История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага - Уильям Теккерей

Элен только вздыхала - майору виднее. В злосчастной истории с мисс Костиган мистер, Фокер и в, самом деле оказал им услугу, она была ему благодарна. И, однако, ее томило дурное предчувствие - все эти ссоры, буйство и суетность не предвещали добра ее сыну.

Пастор Портмен полагал, что Пену просто необходимо ехать в колледж. Мальчик там будет учиться, а также немного рассеется в хорошем обществе. Что Пен отличится в науках - в этом он был уверен: Сморк очень лестно отзывался о его способностях, да пастор и сам слышал, как Пен разбирает латинские тексты, и остался весьма доволен. А что он будет далеко от Чаттериса - это во всяком случае благо. И Пен, которого разгоревшиеся вокруг него страсти немного отвлекли от сердечных мук, угрюмо подчинился.

В августе и сентябре в Чаттерисе состоялись выездная судебная сессия и скачки, а следовательно, был большой наплыв приезжих и много всяких развлечений; и все это время мисс Фодерингэй продолжала прощаться с местной публикой. Ни присутствие ее, ни близкий отъезд особенно не волновали никого, кроме уже названных нами лиц; и лучшие семьи графства, владевшие домами в Лондоне и впоследствии, надо полагать, превозносившие до небес эту самую Фодерингэй, дабы не отстать от столичной моды, не находили в актрисе захолустного театра ничего примечательного. И до и после мисс Костиган такая же судьба постигла многих гениев, как, впрочем, и многих шарлатанов. А тем временем добрая эта девушка сносила пренебрежение публики, да и другие превратности жизни, с обычным своим спокойствием - пила, ела, играла, спала изо дня в день одинаково безмятежно, как то свойственно людям ее склада. От скольких горестей, забот и прочих вредных треволнений избавляет нас неунывающая тупость и здоровая бесчувственность! Я вовсе не хочу этим сказать, что добродетель перестает быть добродетелью от того, что не знает соблазнов; я только утверждаю, что тупость - великий дар, которого мы не ценим по достоинству, и счастливы те, кого природа наделила им в достаточной мере.

Пен в эту осень то сидел дома, то пропадал в Чаттерисе. Мать совсем за него исстрадалась, она жаждала поговорить с сыном по душам, однако майор все время сдерживал ее и в то же время подбадривал; ибо этот искушенный в житейских делах человек уже приметил, что в болезни Пена наступил перелом. Одним из благоприятных симптомов опекун и лейб-медик принца Артура считал острые приступы стихотворства. Пен декламировал стихи, шагая по дорожкам в боскете; бормотал стихи, сидя вечерами в гостиной. Однажды, бродя по дому в отсутствие Пена, майор нашел у него в комнате толстую тетрадь, полную стихов. Написаны они были частью по-английски, частью по-латыни: цитаты из античных авторов старательно оговорены в подстрочных примечаниях. Не так уж он болен, подумал наш мудрец с Пэл-Мэл, и в тот же день обратил внимание миссис Пенденнис на то обстоятельство (возможно, слегка огорчившее ее, ибо она, как и многие мягкосердечные женщины, любила все романтическое), что последние две недели Пен возвращался домой к обеду голодный как волк, да и за утренним завтраком не жаловался на отсутствие аппетита.

- Мне бы так! - с завистью добавил майор, вспомнив про свои пилюли. - И сон у мальчика налаживается, уж поверьте мне, дорогая. - Это было жестоко, но это было так.

За неимением другой родной души Пен еще теснее сдружился с мистером Сморком или, вернее, не уставал ему изливаться. Что есть влюбленный без наперсника? Сморк служил Пену, как вяз - Коридону: чтобы вырезывать на нем имя возлюбленной. Он, как эхо, возвращал Пену имя прекрасной Амариллис. Доиграв мелодию, человек уже не заботится о дудке; но Пену казалось, что он питает к Сморку великую дружбу - только потому, что мог твердить ему про свою любовь и тоску; а у Сморка были свои причины спешить к Пену по первому его зову.

Бедный молодой священник не мог без ужаса думать об отъезде своего ученика: не будет Артура, и не будет у него больше ни любимого занятия, ни радости в жизни. Как ему теперь изыскивать предлоги для ежедневных посещений Фэрокса, где доброе слово или взгляд хозяйки дома сделались ему столь же необходимы, как скудный обед, который подавала ему мадам Фрибсби! Без Артура он может наведываться туда лишь изредка, как всякий другой знакомый: маленькой Лоре вполне достаточно учить катехизис раз в неделю... а он обвился вокруг Фэрокса, как плющ, он просто не в силах был отцепиться от этого дома. Что же, упасть перед вдовой на колени и во всем ей открыться? Он искал в ее поведении хоть каких-нибудь поводов для надежды. Три недели назад она похвалила его проповедь; она очень ласково благодарила его за дыню, которую он преподнес ей, когда в числе нескольких гостей был приглашен к обеду; она говорила, что всегда будет ему признательна за доброе расположение к Артуру; а когда он заявил, что его любовь к этому милому юноше беспредельна, разве не романтично она упомянула о своей благодарности и уважении ко всем друзьям ее сына? Что же, объясниться? Или повременить? Если он объяснится, а она откажет, ворота Фэрокса, может быть, навсегда перед ним захлопнутся, а за этими воротами был для мистера Сморка весь мир.

Вот так мы и видим, друг-читатель, что у каждого человека есть свои печали и невзгоды, которыми он удручен или озабочен более, нежели чужими делами и горестями. Пока миссис Пенденнис терзается, что теряет сына и ту хотя бы и непрочную власть над ним, какую она имела, когда он еще оставался в родном гнезде, из которого вот-вот улетит в широкий мир, - пока возвышенная душа майора исходит досадой при мысли о лондонских приемах и вечерах, где он мог бы согреваться в лучах благосклонных взоров герцогов и герцогинь, если бы злосчастная эта история не держала его в забытой богом деревенской дыре, - пока Пен мечется между своей любовью и новым, более приятным чувством, еще не осознанным, но уже сильно им овладевшим, а именно - желанием повидать свет, - мистер Сморк, оказывается, поглощен собственной заботой; она сторожит у его изголовья, ездит вместе с ним на лошадке, и он тоже не знает покоя. Как одиноки мы в этом мире! Как занят собою и скрытен каждый из нас! Вы с женой сорок лет спите на одной подушке и воображаете, будто вы двое - одна душа. Пустое! Разве она стонет, когда тебя мучит подагра, разве ты не можешь уснуть, когда у нее болят зубы? Ваша юная дочь, - с виду воплощенная невинность, только и помышляющая о том, как бы угодить маменьке и выучить урок на фортепьяно, - думает на самом деле не о маменьке и не об уроках, а о молодом офицерике, с которым она танцевала на последнем бале; ваш сынок - прямой и честный мальчик, приехавший домой на каникулы, втайне прикидывает, сколько денег вы ему дадите и сколько он задолжал пирожнику. У старенькой бабушки, что дремлет в своем углу и через несколько месяцев уже отойдет в иной мир, тоже свои заботы: скорее всего она уносится мыслями на полвека в прошедшее, вспоминает тот вечер, когда она имела такой успех и танцевала котильон с капитаном, еще до того как твой отец просил ее руки; или думает о том, какая глупенькая вертушка - твоя жена и как слепо ты ею восхищаешься... а что до твоей жены - ответь по совести, о мудрый читатель, все ли ей о тебе известно? Да, и твоя душа и моя - это целый отдельный мир, все, что ни есть на свете, каждый из нас понимает по-своему, - для тебя и для меня не одинаковы черты женщины, на которую мы оба смотрим, и вкус блюда, которое мы оба едим; ты и я - два бесконечных одиночества, и такие же острова маячат вокруг нас, одни поближе,другие подальше. Однако вернемся к нашему одинокому Сморку.

О сердечных его делах знала всего одна душа - эта в высшей степени неблагоразумная женщина мадам Фрибсби. Как она сделалась мадам Фрибсби никому не ведомо: из Клеверинга она уехала в Лондон, в обучение к модистке, еще как мисс Фрибсби, и уверяла, что титул получила в Париже, где провела некоторое время. Но как мог французский король, имей он даже такое желание, пожаловать ей такой титул? Впрочем, не будем стараться разгадать эту тайну. Скажем только, что уехала она из родных мест цветущей молодой девицей, а воротилась уже в пожилых годах, с фальшивым шиньоном и скорбью во взоре, купила за бесценок заведение покойной миссис Харботл и взяла к себе престарелую мать; помогала бедным, ходила в церковь и пользовалась безупречной репутацией. Одно плохо - никто во всем Клеверинге, даже сама миссис Портмен, не читал столько романов. У мадам Фрибсби вполне хватало времени для этого занятия, ибо услугами ее мало кто пользовался, кроме дам из Фэрокса и из пасторского дома; и неустанное чтение романов (которые в те дни были далеко не столь нравоучительны и возвышенны, как сейчас) сделало ее до того чувствительной, что и вся жизнь в ее глазах была сплошным романом; и стоило ей увидеть вместе мужчину и женщину, как она уже воображала, что они умирают от любви друг к другу.

Наутро после того, как миссис Пенденнис заезжала к ее квартиранту, о чем было рассказано в одной из первых глав этой повести, мадам Фрибсби пришла к выводу, что мистер Сморк влюблен в красивую вдову, и принялась всеми силами поощрять это чувство. Миссис Пенденнис она, правда, видела очень редко, разве что на улице или в церкви - вдова не увлекалась нарядами и зачастую сама шила себе и платья и чепцы, но в тех редких случаях, когда мадам Фрибсби принимала ее у себя либо сама являлась с визитом в Фэрокс, она не забывала расхвалить молодого священника, ввернуть словечко о том, какой у него ангельский характер, до чего он кроток, и прилежен, и до чего одинок; просто удивительно, как это ни одна женщина над ним не сжалится!