Пираты сибирского золота - Александр Сурков

   Тут хозяин вспомнил, что таборщик, что с кухни, жаловался ему, что он пёк хлеб на артель, однако одной или двух краюх всегда недосчитывался, и куда они девались, понять не мог. Печь, где пекли хлеба, топил тот самый артельный плотник. Вот оно как вышло. Недоглядели ворога.

   День ушёл на изготовление волокуши из двух закорюченных с конца лесин. Пришлось ладить и упряжь. Вечером сделали тайник. Вместе с золотом сложили туда всё ненужное и лишнее. Когда Тимофей отправился за конём, чтоб привести пасущуюся скотину, Василий Еремеевич достал бумажку из-за пазухи, поставил на изгибе речки крестик, а на обороте написал — колокольный камень. Это была примитивная карта, и если бы кто заглянул в неё, то увидел бы, что таких крестиков (схоронов, тайников), обозначавших места, где спрятано золото, на ней было не менее десяти. Камень, которым они накрыли тайник, и вправду был похож на церковный колокол, только был плоским. Меж собой они решили, что история эта прогорела, как костёр, и неудобства пути, нечаянное падение при переправе — вот истинная причина того, что за металлом придётся возвращаться.

   Всё обошлось, через две недели они уже были в зимовье, парились в бане и вернулись в посёлок с тем малым количеством металла, который взяли с собой.

   Оправившись, Василий Еремеевич с двумя казаками при четырёх лошадях вернулся на это место, но тайник был пуст. Тимофей же исчез и более по жизни Василий его не встретил.

— Так он вас обворовал? — спросил один из слушателей.

     —  Выходит так. Но с этим человеком я ещё встречусь...

   Все зашумели. Конец истории был не дай Бог кому из слушавших. Каждый подумал: а вдруг среди его близких и доверенных людей есть такой Тимофей.

   Когда промышленники разбредались по нумерам, тот, что был примечен Василием Еремеевичем вначале, остановил его и сказал:

     — У меня был случай чем-то очень похожий. Всё было по-другому, но результат тот же. А у меня на новом прииске проблема та же. Доставить груз, — и, икнув, уважаемый страдалец врубился в косяк двери, набив себе изрядную шишку.

   Фраза, сказанная пьяным страдальцем, очень заинтересовала Василия Еремеевича. Утром, когда лучшие люди, приходя в человеческое обличие, в том же ресторанте поправляли здоровье за обильным завтраком, Василий пристал к столу давешнего собеседника, представился, узнал, как того зовут, и отчество с фамилией. Фёдор Фёдорович Долгорукий — так представился собеседник — был известнейшей личностью из семейства князей Долгоруких. Василий по молодости многих из них знал и по форме лица и каким-то неуловимым чертам однозначно понял, что перед ним действительно человек из семьи Долгоруких. Он не стал спрашивать о том, как потомок княжеского рода оказался золотопромышленником. Его интересовал случай, похожий результатом на рассказанный давеча. Фужер хлебной Фёдор Фёдорович предварил капустным рассолом, заев его жирным куском свинины.

   После первой похмельной разговорились. Собеседник по разговору Василия Еремеевича понял, что в разговоре, случившимся сейчас, имеет дело не с мужиком или купцом, а с человеком, говорящим столичным говором, но много лет в ней не являвшимся. То, что Василий Еремеевич был когда-то офицером, Фёдор Фёдорович понял сразу,  но ничем этого не выдал. Разговор за столом приобрёл доверительный характер после шампанского и ещё одной бутылки белого вина. Многие покидали ресторацию, а эти двое приказали сменить стол и продолжали неспешную, но забористую, судя по восклицаниям, беседу.

   Его визави имел шесть крупных приисков, на которых управляющими были дипломированные горные инженеры. При них на хозяйстве поставлены были вольноотпущенные после 1861 года и служивые в армии капралы из бывших вотчин Долгоруких. Эти люди, лично преданные княжескому семейству, знали дисциплину, остались в живых при жестоких боях с турками и бунтовщиками. Они  пользовались безграничными доверием хозяина и приглядывали за всеми, кто работал на приисках, не исключая горных инженеров, при которых и состояли якобы в подчинении. Так вот при одном отставном капрале на посылках был оборотистый парнишка Лёха, семнадцати лет. Крепкий, скорый на работу — из староверов. Взяли его на прииск по рекомендации Тимофея, что к бобылке Марусе прибился. Да их тут все знают.

   Василий Еремеевич внутренне ойкнул, и что-то недоброе откликнулось в его чёрной душе.

   Караван с золотом прииска, имевший серьёзную охрану из двадцати забайкальских казаков, через четыре дня пути был полностью расстрелян у Чёрного камня, что в долине у Хомолхи.  Их нашли через три дня, когда караван не появился у якутского  стойбища, где был сам хозяин с десятком казаков. Возле этого камня были разбросаны трупы людей и лошадей. Капрал был приколот к листвяку тунгусским копьём. Сапог на ногах не было, как их не было и у остальных мёртвых казаков.

   Покуда разбирались, сносили трупы в одно место, ладили кресты, Фёдор Фёдорович понял, что золотце его более 20 пудов[43] исчезло. По следу послал двоих бравых казаков, которые через день вернулись ни с чем. След оборвался у плотогонной реки. Однако они сказали, что ватага, напавшая на караван, судя по следам и приметам, состояла из якутов, китайцев и русских. На их стоянке они обнаружили очень уж разные следы. По мысли следопытов грабителей было не менее полутора десятков душ. Фёдор Фёдорович заметил, что на этом прииске он потерял уйму денег, но не разорился, имея другие дела, что перекрыли убытки.

   Что интересно, одного человека нашли не в себе, но всё же живого. Это был тот самый Лёха, что состоял при капрале. Ещё интересней было то, что казаки были постреляны картечью и добиты дубинками, а парень этот — порядок, имел разбитый дубиной лоб и 5 ножевых ранений. Потерял много крови, а когда в посёлке его пользовал лекарь, то заметил, что ни от одной из этих ран он умереть не мог. Порезы были лёгкие. А рана на лбу — содранная кожа, даже шишки не образовалось. Когда его нашли, он был весь окровавлен, лежал у ручейка,  но был живой и почти ничего не помнил. Он ехал сзади за охранными казаками, остановился до ветру. Караван ушёл вперёд, а когда он стал его догонять, раздались частые выстрелы, на него кинулся человек, ткнул ножом и ударил чем-то в лицо. Очнулся он, идти не мог, дополз до ручья. Там его и нашли.

    — А где теперь этот парень? — спросил Василий Еремеевич.

     — Вылечили его и приставили в другую нашу артель, что моет золото на Ольховском прииске.

   Фёдор Фёдорович посетовал, что разгром его каравана с золотом вылился ещё и в большие траты на похороны и воспомоществование вдовым, кто был женат, и на детишек, а по неженатым пришлось давать деньги родителям.