Последнее убийство в конце времен - Стюарт Тёртон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как Адиль узнал правду?
– Он увидел то, чего не должен был видеть, но что именно, Ниема мне не рассказывала.
– Ты знаешь, где он сейчас?
– В своей лачуге, за фермами. Примерно в часе ходьбы отсюда.
Жестом приглашая Эмори в кабину, Тея дергает за рычаг и запрыгивает за ней следом. Кабина дергает с места и тут же замирает, зловеще поскрипывая на ветру.
– Снова контакт отошел, – вздыхает Тея, прыгает через зияющую щель на платформу и подходит к большому металлическому ящику рядом с колесами; на ящике сидит деревянная птичка Клары, и Эмори при виде ее становится чуть легче, словно тонкий лучик света проникает во мрак, окутавший ее мысли.
Тея рывком открывает дверцу ящика; за ней обнаруживается сложный электронный узел, пестрящий разномастными деталями, которые откопал в разных частях острова Гефест.
Нахмурившись, Тея углубляется в путаницу проводов.
– Как только мы вернемся на землю, я предоставлю тебе полную свободу действий. Веди свое расследование как хочешь, – кричит она. – Никакого комендантского часа, никаких ограничений и никакого вмешательства. Отчитываться будешь прямо мне. Только держи все в тайне от Гефеста. Если он узнает, чем ты занята, тебе не поздоровится. На твоем месте я бы постаралась обойтись без сна и еды в ближайшие два дня. Дорога каждая секунда, которых у тебя не так много.
– Если я найду убийцу, ты убьешь его, да? – кричит ей Эмори из кабины.
– Это сделает Гефест, – бесстрастно отвечает Тея, длинным указательным пальцем возвращая на место отошедший кусочек металла.
– А если я узнаю, что убила ты? Как ты думаешь, он готов казнить единственного друга?
Тея напрягается, ее рука замирает.
– Я не буду ставить его перед таким выбором, – мрачно отвечает она. – Если ты найдешь доказательства того, что я убийца, я сяду в лодку и сама уплыву в туман.
34
До ферм всего девять минут приятной прогулки по тропе, которая то сужается, ныряя к воде, то снова расширяется, взбегая на высокую скалу. Жители деревни бредут домой после утренней работы на фермах. Волоча тяжелые от усталости ноги, они переговариваются негромко, придавленные тяжелыми воспоминаниями о погибших.
– Мы должны рассказать им, кто мы на самом деле, – говорит Клара, закидывая на плечо рюкзак. – Нечестно держать их в неведении.
– Тея хочет сделать это вечером, – отвечает Эмори.
Клара встречала мать на станции канатной дороги, когда кабинка вернулась из кальдеры. Пока Тея не ушла к себе в лабораторию, Эмори держалась, но потом не выдержала и расплакалась. Двадцать минут она рыдала, забившись в угол, и не могла вымолвить ни слова, а дочь тихонько сидела рядом, прижавшись к матери.
Когда слезы высохли, Эмори смогла рассказать Кларе, что она узнала. Спокойствие, с которым дочь приняла новость, удивило ее.
В отличие от Эмори, которая всегда чувствовала себя не совсем своей в деревне, Клара всегда тяготела к центру ее бытия; в ее жизни присутствовал двойной комфорт – согласия с традицией и покорности власти. Клара прекрасно знает про себя, что она более покладистая, чем мать. Она знает, что лучше выполняет приказы. Честно говоря, осознание того, что она была создана именно для этого, даже успокаивает ее, словно подтверждает ее правоту перед матерью, которая всегда считала покорность недостатком.
Мать и дочь молча шагают бок о бок, обеим неловко за прежние разногласия. Эмори идет к Адилю, Клара – собрать образцы зараженной почвы по распоряжению Теи.
– Что это за цифры? – спрашивает Эмори, глядя на запястье Клары.
– Я с ними проснулась, – отвечает та. – Наверное, записала их ночью, но не помню зачем.
– Это не ты писала.
– Откуда ты знаешь?
– Они на правом запястье, а ты правша.
Эмори слышит тявканье и поворачивается к скалам. Там нежатся на солнце тюлени, а над ними кружат кайры, чайки, поморники и буревестники, яркими бликами оперения расцвечивая голубое небо.
Почти все виды птиц и животных здесь не местные, но за последние двести лет они сумели отказаться от сезонных миграций и поменять рацион и стали совсем не похожи на своих предков.
– Знаешь, что меня беспокоит? – вырывается вдруг у Эмори.
– После твоего сегодняшнего утра даже предположить не берусь, – отвечает Клара, все еще глядя на цифры.
– Инструменты, – объявляет Эмори, почти не слушая. – Утром они лежали не там, куда их положили вечером, и это наводит меня на мысль, что на них играли ночью. То есть ночью был праздник.
– Может быть, сначала выступил оркестр, а потом Ниема рассказала нам правду?
– Как-то не очень похоже на Ниему, нет? Сначала она смотрела, как мы поем и танцуем, а потом огорошила таким известием?
Клара глядит на сверкающее море, жалея, что не может поплавать. Ей жарко, она чувствует себя грязной и сбитой с толку. Как бы сейчас было хорошо поплескаться в прохладной воде. Но у нее есть задание. Да и акул у этого берега столько, что никто и близко не подходит здесь к воде.
– Я проанализировала образцы почвы из-под купальни, – говорит Клара, забывая о своей тяге к воде. – Там кровь Хуэй и Ниемы. Они были вместе, когда… – Она умолкает, не в силах закончить.
Эмори глядит на дочь. Та раскраснелась от жары, веснушки рассыпались по ее лицу, будто островки в океане.
Ей так хочется утешить Клару, но она никогда не знает, какие слова найти, чтобы кому-то стало легче. В этом она копия своего отца – стоит ей раскрыть рот, как из него тут же выскочит правда. А зачем правда тому, у кого горе? Утешение всегда было по части Джека или ее деда. Вот им даже рта раскрывать было не надо. Они просто были рядом, и этого хватало. От них двоих исходила какая-то надежность.
И тут, к облегчению Эмори, от большой группы жителей деревни отделяется Магдалина и спешит к ним, то и дело беспокойно оглядываясь на Бена и Шерко, которые играют у пруда.
– Как ты? – спрашивает Эмори, видя, что художница заламывает руки.
– Мы целый час искали Бена, – тихо отвечает та. – Еле нашли его на границе ферм. Он сидел и рисовал что-то пальцем на земле и так ушел в себя, что никого не слышал и не видел.
Эмори внимательно смотрит на мальчика. Она видела, как он приехал по канатной дороге вчера, но не обратила на него особого