Вирус «Мона Лиза» - Тибор Роде

Миллнер посмотрел на портрет Мэрилин Монро с удовлетворением.

– И позвольте, я угадаю: то же самое справедливо не только для лица?

– Совершенно верно. Его можно применить практически ко всем пропорциям тела. Золотое сечение – это нечто вроде Божественного плана для красивого человека.

– А там, где у Бога не вышло, подправляете вы? – В словах Миллнера прозвучало больше презрения, чем он собирался вложить в них изначально.

– Девяносто девять процентов творения остается в руках Бога. Мы, хирурги, занимаемся только одним процентом, который порой можно улучшить у некоторых людей.

Примерно такой ответ Миллнер и ожидал услышать, и ему было что на это возразить, чтобы завязалась жаркая дискуссия о пластической хирургии. Однако он уже получил необходимую информацию и не испытывал ни малейшего желания ссориться. Судя по «мазерати» на парковке, у доктора не было причин всерьез задумываться о сути своей профессии.

– Глядя на вас, мистер Миллнер, я думаю, что и вам не повредило бы вмешательство пластического хирурга. – Доктор Джонс кивнул, указывая на его лицо.

Похоже, ему как раз таки хотелось поссориться с агентом ФБР. Миллнер почувствовал, как в нем закипает ярость, и остановить ее было невозможно.

– Если вы имеете в виду мой нос, мистер Джонс, то да, он выглядит не так роскошно, как у некоторых красавчиков из Голливуда, но он здорово чует нарушения закона. Рабочие носы так и должны выглядеть, чтобы вы знали. И этому уродливому носу очень хочется порыться в ваших счетах, налоговых декларациях и тому подобном. Я уверен, что где-то он что-нибудь да найдет! Или я сейчас же сверну на сторону ваш идеальный нос отличным ударом правой, и вы сами станете своим следующим пациентом!

Неизвестно, что произвело больший эффект – то ли угроза начать расследование, то ли угроза применить силу, – но слова его возымели нужное действие. С лицом таким же белым, как его футболка, доктор испуганно уставился на него.

– Я имел в виду только шрам у вас на щеке, который вы пытаетесь спрятать под бородой, – выдавил он из себя и скрестил на груди руки, словно готовясь в любой момент отразить атаку.

Про шрам-то он и забыл. Миллнер почувствовал, как кровь прилила к лицу. Он инстинктивно коснулся его рукой. Шрам был еще слишком свежим, и он не успел привыкнуть к нему.

– Это мне безразлично, – произнес он, пытаясь вызвать в себе былое раздражение. – Кстати, пластические хирурги имеют право выписывать трамадол[17]? – резко спросил он.

Врач на миг замер, затем понял его. Кивнул, вернулся к своему столу, нажав клавишу, вывел компьютер из спящего режима, набрал что-то на клавиатуре.

– Сколько? – спросил врач и, заметив, что Миллнер колеблется, добавил: – Думаю, вам нужна большая упаковка. – Закончив, он нажал клавишу возврата. – Моя ассистентка отдаст вам рецепт.

Не зная, что сказать, Миллнер поднял правую руку.

– Думаю, на этом все? – поинтересовался врач.

Миллнер снова поднял руку и, не прощаясь, поспешно вышел из кабинета. Ему показалось, что на лице пышной блондинки-администратора он прочел что-то вроде сочувствия, когда та с улыбкой протянула ему рецепт. Однако, возможно, ему это только показалось. Эхо его прощальных слов прокатилось по лестнице, и, отъезжая от парковки клиники, он решил не бросать последний взгляд на «мазерати».

Отъехав от клиники на несколько километров, он повернул зеркало заднего вида так, чтобы увидеть в нем себя. Возможно, стоит действительно подумать о том, чтобы удалить шрам, хотя ему самому тот не мешал. С другой стороны, шрам отвлекал внимание от его действительно не слишком симметричного носа. Миллнер провел рукой по лицу, словно стирая отражение, а затем вернул зеркало заднего вида в первоначальное положение. Что за бред! Самое главное – это то, что внутри, духовные ценности, и в этом отношении инстинкт его не подводил никогда. Он покосился на рецепт, лежащий на центральной консоли. Нужно будет найти в аэропорту аптеку, прежде чем лететь в Мадрид.

50. Флоренция, около 1500 г.

Я нашел его. Обыкновенный женский портрет. Он еще не закончен, но почти готов. Я никогда не предполагал, что Салаи настолько искусен в живописи. Когда он отправился в город, чтобы купить козьего жира для незнакомца (не знаю зачем, но нужно тому немало), я обыскал все его тайники. Нашел много краденого, а под льняным покрывалом – картину, нарисованную на ореховой доске.

Не стану отрицать, она привела меня в восторг. Зрелые мазки, яркие краски. Меня интересовало лишь то, кого он там изобразил. Эту женщину я никогда прежде не видел. На лице ее – нежная улыбка. Я положил картину на место и оставил все так, как и было.

Сегодня ко мне приходил золотых дел мастер из Нюрнберга. Фамилия его Дюрер[18]. Я посвятил его в искусство пропорций, и он проявил недюжинный интерес. Когда он уезжал от нас, я буквально почувствовал, с какой силой полыхает в нем зажженный мной огонь.

Сейчас, когда я пишу эти строки, мне кажется, что слово «огонь» очень точно описывает его.

Однажды зажженный, он с головокружительной скоростью распространяется по округе и не отступает, пока не сгорит все. И ослепляет так же, как зарево.

Слишком яркий, чтобы смотреть на него, но чем ближе подходишь к нему, тем сильнее он греет.

51. Мадрид

Должно быть, она слишком близко подошла к картине, поэтому и сработала сигнализация. Перед ее внутренним взором запылали ослепительные молнии. Заткнув пальцами уши, она обернулась к директору, надеясь, что он сможет быстро выключить сигнализацию, однако увидела только клубы белого дыма. Хелен испуганно втянула в себя воздух. Это было ошибкой. Дым заполнил легкие, ей показалось, что она задыхается. Глаза слезились. Вытянув руки, она двинулась туда, где только что стоял сеньор Алегре, но никого не увидела. Сделав несколько шагов, она совсем заблудилась. Директор Алегре исчез. И, ко всему прочему, оглушительный визг так и не смолк, время от времени раздавались взволнованные крики. Где-то вдалеке плакал ребенок.

Внезапно она почувствовала руку на своем плече и вскоре увидела лицо – впрочем, не директора, а Патрика. Правой рукой он прижимал к лицу платок, левой снимал с ее плеча сумку.

– Я понесу вашу сумку, нам нужно туда!

Из-за платка его голос звучал приглушенно и казался незнакомым. Без огромной сумки с шаблонами ей стало легче двигаться, и это ослабило панику, которую она испытывала, находясь в непроницаемом дыму. Она с благодарностью позволила Патрику провести ее к выходу. Внезапно он снова отошел от нее, и вместо него рядом появился Ральф. Приступ кашля заставил ее остановиться, но ее тут же подтолкнули в спину. Вдруг дым рассеялся, она узнала лестницу, по которой недавно проходила.

Со всех сторон мимо них бежали люди. Ральф по-прежнему крепко сжимал ее плечо. Обернувшись к нему, она увидела позади стену густого дыма.

– Идемте, нам туда! – крикнул Ральф, подталкивая ее к лестнице.

Хелен резко остановилась.

– Нет! – закричала она. – Что, если Мэйделин здесь?

Ральф крепче сжал ее руку и потащил дальше.

– Ее здесь нет! – фыркнул он.

Хелен хотела что-то возразить, но теперь Ральф схватил ее и за другую руку и буквально понес по ступенькам вниз, громко крича: «Fire! Fire!»[19], чтобы предупредить других посетителей. Те поспешно спускались по лестнице, слышались взволнованные крики. В толпе кто-то наступил Хелен на ногу, кто-то ткнул ее локтем в бок. Краем глаза она заметила, как Ральф довольно грубо оттолкнул в сторону пожилую женщину, и пробормотала извинения вместо него.

– Патрик Вейш, он ведь еще там, наверху! Вместе с моей сумкой! – выдавила она, когда они добрались до следующего лестничного пролета.

– Он нас догонит! Я должен вывести вас отсюда! – отозвался Ральф, и они снова устремились вниз.

Наконец они оказались в холле, в который со всех сторон стекались люди. Работники музея распахнули двери и махали руками, указывая посетителям путь. Тяжело дыша, Хелен опустилась на ступеньку напротив выхода, но Ральф заставил ее подняться.

– Пойдемте, миссис Морган. Нам нужно убираться отсюда! – произнес он, вытаскивая ее на улицу.

Хелен разглядывала лица тех, кто постепенно выходил наружу, в поисках Мэйделин, но тщетно. Наконец они оказались возле автомобиля, в котором ехали из аэропорта в отель.

– А он здесь откуда взялся? – удивленно спросила Хелен, вспомнив, что они шли из отеля в музей пешком.

Ральф открыл заднюю дверцу и усадил ее в машину. Затем устроился на месте водителя.

– Что все это значит? Я хочу остаться. Сюда рано или поздно придет моя дочь. И где мистер Вейш? – возмутилась она, но в тот же миг дверь распахнулась и на сиденье рядом с ней плюхнулся Патрик.

– Ваша сумка, – тяжело дыша, произнес он, осторожно помещая ее в пространство между задними и передними сиденьями.