12 шедевров эротики - Гюстав Флобер

Это был предел моего честолюбия. Много раз я рисовала себе великолепное будущее, основанное на любви какого-нибудь старика ко мне, и этот рай, о котором я мечтала, был здесь, передо мной… он звал меня… он улыбался мне. По какой-то необъяснимой иронии жизни, по какому-то глупому противоречию, причины которого я до сих пор не могу понять, я наотрез отказалась от этого счастья, которого я желала столько раз и которое наконец представилось мне.

— Старый развратник… о, нет!., я отказываюсь взять это место… Они мне слишком отвратительны — все мужчины, молодые, старые — все…

Несколько секунд Пола Дюран молчала, пораженная, смущенная. Она не ожидала этой выходки… Потом, приняв опять свой строгий и достойный вид, которым она хотела показать ту пропасть, которая отделяет ее, корректную буржуазку, какой она хотела быть, — от меня, распущенной дочери богемы, сказала:

— Ах так, мадемуазель. О чем же вы думаете?.. За кого же вы меня принимаете?., что вы воображаете себе?

— Я ничего не воображаю. Только, я повторяю вам это, мне страшно надоели мужчины… вот и все!

— Понимаете ли вы, о ком вы говорите? Этот господин, мадемуазель, очень уважаемый человек. Он член Общества св. Викентия и Павла. Он был роялистским депутатом, мадемуазель…

Я расхохоталась:

— Да… да… продолжайте! Я их знаю, ваших святых Викентиев и Павлов… и всех святых, черт их возьми… и всех депутатов… Нет, спасибо…

Потом вдруг, без всякого перехода я спросила:

— А что он такое на самом деле, ваш старик? Ведь в конце концов… одним больше… одним меньше… не все ли равно…

Но Пола Дюран не смягчалась. Она заявила твердым голосом:

— Бесполезно, мадемуазель. Вы не та серьезная женщина… особа, которой можно все доверить, какая нужна этому господину. Я думала, что вы более положительный человек… с вами нельзя быть ни в чем уверенной…

Я долго настаивала… Она была непоколебима… И я вошла в переднюю с тяжелым, смущенным сердцем… О, эта печальная, мрачная, всегда одинаковая передняя! Эти выставленные напоказ девушки, сидящие такие подавленные на скамейках… этот рынок человеческого мяса, нужного ненасытной буржуазии… эти бедствия и грязь, которые приводят вас сюда, несчастные, заблудшие существа, обломки кораблекрушения, вечно бросаемые из стороны в сторону…

— Какой я странный человек!.. — думала я. — Я стремлюсь, я мечтаю об идеалах, когда я думаю, что они неосуществимы, а как только они близятся к осуществлению, как только они облекаются в конкретные формы… я больше их не хочу…

Это присущее мне свойство было, несомненно, причиной моего отказа; но тут примешалось также мальчишеское желание унизить госпожу Дюран, уличить ее, так высокомерно и презрительно ко всем относящуюся, в сводничестве…

Я сожалела, что не пошла к старику, который теперь имел в моих глазах всю прелесть неизвестности, всю привлекательность недостижимого идеала… И я представляла себе его наружность… чистенький старичок, с мягкими руками, с красивой улыбкой на розовом и чисто выбритом лице; я рисовала его себе веселым, добродушным, великодушным, не слишком страстным, не таким маньяком, как господин Рабур, — и позволяющим мне водить себя, управлять им, как маленькая собачка…

— Подите сюда… Ну, подите сюда…

И он подходит, ласковый, вертлявый, с добрым и покорным взглядом.

— Ну, теперь послужите…

И он служит, такой забавный, стоя, вытянувшись на задних лапках, а передними размахивая в воздухе…

— О! милая собачка!..

Я ему давала сахар… Я ласкала его шелковистый затылок. Он мне не был противен… и я все продолжала думать:

— И глупа же я, правду сказать!.. Добрый старик… прекрасный сад… прекрасный дом… деньги, покой, обеспеченное будущее… Отказаться от всего этого! И не зная даже почему? И никогда не знать того, чего хочешь! Я отдавалась многим мужчинам и в глубине души боюсь. Больше того — мне отвратителен мужчина, когда он далек от меня. Когда он возле меня, я отдаюсь ему так же легко, как больная курица… и я способна на всевозможные безумства. Я борюсь только с вещами, которые никогда не должны случиться, и могу противостоять только мужчинам, которых я никогда не узнаю… Я уверена, что я никогда не буду счастлива…

Приемная меня давила. Эта мрачность, этот тусклый свет, эти несчастные, выставленные на продажу, вызывали во мне все более и более мрачные мысли… Что-то тяжелое, непоправимое висело надо мной… Не ожидая закрытия бюро, я ушла с тяжелым сердцем, со сдавленным горлом… На лестнице я встретилась с г-ном Луи. Держась за перила, он медленно и с трудом взбирался по ступеням… Секунду мы смотрели друг на друга… Он мне ничего не сказал… я тоже молчала. А я не находила ни одного слова сказать ему… но наши взгляды сказали все… Ах! он тоже не был счастлив… Одну минуту я стояла и слушала, как он взбирался по лестнице, потом я быстро сбежала вниз… Бедный малый!

На улице я стояла минуту, как оглушенная… Я искала глазами поставщиц любовного товара… круглую спину и черный туалет госпожи Ревекки Ранвэ. Ах! если бы я ее увидела, я бы пошла к ней, я бы отдалась ей… Но ни одной не было там… Проходили занятые, равнодушные люди, которые не обращали никакого внимания на мое несчастье… Тогда я остановилась у какого-то кабака и купила там бутылку водки; затем, побродив еще немного с отупевшей и тяжелой головой по улице, вернулась в свои меблированные комнаты…

Поздно вечером я услышала стук в дверь. Я лежала, вытянувшись на кровати, наполовину голая, отупевшая от выпитой водки.

— Кто там? — крикнула я.

— Это я…

— Кто ты?

— Гарсон…

Я встала, с открытой грудью, с распущенными по плечам волосами, и открыла дверь:

— Чего тебе нужно?

Гарсон улыбнулся. Это был высокий парень, с рыжими волосами, которого я несколько раз встретила на лестнице и который всегда смотрел на меня странными глазами.

— Чего тебе нужно? — повторила я.

Гарсон продолжал улыбаться, смущенный, и, вертя в грубых пальцах свой синий передник, испачканный жирными пятнами, он пробормотал:

— Мамзель, я…

Он с угрюмым видом, но жадно смотрел на мою грудь, на мой почти голый живот, на мою рубашку, которая держалась только на изгибах бедер…

— Ну, входи… животное… — вдруг крикнула я.

И, толкнув его в свою комнату, с силой захлопнула дверь за нами обоими…

О какая гадость! Как я была жалка и несчастна!.. Нас нашли утром пьяными на кровати… и в каком виде. Боже мой!.. Гарсона рассчитали… Я никогда не узнала его имени.

Я не хотела бы расстаться с рекомендательной конторой госпожи Дюран, не вспомнив об одном бедняке, которого я там встретила.