и в душе горько на нее сетовал. А впрочем - это было неминуемо, не сегодня так завтра, и пусть уж лучше знают все, как было на самом деле. Нет нужды распространяться о том, чего, по мнению клеверингцев, заслуживала миссис Пенденнис, так избаловавшая сына, и этот не по летам прыткий повеса Артур, посмевший сделать предложение актерке. Если можно обвинить наших соотечественников в чванстве, а у нас его, право же, хоть отбавляй, то не найдется никого чванливее захудалых старых провинциальных дворянок. "Боже милостивый! - трезвонила молва. - Вот она, материнская слепота! Потакать своевольному, дерзкому мальчишке, который корчит из себя лорда на своей чистокровной лошади. Наше общество ему, видите ли, не подходит, так он вздумал жениться на какой-то мерзкой размалеванной актрисе из балагана, а скорее всего - и сам мечтал с нею лицедействовать. Будь жив мистер Пенденнис, царствие ему небесное, нипочем бы он не допустил до такого позора".

Да, по всей вероятности, не допустил бы, и мы бы сейчас не были заняты жизнеописанием Пена. А он и вправду задирал нос перед жителями Клеверинга. По природе откровенный и гордый, он не выносил их кудахтанья, мелких сплетен и мелочных обид и не скрывал своего к ним пренебрежения. Из всего городка он признавал только пастора Портмена и его помощника: даже миссис Портмен недолюбливала и его и его мать, которая держалась в стороне от местного общества, платившего ей за это насмешливым презрением. Гордячка, тянется за лучшими семействами графства! Да кто она такая? Форсу много, а мяса покупает втрое меньше, чем миссис Баркер, жена фабриканта.

И прочее тому подобное: предоставляем читателю дорисовать эту картину сообразно своему вкусу и воспоминаниям о деревенских сплетнях. Мы же хотели только показать, каким образом у хорошей женщины, занятой лишь исполнением своего долга перед ближними и перед своими детьми, и у славного юноши, честного, горячего, доброжелательного, нашлись враги и завистники среди людей, менее их достойных и не видевших от них ничего дурного. Клеверингские шавки громко тявкали вокруг Фэрокса и с упоением рвали Пена в клочки.

Пастор Портмен и Сморк остерегались сообщать вдове о потоках злословия, изливавшихся на бедного Пена, - его осведомителем был Гландерс, тоже добрый знакомый семьи. Нетрудно вообразить возмущение Пена, которому вдобавок некого было призвать к ответу. На воротах Фэрокса какие-то шутники стали писать мелом: "Браво, Фодерингэй!" - и прочие намеки на события в Чаттерисе. Однажды ночью к этим же воротам прилепили театральную афишу. В другой раз, когда Пен верхом проезжал через нижним город, ему послышалось, что над ним глумятся фабричные; и в довершение всего, когда он вышел как-то из пасторского сада на кладбище, где бездельничала кучка Уопшотовых питомцев, самый старший из них, верзила лет двадцати, сын мелкопоместного дворянчика, проживавший на дому у мистера Уопшота, стал в живописную позу на краю свежевырытой могилы и, скверно ухмыльнувшись Пену, начал декламировать строки Гамлета над трупом Офелии.

С громким и, кажется, богохульным воплем Пен в бешенстве ринулся на Хобнелла, полоснул его по лицу хлыстом, оказавшимся у него в руке, отшвырнул хлыст, предложил подлецу защищаться и через минуту уже столкнул обалдевшего озорника в могилу, ожидавшую совсем другого постояльца. Потом, стиснув кулаки, весь дрожа от страстного волнения, он стал вызывать на бой других негодяев, приятелей мистера Хобнелла, застывших на месте с разинутым ртом. Однако те попятились, глухо ворча, и предпочли удалиться, ибо в эту минуту мистер Хобнелл вылез из могилы с окровавленным носом и губой, а у калитки появился пастор Портмен.