Легенда об учителе - Галина Северина

Через год после нашего выпуска школа переехала в новое четырехэтажное здание. Было где развернуться. К Андрею валом валили учителя физики всего района. Сидели на уроках, осматривали кабинет. В конце концов мужа выбрали районным методистом.

Андрей уходил ежедневно в восьмом часу утра и приходил к ужину. В тот трудный год я впервые была свидетелем тяжелого сердечного приступа. В детстве он перенес тиф, и было какое-то осложнение, из-за чего впоследствии его освободили от военной службы.

Нет, не просто было в таких условиях сберечь чувство, и если нам это удалось, то только благодаря ему. Андрей никогда не выходил из себя, умел сдержать и мои нервы. Успокоившись, я с удивлением спрашивала:

— Ты и дома учитель? Неужели тебе не хочется иной раз побушевать?

— Еще как хочется! — смеялся он, стискивая ладонями мое лицо. — Да ведь если подумать о последствиях, то и расхочется.

Как легко становилось после таких разговоров! И нудная домашняя работа шла радостнее, и мир казался светлее, и дети быстрее выздоравливали!

И настал, наконец, день, когда я поступила в желанный педагогический институт. Ко мне, как это бывает у спортсменов, пришло второе дыхание, которое с тех пор не оставляет меня. Полная удовлетворенность жизнью, внутреннее ощущение счастья неотразимо действовали на окружающих. На улице оборачивались мужчины и долго смотрели мне вслед, недоумевая, чему так неудержимо радуется эта молодая женщина, весьма скромно одетая и особой красотой не отличающаяся? В институте в меня влюблялись студенты и забавно разочаровывались, узнав, что я замужем.

На курсе меня избрали групоргом, а потом выдвинули в члены факультетского бюро комсомола. Изголодавшись по общественной работе, я ни от чего не отказывалась. Сессии сдавала только на «отлично». Поднимала меня вверх неведомая сила, как хлеб на полях после обильного, теплого майского дождя.

Утро начиналось в сумасшедшем темпе. Как в сказке, все само летело в руки, шипело, кипело. Семью поднимала под свою любимую песню «Не спи, вставай, кудрявая!».

— Ну и энергия! Не меньше, чем на солнце! — с улыбкой говорил муж и подчинялся всем распоряжениям. Он уходил первым.

Я отводила Машку и Мишку в детский сад попозже. Мне в институт к девяти. Зимой мы выходили в синих потемках. На светлеющем небосклоне висела луна. Два закутанных малыша-колобка катились рядом со мной. Мишкино любимое занятие — без конца задавать вопросы.

— Курицы ночью спят? — мямлил он через платок.

— А как же? Все люди, звери и птицы ночью спят! — педагогически поясняю я.

— А курицы спят?

— Я же сказала: спят!

— Я не тебя спрашиваю. Машу! — холодно говорит Мишка и не смотрит на меня.

Ах, да! Совсем забыла, кто для него главный в нашей семье.

— Машенька, ответь ему! — прошу я.

— Курицы не спят. У них кроватей нету! — с важным спокойствием отвечает Маша.

Я фыркаю, а Мишка счастлив и готовит новый вопрос:

— Почему луна не падает?

Я смотрю на бледнеющую в утренней синеве луну и молчу. Что бы я ни ответила, Машин приоритет останется выше.

— Потому что она привязана к солнцу! — не моргнув глазом, говорит Маша восхищенному брату.

Но вот и детский сад, одноэтажный особнячок, окруженный старыми липами. В арбатских переулках таких тьма-тьмущая — отголоски старой дворянской Москвы. В них еще по-прежнему топятся печи. Я впихиваю малышей в высокую двустворчатую дверь и убегаю. Там Маша справится без меня. Разденется сама и поможет Мишке. Хорошо иметь разумницу дочку!

День в институте наполнен до краев. Лекции, семинары, доклады на кружках, собрания, заседания. Все важно и интересно. Времени остается только на то, чтобы забежать в магазин и наскоро приготовить ужин для семьи. За детишками заходит на обратном пути отец. Иногда я их жду долго. Все трое увлекающийся народ. Могут зайти на сквер и начать лепить бабу, или занесет их в кондитерскую, где малыши сами выбирают конфеты к чаю.

— Безобразие! Все остыло! — непритворно сержусь я, открывая им дверь.

Но передо мной (отрепетировано по дороге) повинно склоненные три головы, и гнусавый хор тянет:

— Мы больше не бу-у-удем!

Тут все мои «сердитки», как называет Маша морщинки на лбу, начисто исчезают, я смеюсь и валю малышей на диван. Начинается вечер с рассказами и играми.

Весенняя сессия подходила к концу. Остался один экзамен — история СССР. Пока все шло отлично.

Я сижу на террасе старенького немчиновского дома, обложенная книгами, картами, конспектами. Муж с Машкой и Мишкой, чтобы не мешать мне, отправились на речку. Я вижу белые панамки малышей у самой воды.

Но хватит. Не отвлекаться! Завтра можно будет думать о чем угодно: и о поездке в Бородино, и о давнишней мечте побывать в Крыму. Я еще ни разу не видела моря. И горы тоже. Многого еще не видела. Но теперь, когда Машка и Мишка подросли, мы сможем путешествовать. На один месяц мама всегда отпустит…

Фу, снова посторонние мысли! Устала, что ли? Я решительно придвигаю учебник и углубляюсь в хронологическую таблицу. Древнее государство Урарту… Киевская Русь… Татарское нашествие… Дмитрий Донской… Ледовое побоище, немецкие псы-рыцари… Народное ополчение 1612 года… Героический 1812-й!

Сзади с треском раскрывается террасная дверь, дребезжат стекла! Что за безобразие?

— Натка! Скорее! — запыхавшись, кричит Нинка, точно бежала сто километров. На самом деле выскочила из кухни.

— Не мешай! Я же просила! — злюсь я.

— Война! Натка, война!

— 1812 года? — глупо шучу я.

— Нет, 1941-го! По радио говорят. Да иди же к приемнику!

Приемник на кухне. Мама любит слушать, когда готовит обед. Сейчас она стоит с открытым ртом и переводит непонимающие глаза с меня на Нинку: оказывается, война идет уже с рассвета. Войска фашистской Германии на большом пространстве перешли нашу границу. Что там наполеоновский поход через Неман! От Прибалтики до Молдавии бомбят и обстреливают новые псы-рыцари наши города и села…

Я снова выскакиваю на террасу. Налетевший ветер яростно листает и путает страницы истории. 1612-й, 1812-й… О 1941-м еще ничего не сказано…

— Андрюша! Сюда-а! Андрей! — истошно кричу я, перегнувшись через перила, и вижу, как он что-то весело говорит малышам, берет их за руки, и они втроем идут между березами, со смехом карабкаются в гору. Они еще очень счастливы. Они не знают того, что знаю я…

Вечером мы поехали в Москву. Она тонула в сплошной непривычной темноте. Арбат без огней — непостижимо! Мы ехали в темном троллейбусе и поражались удивительному спокойствию людей. Говорили мало и не о войне. На перекрестке долго стояли. Посреди улицы в молчании проходил красноармейский полк.

Дома легли спать без света. У нас еще не было темных штор. Предупреждения о затемнении уже были вывешены на всех дверях. Еще вчера все светилось и сверкало. Будто не одни сутки, а много лет прошло с тех пор!

И в институте на другой день было такое же сосредоточенное спокойствие. Экзамены сдавались в особой тишине, никаких студенческих шуток. Парней мы пропустили вперед: почти у всех лежал в кармане вызов в военкомат. В соседней аудитории двое сдавали государственные экзамены в военной форме.

Я вышла из института на горячую московскую улицу с отличной оценкой в зачетке, но никакой радости не почувствовала. Все изменилось.

Я зашла в школу к Андрею. Он стоял в вестибюле, окруженный выпускниками 41-го года. Решался вопрос: быть или не быть сегодня выпускному балу? Сколько надежд было у них на этот последний школьный вечер! Встревоженные, опечаленные смотрели они в глаза учителю.

— Вечеру быть! — вдруг слышу я твердый голос мужа.

— Ура! — забыв обо всем на свете, прокричали ученики, а секретарь комсомольского комитета Медина Забелина, наша немчиновская девчонка — по традиции в этой школе все еще учились ребята из поселка, — вывесила на дверях объявление: «Выпускной вечер состоится!»

Медине восемнадцать лет. Чем-то она напоминает не то Иру, не то меня в этом возрасте. Может быть, решительным потряхиванием головы, задорной улыбкой? Мне приятно смотреть на нее, и я тоже, как и она, на минуту забываю о войне.

С лестницы торопливо спускается озабоченный Николай Иванович, с портфелем и летним пальто, перекинутым через руку.

— Вот какие дела, Ната! — сурово кивает он мне и тут же обращается к мужу: — Андрей Михайлович! Меня вызывают в райком партии. Насколько я понял, мне поручают эвакуацию детей района. Наш завуч Антон Васильевич выехал позавчера с семьей в отпуск на Украину. Школа остается на вашей ответственности. Не исключено, что на Москву будут воздушные налеты. Надо подготовить бомбоубежище. В общем, действуйте. Это вам партийное поручение!

Муж не был членом партии, но ему и в голову не пришло, что что-то не так.