Титан (другой перевод) - Джон Варли

— Я тут подумал, какое отношение вся эта ерунда может иметь к тросу, — сказал Билл. — Может, тут что-то вроде бытовок для строителей? Или это соорудили позже — когда все уже пошло под откос?

Сирокко удивленно подняла брови.

— А разве уже ясно, что все пошло под откос?

Билл развел руками.

— Некоторые структурные поломки явно не устранялись. Ты же видела те рваные жилы.

Но даже в своем упадке Гея была величественна и благородна. Воздух ее оставался свежим, вода чистой. Да, верно, крупные ее участки сделались ныне пустынями и мерзлыми пустошами — и трудно было поверить, что так все и задумывалось. Но в то же время казалось, что экологические системы пришли бы в куда больший упадок, не держи кто-то руку на штурвале. Руку — пусть даже трясущуюся.

— Гея не так уж неуправляема, — вторя мыслям Сирокко, заметила Габи. — Это сооружение, по-моему, очень древнее. Ему вполне может быть несколько тысячелетий.

— Судя по виду, наверняка, — согласился Билл.

— А мне кое-что известно насчет сложностей, связанных с поддержанием нормальной работы биосистемы, — продолжила Габи. — Гея крупнее О'Нила-Один, и это делает ее гибче. Но без управления от нее уже через несколько столетий камня на камне бы не осталось. Так что не все, далеко не все пошло под откос.

— Управлять могут и роботы, — заметил Билл.

— А по мне так даже лучше, — сказала Сирокко. — Раз за всем этим стоит некий разум, я намерена с ним связаться и попросить о помощи. Иметь дело с компьютерами, скорее всего, куда как проще.

Билл, порядком начитавшийся научной фантастики, был неистощим на всевозможные теории по поводу Геи. Сейчас он склонялся к неизменно безотказной теории "чумной мутации": нечто явилось невесть откуда и поубивало столько строителей, что Гея осталась в руках устройств автоматического контроля.

— Она брошена командой, могу поклясться, — убеждал он их. — Совсем как корабль в "Пасынках Вселенной" Хайнлайна. Тысячелетия назад на Гее пустилась в полет масса людей, а потом, в дороге, они потеряли управление. Корабельный компьютер вывел корабль на орбиту Сатурна, заглушил двигатели и до сих пор, ожидая дальнейших приказов, поддерживает воздушную циркуляцию.

Назад путники двинулись другой дорогой — в основном просто-напросто потому, что не могли взять в толк, откуда они пришли. Сирокко не беспокоилась, зная, что, куда ни пойди, все равно выйдешь на свет.

В результате на свет они вышли значительно севернее того места, где вошли, — и теперь узрели нечто, от того места самим тросом заслоненное. Опять оборванная жила — но уже на земле.

Первая мысль Сирокко была о гигантском земляном черве, которого описывал Кельвин. Посверкивая в желтом свете, жила напоминала какое-то живое существо. Затем Сирокко вспомнила виденные ею на тренировочных сборах бразильские нефтепроводы: громадные серебристые трубы, так изрезавшие сельву, словно та была для них лишь ничтожной преградой.

Падая, жила славно расчистила себе дорогу — повалила высоченные деревья, безжалостно вгрызлась в землю. С тех пор над ней уже сомкнулись джунгли — но и теперь громадина, казалось, в любой миг готова подняться, стряхнуть с себя назойливые побеги и, будто пригоршню спичек, раскидать по сторонам могучие деревья.

А пятьюстами метрами выше от троса дугой отходил верхний конец оборванной жилы. Торец был неровный, и обнаженные разрывом внутренности отсвечивали красным, сине-зеленым и медно-бурым. Виднелось на обрубке и что-то серое, вроде хлебной плесени, а со дна стекал водопад. На земле под водопадом разрастался отделенный от остального леса оазис буйной растительности. Водопад был невероятно мощный и шумный, но, вытекая из жилы столь гигантской, казался жалкой струйкой из игольного прокола в нефтепроводе.

Приблизившись к оборванной жиле, путники выяснили, что составляют ее шестигранные волокна лишь несколько миллиметров в поперечнике, а под самой поверхностью виднеются золотистые прожилки. Жила давала смутные, искаженные отражения — словно вместо зеркала земляне решили воспользоваться глазом гигантского насекомого.

Проследовав вдоль жилы вниз по склону холма и углубившись в джунгли, путники добрели до ее торца. Тот оказался полым, но так зарос лозой и кустарниками, что пробраться туда было просто немыслимо.

— Растениям явно по вкусу то, что там внутри, — заметила Габи.

Сирокко промолчала. Столь далеко зашедшее разложение несколько угнетало. В открытый торец жилы запросто мог влететь «Укротитель». А по масштабам Геи это была мелочь — всего-навсего одна из 200 жил только этого троса. И все же обрыв этой, столь стремительно пришедшей к распаду жилы шороху в свое время навел немалого. Звон тогда, наверное, по всей Гее пошел.

И никто с этим ничего не поделал.

Сирокко молчала. Тяжело было смотреть на остатки былого величия и чувствовать, что всем этим по-прежнему кто-то управляет.

ГЛАВА XII

Через двое суток после пристального осмотра основания троса команда «Титаника» вдруг выяснила, что тропический лес остался позади. Земля и раньше была холмистой лишь в окрестностях троса; теперь же она и вовсе стала гладкой как бильярдная доска. Офион просматривался теперь в обе стороны на многие километры. Береговая линия как таковая исчезла. Единственным, что хоть как-то отмечало границу реки с болотами, оставались укорененные на дне полоски высокой травы, а местами — глинистый берег не более метра вышиной. Всюду теперь простиралось водное полотно. Глубина редко составляла больше десяти сантиметров — не считая разве что запутанных лабиринтов каналов и рукавов, бухт и заводей. Там, на солидной глубине, сами расчищая свои жилища, кишели громадные угри и одноглазые ильные рыбины размером с бегемота.

Местные деревья, росшие отдельными, но плотными кучками, составляли три разновидности. Сирокко больше всего понравились те, что напоминали стеклянные скульптуры, — с прямыми прозрачными стволами и идеально симметрично, как в кристалле, расположенными на них ветвями. Мелкие ветки казались вполне пригодными для использования в волоконной оптике. Некоторые слабые ветки ломались от порывов ветра. Подобрав их и обернув концы парашютной тканью, путники наконец-то обзавелись превосходными ножами. За красивое мерцание, происходившее от покачивания веток, Габи окрестила стеклистые деревья "рождественскими елками", а вскоре сократила название просто до "елок".

Две другие главенствующие формы растительности нравились Сирокко значительно меньше. Одно растение — неверно было бы назвать его деревом, хотя размеры вполне соответствовали, — напоминало те горки, что всегда бывают в большом изобилии на любой скотоводческой ферме. Билл назвал их навозными деревьями. При ближайшем рассмотрении у навозных деревьев оказалось любопытное внутреннее строение. Никому, впрочем, не захотелось изучать их еще доскональнее, ибо воняли они примерно так же, как и их земные аналоги.