Поход кимвров - Йоханнес Йенсен

Кое-кто из них вздыхал и переминался с ноги на ногу: им пришлось-таки походить сегодня, да еще взобраться по этим бесконечным лестницам на целую гору ступеней, чуть не до самого неба, и пройти бесконечное число покоев, прежде чем добраться до сердца Рима, до сената. Сенат оказался многочисленным собранием низеньких старичков, окруженных обилием мрамора и с мраморными или ледяными лицами, с лысинами, словно отполированными макушками – большинство; и все они хранили гнетущее молчание, хоть их и было здесь так много; все сидели, выпростав одну обнаженную сухую руку, а другую спрятав под тогой. Что они там скрывали?

Говорили лишь поодиночке, негромко, но слышно для всех; зато просто удивительно, до чего оратор махал руками, словно вбивал ими в воздух свое мнение, заламывал руки, когда затруднялся в чем-нибудь, прищелкивал кончиками пальцев, стряхивал с себя что-то невидимое, хватался за грудь, молотил, как кузнец, одной рукой по другой – живая картина внешней страсти и никакой настоящей горячности. Никто не обращался к чужестранцам и даже к толмачу; собрание обсуждало дело в своем кругу, обсуждало недолго и сообщило свое решение через крепостного слугу.

Кончилось тем, что послов снова повели по всем лестницам и колоннадам, но уже вниз, где широко раскинулся Рим со всеми своими чудесами. Старички сенаторы продолжали сидеть безмолвно, как бы совсем застыв от холода, после того как дали свой ответ и отпустили послов, удостоив их лишь голым отказом за все беспокойство и проделанный долгий путь.

Один из старичков высвободил из-под тоги и левую руку, и те из чужеземцев, которым любопытно было узнать, что он там прятал – нож или какое-нибудь другое острое оружие? – успели, уходя, разглядеть, что в руке у старика была длинная рогулька из слоновой кости, которой он почесывался!.. Да – вот чем он отмахнулся от них!

И вот они снова стояли на Форуме и могли сколько угодно задирать головы вверх, глядя на высокое учреждение, где сейчас были приняты, созерцать и его, и еще другое – Аркс, крепость Рима, горделиво возносившую свои отвесные стены и свой храм на самой вершине холма, как неприступный, крепко-накрепко закрытый ларец. Презрительно, не считаясь с тем, что чужеземцы могут тут высмотреть что-нибудь, их нарочно поставили лицом к римским укреплениям – пусть-де отправляются восвояси и рассказывают о том, что видели!

Они были ошеломлены, а многие римляне потешались несоответствием роста этих верзил и их малого значения, когда они повернулись к городу спиной – какой спиной – и зашагали восвояси, не унося с собой ничего, кроме аттестата о своем ничтожестве да впечатления от торбы, надеваемой на ослиную морду. Пусть введут у себя это новшество!.. Невежды!

Иначе провожали чужеземцев римлянки – с жадным любопытством; жалко, что эти великаны уходят раньше, чем с ними успели познакомиться поближе! От века необузданный женский взгляд говорил о женской готовности переметнуться на сторону врага в любую минуту, как только он окажется сильнейшим. Недаром же римские матроны происходили от похищенных сабинянок!

Великаны, со своей стороны, не оставались нечувствительными, толкали друг друга, завидев на улице красивую женщину, впивались глазами в ее фигуру спереди – плащ туго обтягивал грудь и живот – и оборачивались ей вслед, когда она проходила мимо, – плащ туго обтягивал фигуру и сзади, и они таращились друг на друга и призывали один другого в свидетели: возможно ли это? Верить ли собственным глазам? Такая благодать и разгуливает себе свободно между всеми мужчинами, рабами и всякими цветнокожими! И ее не съедят живьем средь бела дня? И люди не проломят друг другу черепов, чтобы овладеть ею, или не выхватят из какого-нибудь дома перину, чтобы закутать ее с головой и удрать с нею? Великаны недоуменно покачивали головами и шли дальше – олицетворение неудовлетворенности, – не в состоянии удержаться от причмокивающих жевательных движений губами и челюстями.

Изрядно сгибаясь под тяжестью выпавших им на долю разочарований, вышли они из Рима.

В Риме о них забыли на другой же день – столько у римлян было всяких других дел, забот и интересов.

Но едва они вернулись к своим ордам с ответом римлян, как последние получили из Галлии сообщение, что тамошний консул Марк Юний Силан, вступивший в битву с варварами, оказался наголову разбитым.

Это было вторичное поражение римлян. И второй раз варварам открылся путь через Альпы – на этот раз с запада, – путь в незащищенные долины Италии. Но варвары остались в Галлии грабить тамошнее население и разграбили все окончательно. Потом, нанеся римлянам последнее крупное и решительное поражение при Араузио, они свернули в Испанию и застряли там на некоторое время безрезультатно, то воюя, то ведя переговоры со строптивыми туземцами. Римляне же тем временем оправились и собрались с силами.

Почему кимвры не ударили по римлянам, когда могли их разгромить? Разве вожди не были единодушны? Разве планы не были давно составлены? Предзнаменования? Бойерик, прежде чем принять какое-нибудь важное решение за себя и сотни тысяч своих соратников, обыкновенно обстругивал ветку и, заострив ее в виде стрелки, пускал по ветру – куда указывала стрелка, упав на землю, туда он и выступал в поход, ибо этого хотели боги ветров. Так что же, стрелка все еще не указывала на Рим?

В свое время указала. После неудачи Силана римляне послали в Галлию новое войско под начальством консула Люция Кассия. Он нанес объединенным варварским племенам несколько частичных поражений, но кончилось тем, что он сам был разбит и убит; остатки же его войска вынуждены были принять от победителей мир на унизительных условиях.

Один из младших римских военачальников, взятый в плен и приведенный к Бойерику, серьезно предостерегал его, ссылаясь на незыблемый авторитет Рима: не следует варварам приближаться к Италии, нападать на Рим; ведь даже Ганнибал не дерзнул на это! В ответ Бойерик сразил римлянина ударом наповал: как рухнул этот солдат, рухнет незыблемость Рима!

Наконец, при Араузио, близ Роны, римляне были окончательно разгромлены. Двое главнокомандующих, Гней Манлий и Сервилий Цепион, завидуя друг другу (Цепион был человек, отмеченный печатью тогдашнего разложения Рима), разделили свои силы, и варвары одолели их одного за другим, поодиночке. Это двойное поражение стоило римлянам более ста тысяч людей.

Как в этих сражениях, так и в предыдущих, римляне были побеждены буквально одними криками; легионы сначала были до полусмерти испуганы звериным воем кимвров, а затем уже разбиты. Варвары устрашали одним своим видом: высоко подпрыгивающие вверх, безобразно огромные туловища, голое тело, татуировка, железо, раздвоенные, как вилы, копья, длинные, тяжелые, с одним лезвием, мечи-косы, скашивавшие людей, как траву! Варвары подхватывали врагов на вилы и складывали, как сено; тактикой их был шум, грохот и вой; военным искусством – внезапный бешеный натиск все устрашающей, дико воющей орды! И легионы столбенели, маленькие, закаленные римские солдаты, объятые паническим ужасом, теряли всякую силу сопротивления, прежде чем успевали, верные своей привычке, крепко врезаться в ряды неприятеля и начать с ним расправляться.