Охота за наследством Роузвудов - Маккензи Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Может, они и впрямь связаны, – парирует Дэйзи. – И я не выставляю наше грязное белье на всеобщее обозрение – просто люди желают знать правду.
– Перестань. Никакого. Больше. «ТикТока». Тем самым ты подливаешь масла в огонь, а мне приходится его тушить. Мне совершенно ни к чему, чтобы завтрашняя газета привела город в неистовство и жители решили, что мы пытаемся разрушить достопримечательности Роузтауна или еще что-то в этом же духе.
Он быстро идет к двери, ведущей в гараж, но останавливается, прежде чем выйти.
– Я съезжу в оранжерею, чтобы сообщить городскому совету последние новости и удостовериться, что все находится под контролем. А затем отправлюсь в Бостон. К завтрашнему утру я вернусь, будем надеяться, что с хорошими новостями. Вы сможете провести эту ночь в доме нормально?
Я совсем не чувствую себя нормально, ведь все мое будущее накрылось медным тазом. Но я киваю, и Дэйзи тоже. Он желает нам спокойной ночи, выходит и закрывает за собой дверь. Через несколько секунд шум его «Мерседеса» затихает.
Дэйзи хватает телефон и бросается наверх. Я пялюсь на стол, беспокоясь все больше и больше. Зачем кому-то было громить одну из достопримечательностей нашего города? К тому же оранжерея не так уж и красива, просто большой зимний сад, где полным-полно цветов. Не верится, что кто-то в Роузтауне мог сотворить такое, но также не верится, что это кто-то из туристов, привлеченных сюда газетной шумихой, поднятой вокруг смерти бабушки. И вообще странно, что это произошло именно сейчас.
Несколько секунд спустя по лестнице, топая, спускается Дэйзи, на плече у нее висит маленький рюкзачок от «Шанель». Она не удостаивает меня вниманием, а быстро идет через кухню к двери гаража.
– Куда ты? – Я захожу в гараж. – Мы должны оставаться…
И замолкаю, увидев новую машину. Я знала, что бабушка оставила Дэйзи «Белую розу», но, когда воочию вижу этот автомобиль здесь, меня пронзает дрожь.
Дэйзи замечает мою реакцию.
– Зато у тебя есть рубиновый кулон.
– Еще нет, – отвечаю я. Мое горло ничто не украшает.
– Посмотри на кровати. Наше «наследство» сегодня доставили. – Она произносит слово «наследство» весьма кислым тоном.
Я поворачиваюсь, чтобы последовать ее совету, и переступаю порог, когда ее голос останавливает меня:
– Погоди!
Она стоит, открыв дверь «Белой розы», и ее карие глаза полны неуверенности, которая сбивает меня с толку. Глядя на ее лицо сейчас, когда его не искажает злоба, я невольно вспоминаю, как мы с ней похожи, несмотря на разное телосложение, длину волос и цвет глаз. Мы могли бы быть сестрами.
Так мы и относились друг к другу, когда были маленькими. Мы были неразлучны. Нас специально отправили в одну детсадовскую группу. Через два дня будет мой день рождения, и я стану единственной ученицей нашего будущего выпускного класса, которой уже исполнится восемнадцать.
Пятница. Остался только один день, прежде чем я потеряю «Роузвуд инкорпорейтед» навсегда.
– Как ты думаешь, Фрэнк на нашей стороне? – Взгляд Дэйзи насторожен, как будто она надеется, что я скажу нет.
– Не знаю. Кажется, он пытается отстаивать наши интересы.
Она кривится.
– И делает это чертовски погано. Я уверена, что если бы он действительно этого хотел, то сумел бы заставить правление «Роузвуд инкорпорейтед» дать нам время. Возможно, он хочет, чтобы мы не участвовали в этом деле. Что-то тут нечисто. Бабушка вдруг ни с того ни с сего меняет завещание, и он единственный, кто об этом знал.
Я прислоняюсь к косяку, обдумывая ее слова.
– Ты думаешь, он ее заставил?
– Возможно, – бормочет Дэйзи. – Я бы определенно так и подумала, если бы не та строчка в ее завещании: «Получатель будет определен позднее при обстоятельствах, оговоренных в частном порядке». – Она делает вдох, и, когда выдыхает, я словно вижу, как стены, которые она возвела вокруг себя, становятся ниже. – Ты помнишь то Рождество, когда бабушка подарила нам швейные машинки?
Я киваю.
– Она заставила нас думать, что мы не получим никаких подарков. Под елкой лежали только два чистых листка бумаги. Но они не были чистыми, не так ли? Она написала на них невидимыми чернилами.
Я кашляю, чтобы скрыть удивление оттого, что Дэйзи вдруг вспомнила об этом сейчас. За последний год бабушка много раз посылала мне подобные записки – особенно те, в которых содержались загадки. Я почти забыла те первые записки – игру, с которой началось все.
– Это была подсказка, – говорю я.
Она кивает:
– И это привело к другой подсказке, а затем еще и еще. Они были рассыпаны по всему особняку, пока мы наконец не оказались в гараже и не нашли там наши подарки. Она заставила нас думать, что мы не получим их, и нам пришлось сыграть в ее игру.
– Я помню, – говорю я, согретая этим воспоминанием.
Дэйзи молчит. Я знаю, она ждет моего ответа, но я не знаю, что сказать. Она подобралась слишком близко к правде, так что мне становится не по себе. Я складываю руки на груди, как будто это может как-то помешать ей увидеть кусок карты в кармане.
– Мне бы хотелось, чтобы это оказалась еще одна из ее игр, – заключает она.
Я смеюсь, и смех звучит громко и жестоко в бетонном гараже. Но это только потому, что я понятия не имею, как реагировать, не выдав ей все.
– Да, хорошо, если бы это было так.
Дэйзи сердито хмурится, и момент, когда мы обе предавались общим воспоминаниям, обрывается, будто гаснет свет. Она качает головой, сев на красное кожаное сиденье «Белой розы» и захлопнув за собой дверь.
– Значит, это все? – спрашиваю я, когда она запускает двигатель и начинает выезжать. Я выхожу вслед за ней на подъездную дорогу. – Ты просто собираешься проигнорировать это все и сбежать?
– Это лучше, чем торчать здесь с тобой, – презрительно бросает она сквозь открытое окно.
Я знаю, что заставила ее замолчать, но мне не хочется, чтобы она уехала. Не хочется оставаться одной в этом большом пустом доме, который мне даже не принадлежит. Отчаяние заставляет меня крикнуть:
– Надеюсь, что Кев, по крайней мере, стоит того!
Шины «Белой розы» визжат, когда она вдруг разворачивается и несется прямо на меня. Я почти на сто процентов уверена, что она собирается переехать меня. В мозгу звучит ее угроза, когда она застала меня в своей комнате. «Ты сильно об этом пожалеешь». Сейчас я определенно
