Пираты сибирского золота - Александр Сурков

   Слив концентрат в котелок, он завёл костерок и стал его сушить. Когда песок высох, подцепил котелок палкой, бегом бросился к реке. Быстро охладил горячее железо. Лоток вытер сухой портянкой, проветрил на ветерке до сухости, горкой высыпал на край шлих, искрящийся металлом, и стал дуть ртом, отдувая лёгкие частички. Он дул осторожно. К перегибу лотка откатывали белые, зелёные и красные зёрнышки лёгких частиц. Золотины, благодаря большему весу, оставались на месте. Когда с краю остался один металл, а все лёгкие частицы были отдуты, он достал из котомки кисет и аккуратно стряхнул золото в него. Взял его в руку и почувствовал вес не менее четверти фунта. Вот это да!! Слухи о «бешеном» золоте, ходившие среди золотничников, и в которые мало кто верил, оказались всамделишными.

   Дотемна он  промыл всю оставшуюся породу выкладки, добавляя в лоток по мере пробуторки. Оставив в лотке концентрат до утра, он улёгся  у костра, но спать не мог. С рассветом, попив чаю, довёл шлих до металла, и ещё солнце было низко, у него в кассете было фунта полтора золотого песка, а в шапке десяток самородков, общий вес которых, как он прикинул, составлял около шести фунтов, при этом каждый из самородков весил более полфунта.

   Собирая снаряжение, он подумал, что ведь кто-то выкопал (прошёл) эти шурфы, а где следы их стоянки? Такой глубины шурф без воротка и бадейки (ведра) в одиночку пройти невозможно. Он собрался, надел котомку с притороченным сверху лотком, завёрнутым в холстину, и стал осматривать место вокруг шурфа. Шагах в тридцати в тальнике он нашёл разобранный вороток —  две треугольные подставки, обрезок бревна в полтора аршина с вбитой в него железной изогнутой из толстого прута ручкой, верёвку, бадейку, две кайлухи и лопату с короткими ручками. Невдалеке кострище и навес из лапника да две лежанки под ним. Судя по кострищу, люди здесь были недели три или чуть больше назад. Кто они? Почему перестали работать? До холодов ещё почти месяц. Ответы на эти вопросы он не находил. Что в шурфе — зверь или... страшно подумать о том, что здесь могло случиться.

   Не думая, для чего он это делает, Тимоха взял опоры от воротка, отнёс их в тайгу и спрятал там. То же самое сделал с бадейкой, уложив туда верёвку, и валом из тёсаного полена с ручкой. Это припрятал совсем в другом месте. Люди, пробившие два шурфа, других следов не оставили.

   Тревожил его смрад из «золотого» места. Что лежит на дне, он не разглядел, но что-то там было такое, что, вероятно, могло бы всё объяснить. Ветер с низовьев ручья по долине усилился. Может, шурф проветрит, — подумалось. Он отправился к этому месту. Ветер уже свистел не только внизу вдоль ручья, но и шумел в кронах деревьев на коренных берегах.

   Он снова набрал сухой травы, вставил в неё пяток тончайших ломких веточек хвои, скрутил жгут и, спрятавшись от ветра за отвал и расстегнув кожух, под его полами разжёг импровизированный фитиль и бросил его в чёрную пасть выработки. Шурф осветился, и на этот раз он достиг почти самого низа, продолжая там гореть не очень ярко, но всё же освещая всё его нижнее сечение. Старатель отчётливо увидел две ноги, торчащие вверх, руку со скрюченными пальцами и половину головы. Другая затекла глиной со стенки. От пламени фитиля что-то вспыхнуло внизу, и огонь быстро, как по сухой траве, побежал в сторону. От этой вспышки внизу стало чуть светлее, и Тимоха понял — горит шкура. Запах горелой шерсти  добрался до  него.  В одной  яме,  сделанной людьми, лежали двое — человек и небольшой медведьпестун. Вот те раз! Оба уже гнили. Однако они там не менее трёх недель, как стало тепло. А случайно  ли?

   Разобранный припас для проходки шурфов заставлял решить, что это не случайно. Кто-то сделал всё для сокрытия этого места. Тимоха утвердился во мнении, что один человек, кроме него самого, точно знает секрет шурфа, а медведь туда попал позже, придя на запах гниющего мяса. Из тайги после каждого сезона многие не возвращались, сгинув в болотах, при таёжных пожарах, утонув на переправах через бурные речки, заболев, сломав ноги, простившись с жизнью от лихих людей. Что произошло здесь, он сообразить не мог. Однако и ночевать вблизи этого места уже не хотелось. Он отправился вверх по ручью. За водоразделом была большая долина с речкой, сплавившись по которой и у каменных быков[46] перевалив небольшой хребет, можно было выбраться к старой тропе до посёлка.

   Почти дотемна он брёл по долине, которая становилась всё уже и глубже. К закату он оказался в месте, похожем на щель. Долина стала каменистой, шириной в десять-двенадцать сажен, а берега превратились в обрывы сажен по сорок-пятьдесят.

   Где ночевать? Оглядевшись, он увидел куртину кедрового стланика в середине обрыва и площадку сажени в три. Зачерпнув воды в котелок, он забрался по камням наверх и понял, что лучшего места он сейчас и не найдёт. Лапы кедрача отгораживали его от обрыва, полукруглая вышка от когда-то вывалившегося отсюда камня делала место это похожим на пещеру, а лапы кедра прикрывали её сверху. Наломав мелких сухих веточек, он вскипятил воду, заварил чай и прилёг на землю, усыпанную сухими иголками почти на три вершка[47]. Подстилка была сухой и мягкой. Положив голову на котомку и накрыв голову шапкой, он быстро уснул.

   Проснулся на заре от фырканья и ржания лошади. Звуки доносились снизу. Подвинувшись под ветки кедровника, выглянул со своего карниза и внутренне сильно забеспокоился. Он углядел небольшой караван. Три лошади под вьюками, которых вели два человека. На вьюке первой сверху были приторочены доски. Две сбоку гладкие и одна сверху с набитыми поперечинами навроде лестницы, которую кладут на скат крыши в избе. Ага   — проходнушка — разобранный жёлоб для промывки золотоносных песков.

   Мужик, ведший лошадь в поводу, был в дождевике, ямщицком кепи и при двустволке. Его лица Тимоха не разглядел. Другого же мужика, который вёл вторую лошадь, к которой кожаным ремешком была привязана третья, он разглядел. Ватная куртка с лисьим воротником, густая какая-то пегая шевелюра и сивая борода с усами, над которыми выделялся длинный толстый нос малиново-красного цвета. Один глаз — бельмо. Когда третья лошадь прошла под затаившимся наблюдателем, он увидел фигуру человека, руки которого были связаны впереди, и верёвка от них тянулась к вьючному седлу этой последней в караване животины.

На портупее человека, ведшего двух лошадей и, как понял Тимоха, — пленника, висела кобура с пистолетом.

«Эге! — смекнул наш глядящий. — Никак хозяева богатенького местечка объявились!» Стало светлее, и он разглядел этого третьего. Выпуклые, слегка навыкате, светлые глаза, рябое лицо, короткая борода, плешина на голове, грязная одежда, крепкие грубые сапоги стучали по камням почти так же, как подковы лошадей. Этот последний по облику был похож на старателя, а те двое, что вели лошадей, были какими-то чужими не только для Тимохи, но и для тайги тоже.