Берлинское кольцо - Эдуард Арбенов

Два месяца, а точнее шестьдесят четыре дня Дитрих ничего не знал о Саиде Исламбеке — с момента отправки приговоренного в лагерь смерти Заксенхаузен. Эта дата значилась на листке настольного календаря, где штурмбанфюрер любил отмечать последние встречи со своими жертвами. Потом, размышляя и анализируя, он перелистывал календарь и по известным лишь ему одному черточкам, кружкам и треугольникам восстанавливал прошлое. Исламбек попал на листок 18 октября в виде короткой зигзагообразной линии, проведенной синим карандашом.

И вот перед самым рождеством в числе многих донесений с оккупированных областей оказалось небольшое, но довольно странное по тону сообщение, вернее, запрос: действует ли еще приказ о задержании опасного государственного преступника Саида Исламбека, изданный летом 1943 года и предусматривающий вознаграждение в пять тысяч марок сообщившему о его местонахождении. Такой человек обнаружен в деревне Н., где расквартирована часть туркестанского легиона. Ответ просят дать немедленно, так как легион в связи с изменением линии фронта и отходом частей СС на новый оборонительный рубеж в ближайшие дни покинет деревню и тогда задержание преступника будет затруднено или вообще исключено из-за сложной военной обстановки в указанном районе.

— Идиоты! — едва не сорвалось с губ Дитриха. — Нашли время подсчитывать марки!

Это первое, что едва не сорвалось с губ штурмбанфюрера. Второе было сдержаннее и осмысленнее.

Откуда взялся Исламбек в какой-то белорусской деревне? Откуда он вообще взялся. Оба известных Дитриху Исламбека покинули этот мир и в силу самых элементарных законов природы не могли снова вернуться в него. Только чья-то ошибка могла воскресить мертвого. Одного из мертвых. Он подумал сразу о Берлинер ринге, о нелепой истории с двойником. Возможно, на эту историю натолкнули Дитриха марки, упомянутые в донесении. Вознаграждение было связано лишь с двойником. И именно его приметы перечислялись в извещении полиции.

Он снял трубку и попросил Ольшера: кто, кроме Ольшера, мог разобраться в этой туманной истории!

— Воскрес Исламбек!

Надо было удивить капитана невероятным известием. Однако всегда чуткий и настороженный, Дитрих на сей раз не уловил удивления начальника «Тюркостштелле». Было только недоумение и то наигранное:

— Как воскрес?

— Воскрес, вопреки логике.

— Не могли бы вы, господин штурмбанфюрер, пояснить это сенсационное сообщение. Я лично плохо усваиваю шутки, но надеюсь, вы не шутите.

— Увы, нет.

— Тогда введите меня в курс дела.

Дитрих не любил и не умел быть понятным. Работа воспитала в нем сдержанность, научила говорить лишь то, что необходимо для вовлечения собеседника в процесс узнавания тайны. Чужой тайны. Поэтому он не ответил, а спросил:

— Вы видели мертвого Исламбека?

— Да.

Тотчас Дитрих кинул несколько крючков, чтобы выловить подробности:

— Узнали? По облику или по приметам?

Ольшер откинулся на спинку кресла и облегченно, даже радостно вздохнул: теперь стало ясно, какого именно Исламбека имеет в виду штурмбанфюрер.

— По приметам, а точнее — по одежде. Лицо было до того обезображено, что кроме усов я не увидел ничего знакомого…

— Удлиненная мочка правого уха! — напомнил Дитрих.

— Мочка уха? — улыбнулся Ольшер. — Вы полагаете, что там были уши? Два распухших нароста!

— Родимое пятно на бедре! — почти крикнул штурмбанфюрер. — Помните, на него мы обратили внимание при осмотре?

Ольшер подождал, пока гестаповец кончит перечисление примет, потом сказал с иронией:

— До бедра я не дошел, дорогой майор, с меня было достаточно усов и кителя с нашивками унтерштурмфюрера и всей этой грязи!

— И она вас убедила, что убитый — Исламбек?

— В ту минуту — да!

— А сейчас?

Ответ требовал раздумий, во всяком случае, некоторой сосредоточенности: куда-то тянул Дитрих начальника «Тюркостштелле». Надо было определить насколько серьезно отнесся майор к сообщению, собирается ли он что-либо предпринимать. Если утвердить факт смерти, Дитрих, пожалуй, остынет и откажется от дальнейших действий, а они необходимы пока. Внутри Ольшер и радовался и тревожился. Сообщение о появлении Исламбека в далекой белорусской деревне принадлежало ему. Он составил текст, он переправил его через доверенного человека. Но конечный адресат этой корреспонденции не Дитрих, гестаповец только передаточный пункт. И надо, чтобы передаточный пункт сработал в нужном направлении.

— И сейчас, — ответил Ольшер, — хотя вы и поколебали мою уверенность.

Признание рассердило майора.

— Значит, никакого чуда не произошло, — с раздражением утвердил он. Ему не хотелось новой тайны, вообще никаких тайн не нужно было Дитриху. Не до них теперь! Убить, убить всех и все, что путается под ногами, что мешает понимать мир. Вот уже год, как он мучается от этого невообразимого обилия неожиданностей, случайностей и необъяснимостей. А ему нужна ясность, прежняя, пусть грубая, беспощадная, но дающая равновесие ясность. Теперь он совершенно убежден, что поступал правильно, уничтожая своих противников. Убитые уносили с собой загадки, а если и оставляли кое-что в этом мире, то Дитрих легко расправлялся с недосказанностями, объясняя их по-своему или просто отбрасывая. Сколько раз уже он попрекал себя Исламбеком. Дело не заглохло, оно пускало корни, возникало все в новых и новых вариациях. И только потому, что он не убил его в Тиргартене. Не убил одним выстрелом. Вместе с Исламбеком исчез бы и двойник. Его просто не было бы в природе. Теперь двойник ожил, ожил внезапно и нелепо. Утверди Ольшер, что на Берлинер ринге действительно пал унтерштурмфюрер под именем Исламбека, Дитрих успокоился бы и отбросил, как всегда, не ко времени возникшее подозрение. Ольшер заколебался. Трусливый, вечно оглядывающийся назад Ольшер породил сомнение.

А сомнение — это только начало…

— Значит, нет никакого чуда, — повторил Дитрих. — Обычная халатность… Надо признать унтерштурмфюрера живым. Ухлопали кого-то другого, небольшой маскарад с кителем и спектакль завершен.

— Вы так считаете? — с возмутительным равнодушием спросил Ольшер. Его, кажется, ничто не интересовало. Несколько месяцев назад каждый шаг Исламбека на Берлинер ринге беспокоил начальника «Тюркостштелле», сейчас он говорит о нем, как о чем-то ненужном, потерявшем значение.

— А как вы считаете, господин гауптштурмфюрер?

— Я еще не задавал себе этого вопроса, — снова увильнул от прямого ответа Ольшер. — Да и нужно ли задавать его. Какой смысл подбрасывать труп неизвестного лица под видом Исламбека?

Дитрих поразился наивности всегда рассудительного и реалистически мыслящего Ольшера.

— Чтобы сохранить живым двойника! — ответил гестаповец.

— Во имя чего?

— Вот это-то и надо решить: во имя чего?

Так решайте, хотел сказать Ольшер. Ему даже взбрело в голову подразнить штурмбанфюрера, ляпнуть какую-нибудь дерзость, пусть поежится в своем кресле, покряхтит. Но озлоблять гестаповца было рискованно, тем более сейчас, когда намерения Дитриха оставались еще тайной для Ольшера.

— Если в этом деле я могу быть полезен…

— Пока нет, — отрезал Дитрих. — Достаточно того, что вы сомневаетесь в подлинности Исламбека…

— Во имя чего!

Этот чиновник из Главного управления СС подсказал чертовски неприятную мысль, и теперь она будет сверлить мозг Дитриха, будет мучить. Во имя чего подменили двойника? Зачем надо было подсовывать полиции труп? Не лучше ли было просто похитить унтерштурмфюрера, да что похитить — его никто не охранял, — увезти в машине как приятеля. Нет, им (кому «им» — неизвестно) требовался мертвец. Они заметали следы, обрубали нить, которая вела гестапо к Берлинер рингу. Значит, все-таки кому-то нужен Исламбек, поддельный, но Исламбек? Или они не знали, что он поддельный!

Чертовщина какая-то! Голова кругом идет. Пустая, дешевая игра, затеянная для поимки на удочку британского агента, превратилась в трагическую для самого Дитриха комбинацию. Трагизм усиливался от появления новых доказательств ошибки Ольшера.

Вызванный в гестапо Фельске — этот брюзга, ничего умного не сказавший за всю жизнь, заявил, что не видел мертвого унтерштурмфюрера, а по сему сомневается в достоверности слухов о его убийстве.

— Так вы думаете — унтерштурмфюрер жив? — Спросил владельца пивного бара Дитрих.

— А почему бы и нет. В нашей округе вообще никого не убивали. Там живут порядочные люди. Ну, иной раз поспорят, не то слово скажут, с кем этого не случается. Однажды Макс Зайнерт даже заехал по физиономии младшему Коху за то, что тот оскорбил его жену. Такой шум был, представить себе не можете… Но убивать…

Дитрих посмотрел на Фельске с невыразимым сожалением и досадой. Делая пометку на пропуске, он торопливо задал последний вопрос, хотя желание было немедленно, без всяких слов вытолкнуть хозяина биргалле за дверь.