Дерлямбовый путь Аристарха Майозубова - Артем Валентинович Клейменов

— Вся во внимании, жги, — отхлебнув приличный глоток, сказала разозлённая девушка.

— Ника, я тебе уже говорил, что искренне уважаю всех женщин, с которыми сплю, в противном случае ничего бы даже не начиналось.

— Ну и причём тут либерализм?

— Да почти не причём, в твоём случае я так сказал про твоего мужа, чтобы дать тебе шанс отказаться от секса со мной, чтобы ты могла передумать, услышав такую пакость в адрес супруга. Эта фраза произнесена прежде всего для этого, а уж потом, естественно, чтобы традиционно поржать над либердой. Ну и, как я уже говорил, некоторые дамы от этого ещё больше заводятся.

— То есть, ты хочешь сказать, что хотел тем самым уберечь меня от измены?

— Ну да, безусловно, у тебя же накопились к нему обиды, претензии и прочее, а мне нужна Муза без всех этих нудных эмоциональных заморочек и нытья, к тому же у меня и своих тараканов достаточно.

— Вот теперь я чувствую себя ещё и полной дурой! И как это у тебя только получается?

— Пустое это всё, прекрати… Просто не забывай, что я гений…

— Что значит, прекрати! Хорошо, вот если ты у нас такой благородный или, как ты себя называешь, — гений, то почему сам не ушёл?

— Знаешь, Ника, я очень люблю всех животных, однако, никогда не откажусь от мясных блюд. Коровок и барашков безумно жалко, но бифштекс, есть бифштекс.

— То есть, я для тебя всего лишь кусок мяса?

— Ну что ты, нет, конечно, исключительно Муза и источник вдохновения.

— Какая же ты всё-таки сволочь, — обречённо выдохнула Ника, сделав очередной глоток вина. Несмотря на то, что алкоголь уже оказал своё нехитрое воздействие, девушка пока ещё неплохо соображала, Аристарх таки сумел задеть самолюбие, но ругаться она совершенно не желала, так как элементарно его хотела.

Затем затейливый проводник Бахус завёл женщину к давно привычным циничным берегам, где невзначай вспомнилось, что имеющийся брак, если не особо обращать внимание на мелочи, очень даже хорош, ведь ей практически все завидуют и она вполне благополучна. В общем, у них с мужем действительно всё шикарно: совместное проживание, отличная квартира-машина-дача, кругом всё миленько и удобненько, как и хотелось изначально, а высокие чувства можно запросто оставить бедным.

— Хватит болтать, пошли в гостиницу, — жеманно сказала, начавшая сильно хмелеть Ника.

— Может, лучше ещё немного погулять, подышать воздухом? — заботливо, уточнил Аристарх.

— Нет уж, прекрати зря тратить время! Сейчас встанешь и пойдёшь трахать «долбанного либерала», да так, чтоб у этой твари рога зачесались.

Ника уверено подвела черту под чуть утомляющим разговором, решив, что ей можно позволять себе всё, ведь брак должен быть удобен не только сверхэгоистичному мужу. Так что теперь любой повод пожить для себя вполне допустим, тем более, блудливый супруг никогда не упускал возможности приятно провести время на стороне.

По дороге в гостиницу, Майозубов думал о жизни, людях и судьбе, а в голове крутился странный вопрос: делает ли наше воплощение нас лучше? Казалось, что ответ должен быть очевиден, однако, душа на это никак не отзывалась, а капризное вдохновение выдало несколько философских строк:

Удел любого индивида,

Прожив свой век, нутром понять,

Кто он: скотина, тварь и гнида?

Или ублюдок, сволочь, блядь?

Размышления не сделали поэта ни лучше, ни хуже, вызвав лишь сильное чувство голода, поэтому заказ ужина в номер показался лучшей идеей завершения длинного и очень путанного дня. Недолгая борьба очаровательной Ники со сладким белым вином, закончилась полным фиаско барышни, та театрально улыбнулась, легла на кровать, что-то невразумительно пробурчала и уснула, с наслаждением обняв подушку. «Да уж, Муза явно переборщила с жидким вдохновением», — усмехнулся Аристарх и бережно накрыл девушку одеялом. В некотором смысле, гений был даже рад, что та спит, поэт всё ещё переживал неведомое доселе чувство одиночества, а в компании Ники оно докучало бы ещё сильнее. Он с грустью вспоминал удивительную Эвелину, а спящая в кровати Ника воспринималась какой-то ненастоящей и сделанной из ненастоящего.

Юркий мозг, выдав столь парадоксальное определение, тут же объяснил, почему оно именно такое, прямо указав, что в новой знакомой нет ничего своего и та живёт лишь для того, чтобы соответствовать, угождая чужим мечтам, представлениям о красоте, гибко подстраиваясь под навязываемые идеи, мысли и правила игры. В Нике присутствует всё: красота, ум, характер, но нет себя, она словно бы дополнение к кому-то или чему-то и, наверное, именно поэтому её брак достаточно прочен, ведь она крайне комфортна в качестве необременительного дополнения в виде жены, а может, и не только жены. Впрочем, размышлять на эту тему больше не хотелось, тем более, голову поэта стало заполнять нечто иное.

Мир точно будет меняться, — подумал Майозубов, понимая, что вскоре всё перестанет быть тем, что мы привыкли про это знать, зло выйдет на поверхность и, как обычно, маскируясь красивыми словами и идеями, будет уничтожать остатки всего доброго и светлого в человеческих душах. Ему стало больно от того, что люди не могут и, наверное, даже не хотят найти общий язык, договориться и больше никогда не мучить друг друга просто лишь потому, что одному хочется быть немного лучше другого.

Поэт понимал, что именно за это так не любит современный либерализм, ведь, если разобраться, эту идеологию используют, чтобы разделять людей, делая их бесконечно одинокими несчастными и напуганными. Причём только лишь для того, чтобы несколько заумных господ, сидя дома у камина, думали, что они чуточку лучше всех остальных. В тему вспомнилась постоянный представитель США при ООН Мадлен Олбрайт, которая, раздуваясь от чванства, в интервью CBS, скажет, что смерть пятисот тысяч детей в Ираке стоит тех целей, которые перед собой поставила демократическая Америка. Аристарх, ёжась от ужаса, смотрел то интервью и с тех пор у него пропали все иллюзии относительно добрых дядей и тетей из Вашингтона, их устремлений к демократии и, соответственно, бережно выращиваемом идеологическом пугале из неких свобод, в основе которых доведённый до крайности либерализм.

Майозубов был тогда настолько потрясён, что так и не написал ни одной строчки по поводу ужасных слов о погибших детях, он просто нёс в себе ту боль. Казалось чудовищным, что в тот момент мир не остановился, а главное, сложилось впечатление, что всем наплевать, отчего Аристарх эмоционально обратился к Создателю, который допустил такое, и этот юный протест чуть не подтолкнул к поэта самоубийству. Всё переживалось очень тяжело и лишь понимание того, что сделанного никак не исправить, потихоньку