Стражи Сердца. Единственная для пустынников - Кира Евгеньевна Полынь

— Раздевайся, а то опять замерзнешь.

Крыть было нечем.

Горький опыт наповал убивал сопротивление, и я потянулась к поясу и пуговицам, с помощью пустынников избавляясь от всего, кроме белья и платка. Его решено было оставить на месте, чтобы лишний раз не пачкать волосы и не показывать их цвет, а также пресекая лишние вопросы и возможные неприятности.

Неожиданно Тайпан замер, словно зверь, услышавший шорох в ночном лесу, и устремил взгляд в ту сторону, где был костер. Ворон тоже напрягся, вытягивая голову, а мне оставалось только гадать, что они могли там расслышать, когда голоса превратились в один негромкий и неразборчивый гул.

— Что? Что там? — понимая, что молчание затянулось, а брови пустынников съехались к переносице, спросила я.

— Есть сомнения. Насчет нас.

— Парочка солдат нам не доверяют, — добавил Ворон. — Это нехорошо.

— Так, значит, вы тоже поняли, что они ни какие не храмовники?

— Конечно, — отвлекшись от подслушивания, улыбнулся Тайпан. — Это матерые боевые волки, видимо, уже давно отошедшие от службы. И это странно… Особенно их маскарад под служителей церкви Черной Крови.

— У меня нет ни одной догадки, что им на самом деле от меня нужно.

— Сперва развеем их сомнения. Выдержишь небольшую скачку?

— Что?

Вместо конкретики Тайпан ловко перехватил меня под ребрами и забросил на свои бедра, заставив прижаться к паху.

— Стони, принцесса. И погромче. Поубедительнее.

— Боги, что?.. Ах!

Толчок бедрами невольно вырвал из горла звук, похожий на стон.

— Продолжай.

— Да зачем? — шепотом прошипела я.

— Спектакль, — просто пояснил пустынник, вновь толкнув меня бедрами. — Вспомни, как мы первый раз поцеловались.

В памяти закрутились хлесткие воспоминания о слишком затянувшемся поцелуе, ставшем спонтанным, но спасительным прикрытием. Они перемешались с ощущением угрозы от приближающихся храмовников, для которых и была разыграна эта сцена страсти, бесстыдно настигнувшей парочку под фонарем постоялого двора.

— Ах! — распознав задумку пустынника, сама качнула бедрами, вскрикнув чуть громче. — М-м…

— Отлично… Отлично, принцесса, — прошептал Тайпан, сжимая пальцы у меня на талии.

Откровенная игра с каждой минутой забавляла меня все больше. Улыбаясь все шире, я игриво закатывала глаза, запрокидывая голову к крыше шатра.

Возможно, со стороны и можно было подумать о неподдельной близости, но изнутри происходящее казалось мне забавным — ровно до момента, пока я не почувствовала затвердевший пах под собой.

— Тайпан…

Но пустынник не собирался отвечать, подбрасывая меня бедрами все выше и жестче. Упершись руками ему в грудь, я покачнулась от силы толчков, и тут же расставила пальцы, замирая от удивления и растерянности.

Глава 42

Мирно лежавший все это время Ворон, казалось, не желавший участвовать в нашей сценке, слишком быстро оказался рядом. На шее сжалась хваткая пятерня, слегка вытягивая меня вверх и фиксируя, а губы со страстью смяли, обжигая тираническим поцелуем.

Низ живота опалило огнем.

Смерч из раскаленного воздуха взметнулся к небу и рухнул вниз, ударяя под ребра, лишая дыхания. Растерянно отвечая на поцелуй, в коротких промежутках на вдох я вскрикивала все чаще и жарче, позволяя пустыннику продолжать держать мое горло в ладони, остро лишая воздуха.

— Тебе нужно насытиться, — прошептал он мне в губы, спускаясь поцелуями ниже. — Мы слышим твой голод.

Слова звучали убедительней, чем мои лениво сопротивляющиеся мысли.

Соблазн был насколько велик, что я даже не сразу сообразила, как сбитые с плеч лямки белья потянулись к земле, вздрагивая от новой череды толчков.

Хотелось свести бедра сильнее, сдавить их так, чтобы жар прошел, но лежавший меж ними пустынник не позволял, раз за разом имитируя близость, которая только усугубляла мое положение.

Хотелось… насытиться.

В голове зароились противоречивые мысли, что я заслужила хоть раз позволить себе сделать что-то безрассудное. Они спорили с чопорным разумом, который упрямо боролся, но очередная сладкая судорога окончательно его победила, размазывая по земле.

— Ворон… — прошептала, но пустынник только прижал палец к моим губам.

— Коджа. Зови меня коджа, эйше.

Мотнула затуманенной головой, чтобы тут же распахнуть губы в бесшумном крике.

Ноющий, затвердевший сосок мягко, но сильно скрутили пальцами. Волна жара потянулась по венам, разгоняя кровь, и я выгнулась, словно подставляя себя под эту ласку. Хотелось большего, и будто услышав мои желания, Тайпан сменил тактику, перестав стучать своими бедрами о мои. Теперь он раскачивал меня вперед-назад, вынуждая тереться мешающей тканью белья о твердый и горячий ствол, натянувший брюки.

От каждого движения меня било все более крупной дрожью. Досягаемость желаемого и пьянила, и держала, словно удушившая цепь, не подпускающая к самому сладкому.

Впившись пальцами в руку Ворона, все еще державшую мое горло, я впервые поймала себя на мысли, что хочу сдаться.

Плевать, что будет завтра. Плевать, что они будут думать. Я слишком голодна, чтобы отказывать себе, очень устала быть одна и хочу близости так сильно, что звенит в ушах.

— Коджа… — прошептала вновь, сдавленно и жалобно, надеясь, что он поймет мою молитву, обращенную к его черным, как ночь, глазам.

Они сомневались лишь мгновение, но такое долгое, что я умоляюще сдвинула брови, теряясь в ожидании, плавившем кости.

Только не молчи… Прошу, не молчи…

Наконец пустынник кивнул, обещая мне то самое, сокровенное, от тоски по которому так выкручивало мышцы.

Неожиданно резко прижавшись губами к моему уху, он тихо, но предупреждающе зашептал:

— Не сейчас, эйше. Только ласки. Но когда ты будешь готова, нас будет двое. Сразу, — от его слов окончательно закипела кровь, рисуя слишком реалистичные картины в пьяном воображении. — Ты устанешь, но будешь хотеть еще и еще. И мы отдадим тебе все, маленькая голодная женщина. Поняла?

Ставший шипением голос лихорадил, и я вновь мелко закивала, закрыв глаза и прислушиваясь к гудящим ребрам, грозившимся треснуть от нетерпения.

Да… Я представляла, как такое может звучать именно его голосом… Уверенно, несгибаемо, так, что сопротивление невозможно.

Излишняя молчаливость мужчины с лихвой компенсировалась теми редкими словами, что он произносил, делая их невыносимо тяжелыми, могущественными и убийственными для меня.

— А сейчас выбирай: пальцы или рот?

Не могу!

Из дрожащего горла вырвался только стон, даже отдаленно не похожий на ответ, и я испуганно распахнула глаза, боясь, что пустынник может передумать.

— Ласкать тебя ртом? — продолжая шипеть прямо в губы,