Детство 2 - Василий Сергеевич Панфилов

— А было бы здоровски, — мечтательно вырывается у меня, и перед глазами всплывают сценки из Дикого Запада, — с одной пули-то!

— У всего своя цена есть, — улыбается Коста чуточку печально, — хочешь стрелять так, живи оружием! Это уже профессиональным стрелком надо быть. Убийцей. Работать если, то так, штоб руки не утрудить, потому как целкость теряется.

— Ну-ка, — я решительно подошёл к оружию на столах отобрал себе два велодога.

— Не выйдет сразу, — предупредил Коста.

— Ето понятно! Я так, принцип ухватить хочу.

— Ну, — Коста потёр подбородок… — Ладно, только не заряжай пока. Смотри!

Он снова начал разворачиваться, но уже медленно.

— Видишь? Не просто с прицела ухожу, а непременно под правую руку!

— Агась! — соглашаюсь, попробовав вести его рукой с револьвером. — С правой руки удобно стрелять в дуельной стойке или прямо, а в раскоряке промеж них упора не будет и глаз хуже ловит.

— Ещё влево можно, — уточнил грек, поправив стойку обезьянничающему Саньке.

— Потом, — он пощёлкал пустым револьвером в правой руке, — целишься только с правой.

Левая так, для шуму. Бахаешь, штоб противник дёргался. Ну или накоротке, в толпе. Но тогда и целиться не надо.

— А можно и не стрелять с левой, — подал голос воодушевившийся Санька, — просто держать для пужливости, а как патроны в правом револьвере кончатся, так и перекинуть!

— И так можно, — согласился наш взрослый друг. — Ну, пробуй!

Уход с линии мы с дружком ухватили быстро – даром, што ли, плясками по три часа почти ежедень занимаемся?! А со стрельбой из двух рук совсем не пошло, чему Коста и не удивился.

— Всё! — минут через пятнадцать прервал он наше баловство. — Заканчивай перевод патронов!

— Да не денег жалко! — усмехнулся он. — А нервов, которые вы немножечко понамотали. Когда двигаетесь с заряженным оружием, мне залечь за каменюками хочется! Вы учиться напросились, а не баловаться. Давайте-ка сюда!

На длинном столе, сбитом из плохо оструганных досок, Коста постелил кусок парусины и положил на неё новенькие, ещё в смазке, маузеры.

— Многому я вас не научу, — ещё раз предупредил он, — так только, общее понимание.

Собрать-разобрать, бахнуть несколько раз, да почистить. Штоб понимание было общее, суть ухватили.

Под его приглядом мы с Санькой разобрали оружие и почистили его от смазки.

— Двумя руками вцепляйтесь, — напомнил Коста.

Отдача у маузера оказалась жёсткой, но бой – ого! Разобрав сложенные стопочкой доски, подивился – моща! Ето я понимаю, оружие!

Потом приклад прикрепили, с ним получше сильно. Санька, тот вообще таким целким оказался, што прямо ой!

— Художник прирождённый, — пояснил грек, — рука твёрдая, да глаз зоркий.

— А шо, прям так зависит? — подивился я.

— А то! Одно дело – слесарь какой или токарь, привыкший глазом видеть, где там металл на волосинку тоньше, да руками своими эту волосинку и убирать. Другое дело – молотобоец какой. Объяснять надо?

— Не! Ясно.

До самово вечера так – разобрать, почистить от смазки, собрать, попробовать на стрельбу, снова почистить – от нагара порохового. В пещере катакомбной всё пропахло пороховыми газами да смазкой. Вкусно!

— А это, — уже рассамым вечером, перед тем как уходить, Коста вручил нам оружие – по велодогу и небольшому браунингу, аккурат под руку, — подарок!

— Ух! — вырвалось у Чижа. — Спасибочки!

— Спасибо! — вторю вслед.

— Пожалуйста, — улыбнулся Коста, — но надеюсь, вы понимаете, шо это никак не игрушка, а таки оружие?

— А? — с трудом вылезаю из сладких грёз, где я такой с револьвером во дворе, а вокруг все завидуют и просят на посмотреть.

— Оружие, — повторяет Коста серьёзно, — а не игрушка. С ним если засветитесь, то может быть такое ой, шо прям до фатального. Особенно сейчас. Ясно?

— Ясно, — выдыхаю угрюмо, — тогда зачем?

— Затем, штоб было! Не как игрушка и не для таскать – по возрасту и документам пока не вышли на такое! Придумать за эти дни, где и как по Одессе вы ево спрячете – так, штоб никто ни разу не взял, а вы могли бы вот так сразу, да и положите.

— Жизнь, — Коста внезапно меняет тон на философский, — штука длинная. Лежит себе оружие в тайнике, и есть не просит, а понадобится, хоть бы и через двадцать лет, так вот оно!

— Ага, — раздумчиво согласился я и принялся разбирать оружие на протереть.

— Зачем? — удивился мужчина.

— Отпечатки.

— Так? — озадачился он, и я разъяснил.

— Интересненько, — задумался Коста, — это открывает перспективы не только для полиции, но и для умных людей.

Санька ещё не наигрался, и пока мы разговариваем, затеял беготню в пещере, пиф-пафая из разряженново оружия и западая за камнями. По тому, как он поправляет кепку, видно – сейчас он самонастоящий ковбой из Майнридовских книг.

— А, — кошусь на друга и поворачиваюсь к греку, — с полицией как? Они с… ну, этими? Заодно?

— Тут, — Коста поморщился гадливо и принялся набивать трубку, — проще и гаже одновременно. Так штоб вот – нате вам денежки от нас, похитителей людей и работорговцев, этого не было. А так, знаешь… с городовыми вась-вась – когда табачком угостить, а когда и рюмочкой. Червончик детишкам на день ангела. Не подношения, а такие себе добрые приятели с немножечком покровительства служивым людям от небольших коммерсантов.

— К околоточным… — он замолк ненадолго, раскуривая трубку, — с подходцем, поуважительней.

Суммы другие… и вообще. Не вдавался, не помню построчно. Или тебе важно?

— Не… так, для понимания.

Для понимания, говоришь? — Коста задумался. — Для понимания – полиция наша взятки берёт только так, чуть не из карманов выдёргивает, поперёд намерения дать. Но есть и табуированные дела. Табуированные, это…

— Знаю.

— Угу, — он пыхнул трубкой, — жёны, дочки, племянницы у всех есть. За покровительство такому нехорошему свои же… не в суд, а так… несчастный случай или самоубийство. Но это если прямо. А тут просто – глаза закрывают. Как же, благонадёжные граждане! Всё врут! Завистники и клеветники! Так-то.

— Послезавтра жду вас у мине на дне рождения! — сменил он тему за приближением Саньки. — И штоб никаких дорогих подарков не вздумали!

— Да мы…

— Вы-то может и да, — фыкрнул он, обдав нас клубом табашного дымы, — но другие-то нет! Всё, мальчишки, давайте!

Пожав на прощанье ево мозолистую руку, разошлись. Выдаденное оружие мы оставили пока здесь. Придумаем, тогда и перетащим куда нада.

— Оно и к лучшему, — задумчиво сказал Чиж, будто продолжая какой-то разговор, — я как раз Соню рисовал. Как думаешь?

— Самое то, — одобрил я, и в голове у меня всплыли слова тёти Песи, шо Косту-моряка знают может и не за всю Одессу, но за Молдаванку и Пересыпь