Дети нашей улицы - Нагиб Махфуз

Женщина улыбнулась, соглашаясь немного поделиться с ним своими знаниями, и ответила:

— В каждом человеке сидит дух и управляет им. Но не все духи злые, не всех их нужно изгонять.

— А как отличить одного от другого?

— А это видно по поступкам. Ты, например, хороший мальчик, и твой дух заслуживает хорошего обращения. А вот в Баюми, Ханфасе и Батыхе сидит зло!

Рифаа наивно спросил:

— А у Ясмины дух злой?

— У вашей соседки? — усмехнулась промелькнувшей в голове мысли Умм Бахатырха. — По крайней мере мужчинам нашей улицы она нравится такой, какая есть!

— Я хочу знать все, — серьезно сказал Рифаа. — Не утаивайте от меня ничего!

— Никто ничего не скрывает от такого славного юноши, — вмешался Гаввад.

Умм Бахатырха задумалась:

— Хорошо. Приходи ко мне, когда сможешь, но с условием, что отец не будет сердиться. Люди, конечно, будут спрашивать, зачем такому юноше духи? Но знай, что все людские болезни — от них.

Рифаа слушал, разглядывая изображение аль-Габаляуи на стене.

48

Плотницкое дело было его профессией и его будущим.

Казалось, ничто другое его и не ждет. Но если к этому ремеслу душа у него не лежала, что же тогда могло его привлечь? Во всяком случае, это лучше, чем бегать до изнеможения с тележкой торговца или грузить мешки и корзины. А что до того, чтобы стать бандитом или записаться в надсмотрщики, — это было бы сущей мерзостью. Умм Бахатырха возбуждала его воображение как никто другой, если не считать портрета владельца имения на стене в доме поэта. Рифаа попросил отца заказать такую же картину для стены дома или мастерской, но тот отвечал, что это расходы, а зачем тратить деньги на какие-то фантазии? На что Рифаа мог возразить лишь одно — ему хочется видеть своего деда. Отец расхохотался и упрекнул: не лучше ли во время работы смотреть на рубанок? «Я же не вечен, — говорил отец. — Ты должен готовиться к тому дню, когда придется одному содержать мать, жену и детей». Но об этом Рифаа думал меньше, чем о том, что рассказывала и делала Умм Бахатырха. Особенно важными он считал ее рассказы о духах и размышлял над этим даже в то редкое время, когда заходил расслабиться в ту или иную кофейню. Даже сказания улицы не так глубоко волновали его, как слова Умм Бахатырхи. «Каждым человеком владеет дух. И каков господин, таков и его раб», — повторяла она.

Уже много вечеров он провел у нее, слушая треск колотушек и наблюдая за укрощением бесов. К ней шли больные — кто приходил сам в полном изнеможении, кого приносили закованным в цепи, опасаясь исходящего от него зла. Зажигались благовония, на каждый случай особые, а колотушки выбивали ритм, которого требовал дух. И тогда происходили чудеса. На каждого беса находилось свое снадобье. Но что же могло подействовать на бесов, вселившихся в управляющего и его надсмотрщиков? Эти злодеи насмехались над всеми обрядами, как будто они не оказывали на них никакого действия. Беса можно было успокоить окуриванием и ритмичными ударами трещоток, а единственный способ избавиться от надсмотрщиков — убить их. Как усмирить беса гармонией и красотой? Ради этого Рифаа и хотел научиться всем секретам обряда. Он сообщил Умм Бахатырхе, что желает этого всем сердцем. «Ты мечтаешь о больших деньгах?» — спросила его женщина. Рифаа ответил, что он мечтает лишь о том, чтобы очистить квартал от зла, а не о богатстве. Женщина посмеялась над тем, что он первый мужчина, который интересуется этой профессией. Но что же его привлекло? «Самое мудрое в твоем ремесле, — ответил он, — это то, что ты побеждаешь зло добром». И когда женщина стала посвящать Рифаа в свои тайны, он почувствовал себя счастливым. От переполнявшей его радости он стал часто подниматься на крышу дома на рассвете, чтобы полюбоваться рождением дня. Но еще больше, чем наблюдать звезды, вслушиваться в тишину или дожидаться пения петухов, ему нравилось смотреть на Большой Дом. Он подолгу вглядывался в него сквозь деревья и спрашивал: «Где ты, дед? Почему не покажешься, хотя бы на мгновение? Почему ты ни разу не вышел? Почему молчишь? Хотя бы слово! Разве ты не знаешь, что только одно твое слово может перевернуть жизнь жителей нашей улицы? Или тебе нравится, что здесь творится? Как красивы деревья вокруг твоего дома! Я люблю их потому, что их любишь ты. И я смотрю на них, чтобы поймать твой взгляд, коснувшийся их». Однако каждый раз, когда Рифаа делился своими мыслями с отцом, тот отвечал ему укором: «А твоя работа, лентяй? Сверстники из кожи вон лезут в поисках заработка или же сотрясают улицу, взявшись за дубинки». Однажды, когда семья собралась после обеда, Абда с улыбкой обратилась к мужу:

— Скажи ему!

Рифаа понял, что речь идет о нем, и вопросительно посмотрел на отца, однако тот ответил жене:

— Сначала ты скажи ему, что хотела!

Абда с восхищением посмотрела на сына и сказала:

— Хорошая новость, Рифаа! Ко мне заходила госпожа Закия, жена нашего надсмотрщика Ханфаса. Я тоже посетила ее в ответ как положено. Она тепло встретила меня и познакомила с дочерью Айшей. Девушка красива как луна! В следующий раз она пришла уже с дочерью.

Шафеи, поднося чашку с кофе ко рту, украдкой наблюдал за сыном, чтобы видеть, какое впечатление производит на него рассказ матери. Он покачал головой, предвидя, как сложен будет этот разговор, и торжественно произнес:

— Такой чести в нашем квартале еще не каждая семья удостоится. Подумать только, жена и дочь Ханфаса навещают наш дом!

Рифаа растерянно поднял глаза на мать. Она с прежним восторгом продолжала:

— А какой роскошный у них дом! Мягкие кресла, дорогой ковер, на всех окнах и дверях шторы!

Рифаа возмутился:

— Все это добро на деньги, отнятые у рода Габаль!

— Мы же договорились не касаться этой темы! — проговорил Шафеи, скривив улыбку.

Абда встревожилась:

— Достаточно будет упомянуть о том, что Ханфас — господин рода Габаль, а дружба с его семейством — большое счастье!

— Поздравляю тебя с таким счастьем! — не скрывая раздражения, воскликнул Рифаа.

Мать с отцом обменялись многозначительными взглядами, после чего Абда сказала:

— А Айша приходила не просто так.

Предчувствуя недоброе, Рифаа спросил:

— А зачем?

Шафеи засмеялся и безнадежно махнул рукой:

— Сначала надо было ему рассказать, как поженились мы с тобой!

— Не надо! — вскричал Рифаа.

— Почему? Что с тобой? Ты как девица.

Абда старалась и соблазнить, и уговорить сына одновременно:

— Ты теперь можешь сделать так, чтобы мы получили доступ к управлению имением. Если посватаешься, тебе не откажут. Даже Ханфас дает свое согласие! Если бы жена его не была уверена в том, что повлияет на мужа, она бы не пришла с этим предложением! Ты займешь такое высокое положение, что вся улица умрет от зависти!

Отец усмехнулся:

— Как знать, может, когда-нибудь ты станешь управляющим, или мы увидим в этом кресле одного из твоих отпрысков?

— И это говоришь ты, отец?! Ты забыл, почему двадцать лет назад бежал с этой улицы?

Шафеи в недоумении захлопал глазами.

— Сегодня мы живем как все. Но надо воспользоваться такой возможностью, если она сама идет к тебе в руки.

Рифаа, словно обращаясь к самому себе, пробормотал:

— Как же я могу породниться со злым духом, если целыми днями только и думаю о том, как его изгнать?

— Я никогда не мечтал о большем, чем сделать из тебя ремесленника, но судьба предоставила тебе шанс занять завидное положение в нашем квартале, — вспылил Шафеи. — А ты только и думаешь о том, чтобы уподобиться знахарке. Стыд какой! Скажи, какая муха тебя укусила? Обещай, что женишься и не будешь делать из нас посмешище.

— Я не женюсь на ней, отец!

Шафеи не принял его ответа.

— Я сам пойду к Ханфасу и буду просить породниться с нами.

— Не делай этого, отец!

— Тогда объясни мне, что с тобой, мальчик?

— Не сердись на него, ты же знаешь, какой он! — взмолилась Абда.

— Лучше бы не знал! Вся улица презирает нас за его чувствительность.

— Дай ему время подумать.

— Все его сверстники уже обзавелись детьми и твердо стоят на ногах! — Шафеи со злобой взглянул на сына и сердито спросил: — Ты такой бледный, будто не мужчина!

Рифаа вздохнул. Грудь его вздрогнула, он уже был готов расплакаться. Гнев сжирает последние отцовские чувства. Почему здесь с ним жестоки настолько, что дом стал тюрьмой? Ему захотелось оказаться в другом месте, среди других людей.

— Не мучай меня, отец, — сказал он осипшим голосом.

— Это ты мучаешь меня с тех пор, как родился!

Рифаа опустил голову, пряча от родителей лицо. Шафеи попытался обуздать свой гнев и понизил тон:

— Боишься? Или вообще не хочешь жениться? Признайся или отправляйся к Умм Бахатырхе, она, вероятно, поняла о тебе то, чего не поняли мы.